Одна отвергнутая ночь

— Я не знал, что еще делать.

— Ты ничего не можешь сделать.

— Тогда зачем ты пришла? — задает он вопрос.

Простой вопрос, и я в ловушке.

— Потому что я была зла на тебя! Дорогие машины, клубы и шикарная собственность не делают все это правильным! — кричу я. — Потому что ты заставил меня влюбиться в мужчину, которым не являешься! — Я чертовски замерзла, но дрожь в теле совсем не от этого. Я злюсь — злюсь так, что кровь закипает.

— Ты моя привычка, Оливия Тейлор, — его заявление не подкрепляется эмоциями. — Ты принадлежишь мне.

— Принадлежу тебе? — спрашиваю я.

— Да, — он подходит ближе, вынуждая меня отступать, оставляя между нами расстояние, близкое к безопасному. Это пустые надежды, когда он находится в поле зрения.

— Ты, должно быть, ошибаешься, — выпячиваю подбородок, изо всех сил стараясь звучать спокойно. — Миллер Харт, которого я знаю, высоко ценит то, что ему принадлежит.

— Не надо! — он берет меня за руку, но я вырываюсь.

— Ты хотел и дальше вести тайную жизнь, трахая женщин одну за другой, и ты хотел меня, доступную и ждущую тебя дома в кровати, — мысленно поправляю себя. Он называл это «снимать стресс», но пусть называет это как угодно. Суть остается той же.

Он удерживает меня на месте своим непреклонным взглядом:

— Я никогда не трахал тебя, Ливи. Я всегда только преклонялся перед тобой, — он подходит ближе. — Только занимался с тобой любовью.

Делаю долгий, успокаивающий вдох.

— Ты не занимался со мной любовью в том номере отеля.

Он ненадолго зажмуривает глаза, а потом снова их открывает, и я вижу в них боль.

— Я не понимал, что делаю.

— Ты делал то, что Миллер Харт делает лучше всего, — я выплевываю, ненавидя яд в своем голосе и дикий шок, исказивший его прекрасное лицо в ответ на мое заявление. Многие женщины, возможно, думают, что это лучше всего получается у самого скандально известного мужского эскорта Лондона, но мне известно другое. И где-то глубоко внутри Миллер тоже знает.

Он смотрит на меня с минуту, невысказанные слова плещутся в его глазах. И только сейчас понимание пробивает меня током.

— Ты думаешь, я лицемерка, так ведь?

— Нет, — он качает головой кротко… неубедительно. — Я принимаю то, что ты делала, когда сбежала и отдавала себя… — Он останавливается. Не может закончить. — Я принимаю то, почему ты это делала. Ненавижу это. Это заставляет меня ненавидеть Андерсона еще больше. Но я принимаю это. Я принимаю тебя.

Стыд выедает меня изнутри, и я тут же теряю всю храбрость. Он принимает меня. И, читая между строк, думаю, он хочет, чтобы я приняла его. Прими меня таким, какой я есть, Оливия.

Я не должна. Не могу.

Целую вечность я перебираю причины, почему должна уйти, удерживаю его взгляд и на свой лад переворачиваю его слова.

— Не хочу, чтобы другие женщины тебя касались.

Он сутулится, выпуская побежденный вдох:

— Это не так просто, как взять и уволиться.

Слова выстреливают как пуля мне в голову, и, не сказав больше ни слова, я разворачиваюсь и ухожу, оставляя моего идеального Миллера Харта все таким же идеальным под проливным дождем.

Глава 3

Неделя тянется мучительно медленно. Я проживала свои рабочие часы в бистро, избегала Грегори и больше не возвращалась в тренажерный зал. Хотела, но я рискую встретить там Миллера. Каждый раз, когда я, кажется, продвигаюсь немножко вперед, он будто чувствует и появляется из ниоткуда, — то в моих мыслях, то несколько раз по-настоящему — возвращая меня к точке отсчета.

Нан появляется в дверях гостиной, пару минут вытирает пыль с книжной полки неподалеку, а потом вырывает из моих рук пульт от телевизора.

— Эй, я же смотрела! — вовсе я не смотрела, и даже если бы я полностью сосредоточилась и заинтересовалась документальным фильмом о плотоядных летучих мышах, Нан и глазом бы не моргнула.

— Прикрой свой ротик и помоги мне решить, — она бросает пульт на диван рядом со мной и выбегает в коридор, быстро возвращаясь с двумя платьями на вешалках. — Никак не могу выбрать, — говорит она, прикладывая к себе одно из платьев. Оно голубого цвета с яркими рассыпанными по нему желтыми цветами. — Это, — заменяет его зеленым, — или вот это?

Поднимаюсь, садясь на диване, и рассматриваю платья.

— Мне нравятся оба.

Она закатывает синие глаза:

— Помощи от тебя…

— Куда ты собралась?

— Обед с танцами в пятницу, иду с Джорджем.

Улыбаюсь:

— Хочешь встряхнуть бальный зал?

— Пф! — она качает головой и изображает джигу, отчего моя улыбка становится еще шире. — Оливия, твоей бабушке по силам встряхнуть все, за что бы они ни взялась.

— И правда, — соглашаюсь я и снова рассматриваю платья. — Голубое.

Улыбка, озаряющая ее лицо, приходит на место затянувшемуся равнодушию, которое длилось днями, и посылает искры тепла в мое сердце.

— Я тоже так думаю, — она убирает в сторону зеленое платье и прикладывает к себе выбранное голубое. — Идеально для танцев.

— Это конкурс?

— Неофициально.

— Хочешь сказать, это просто танцы?

— Ох, Оливия, никогда не бывает просто танцев, — она кружится, седые кудри развеваются, отчего бабуля становится еще красивее. — Зови меня просто Джинджер.

Усмехаюсь:

— А Джордж тогда твой Фред¹?

Она вздыхает, раздраженно.

— Да поможет ему Господь, он старается, но у парня две ноги левые.

— Сделай ему поблажку. Бедному парню далеко за семьдесят!

— Я и сама уже не девчонка, но все еще могу танцевать стриптиз с лучшими элементами бути-дэнса.

Хмурю брови:

— Танцевать с чем?

Ее ноги сгибаются до тех пор, пока она не приседает, а потом она начинает подтягивать вперед свои старые бедра.

— Бути, — говорит она, после чего меняет направление и виляет бедрами, — дэнс.

— Нан! — я смеюсь, наблюдая за тем, как она чередует подтягивания бедер с вилянием. Она кажется ловкой, ускоряя шаги, становится невозможно сдерживать хихиканье, так что я сижу на диване и держусь за живот. — Прекрати это!

— Может, мне стоит пойти на прослушивание в следующий клип Бейонсе. Как думаешь, я бы их встряхнула? — она подмигивает и садится рядом со мной, обнимая. Утихомириваю свой смех и вздыхаю ей в грудь, крепко обнимая бабулю в ответ. — Ничто не приносит мне большей радости, чем блеск в этих прелестных глазках, когда ты смеешься, моя дорогая.