Однажды ты пожалеешь

В классе же концентрация ненависти и презрения ко мне просто зашкаливала.

Ярик уверял, что не все ко мне так уж плохо относятся. Большинство, по его словам, просто бараны, которые тупо на стадном инстинкте или из страха пляшут под чужую дудку. Я уж молчала, что не под чужую, а под Исаевскую.

Иногда я срывалась – уходила с уроков, спускалась в подвал и давала волