Однажды, может быть...
Шрифт:
Иден Клайв, похоже, остался доволен. Ну да, конечно, когда ты известный актер, все всегда отлично и прекрасно. Играешь любовную сцену — ты неотразим. Играешь подонка, который отправляет на тот свет целую семью, — ты неотразим. Сводишь счеты с жизнью — ты неотразим. Прекрасная профессия…
— Неотразим, но со мной ты бывал и получше.
Я узнал этот голос, я не забыл его. Я медлил, не спеша обернуться. Хотел — и боялся ее увидеть.
Она стояла передо мной — великолепная и уверенная в себе. С годами она стала еще более женственной и привлекательной. Не успел я спросить, что она здесь делает, как Иден Клайв кинулся с ней обниматься:
— Софи, Софи, наконец-то! Спасибо, что пришла!
Ага, так они знакомы.
— Вот как, Джулиан, стало быть, you know Софи?
— О да, действительно, я know Софи, а если точнее — украшал ее жизнь в течение шести дней. Потом она сменила обстановку.
Тон моего голоса мгновенно остудил теплую атмосферу застолья.
— Пойду-ка я лучше отдохну в гримерке, здесь слишком душно. Извините.
Несколько минут спустя ко мне вошла Софи.
— Софи, чего ты хочешь?
— То есть как — чего я хочу? Что ты имеешь в виду?
— Что? Только то, что ты пять лет не давала о себе знать, а теперь явилась как ни в чем не бывало.
— Я…
— Что — я? Ну что — я? Сейчас скажешь, что много раз хотела мне позвонить, что часто обо мне думала и что теперь жалеешь о своем решении?
— Именно так и есть…
— Слишком просто у тебя все получается, девочка! Я влюбился в тебя с первого взгляда. Я любил тебя. Я никогда ни одну женщину так не любил. А ты разбила мне сердце. К счастью, рана уже зарубцевалась, и я от тебя излечился.
Софи несколько секунд молча стояла передо мной. Потом с усилием произнесла:
— Мне жаль, что я заставила тебя страдать.
— А как мне жаль. Ладно, до встречи… через пять лет!
Она была нежеланной гостьей, и не увидеть, не услышать этого мог бы разве что слепоглухой, лишенный заодно и всех прочих чувств. Но как только дверь за ней закрылась, я понял, что опять совершил ошибку. Хватило нескольких минут, чтобы моя едва затянувшаяся рана снова начала кровоточить, и боль была такая, что хотелось сдохнуть. Я любил эту женщину, и время тут оказалось бессильно. Только все равно мне следовало сопротивляться.
Съемки в Лондоне закончились, я вернулся в Париж и решил загулять на пару с Пьером, который по-прежнему вел холостяцкую жизнь. Он перезнакомил меня со всеми своими подружками, некоторые перекочевали в мою постель. Нижний мой этаж резвился на свободе, но сердцу чего-то недоставало — какой-то малости, которая придает смысл существованию, малости, ради которой стоит жить. Пьер — далеко не дурак — во время одного из наших пьяных разговоров сунул мне в карман бумажку с номером телефона Софи. Да, да, он мне точно сунул телефон, я помню, только в какой из карманов? В чем я тогда был? Я вывалил из шкафа все свое барахло и принялся рыться.
00.44.20.89.69.63.21.
«Бонжур, I am Sophie, I’m not here, but you can leave a message after the tone».
«Софи, это Жюльен, встречаемся пятого июля у входа в сад Тюильри, в шесть вечера».
Я воспользовался ее же собственным оружием, я припер ее к стенке, как это превосходно проделывала со мной она сама. Оставалось две недели, придет она или нет?
7
Тридцатого июня 1990 года мы похоронили отца Алена. Он умер от сердечного приступа. И вот уже три дня мой друг, обычно светящийся радостью, бродит, словно тень самого себя, поникший, точно растение, которое забыли полить.
Ален был очень близок с отцом и беспредельно им восхищался. Его отец был удивительно обаятельным человеком. Он строил
по всему свету подвесные мосты, и мой друг считал, что строить мосты — не просто профессия, а уж его-то отец точно строил их еще и для того, чтобы связывать людей между собой. Ален видел в деле своего отца, в этих мостах, символ мира — и не так уж был не прав. Поскольку отец Алена разъезжал по всему свету, сыну он казался искателем приключений, а то и секретным агентом, для которого строительные работы служили только прикрытием. Несмотря на то что отец почти всегда отсутствовал, детство у Алена было сказочное. Из каждой поездки в дальние края «искатель приключений» возвращался с ворохом подарков в руках и кучей историй в голове, и, когда он начинал рассказывать, строительство любого моста мгновенно оборачивалось захватывающим фильмом, каждая фраза погружала в тревожное ожидание, глаза распахивались, сердце замирало…«Настил моста уже начали опускать, и тут кран зашатался!.. Крановщик отчаянно боролся с яростным ветром, на земле все затаили дыхание, и вдруг…»
Отец с сыном были неразрывно связаны, они каждый день перезванивались, мой друг, даже став взрослым, всегда спрашивал у отца совета, когда предстояло сделать серьезный выбор, а тот всегда отвечал одинаково:
«Выбирай сначала головой, а потом сердцем. Порыву никогда не пересилить разум».
После похорон я проводил Люсиль и Алена в дом его родителей, где собрались близкие, друзья, несколько прежних сослуживцев. Каждый вспоминал что-нибудь хорошее, все старались улыбаться, а я был подавлен: я любил отца Алена как родного человека, да и он считал меня своим вторым сыном. Я ни на шаг не отходил от друга. Мне хотелось все время быть рядом с Аленом, каждую минуту делить с ним беду и печаль. Я хотел, чтобы он почувствовал: на меня можно опереться.
Я увидел ее, когда пошел на кухню за чистым стаканом, — Софи стояла в дверях. Мать Пьера сообщила ей о несчастье, и, хотя Софи с Аленом даже толком знакома не была, а с его отцом и того меньше, она все же явилась на поминки. Зачем? Люди иногда совершают странные и необъяснимые поступки.
На ходу чмокнув меня в щеку, она направилась прямо к Алену и обняла его. Появление Софи меня не просто удивило и обеспокоило, оно меня подкосило. Ее не должно было быть здесь — это нарушает мои планы! Опять она невпопад ввалилась в мою жизнь! Встав так, чтобы она не могла меня увидеть, я позвал Алена, обнял его, простился и ушел. Это не было бегством, просто здесь и сейчас вряд ли имело смысл решать мои любовные проблемы, да и к тому же мы все равно должны были увидеться через пять дней.
Назавтра у меня была назначена встреча, мы договорились пообедать в забегаловке на площади Терн с одним режиссером, он предлагал мне роль полицейского в фильме, который собирался снимать. Весь обед он старательно впаривал мне свое кино, но, хотя сам он оказался человеком на редкость симпатичным, сценарий был пустым, как устричная раковина на следующий день после Рождества, а я давно и накрепко затвердил формулу: плохой сценарий + хороший актер = дерьмовый фильм. То есть о работе с ним не могло быть и речи. Однако в нашем деле требуется быть дипломатом, и, даже если тебе предлагают полное дерьмо, нельзя говорить об этом в открытую. Так что пришлось слукавить: расставаясь с режиссером, я пообещал подумать над его предложением.
В тот же день Пьер сообщил мне по телефону, что влюбился.
— Ты уверен?
Да понимаю я, понимаю, что ответил не слишком красиво, просто ничего другого в голову не пришло. К тому же я знал, что каждая страстная влюбленность Пьера — на одну ночь, не дольше.
— Еще как уверен! Она прекраснее всех на свете! Мы познакомились вчера вечером, когда я зашел развеять тоску после похорон к одной подруге. Думал, выпью там и отвлекусь. А там была она, мы влюбились, и я женюсь.
— Слушай, Пьер, а тебе не кажется, что это немножко поспешное решение?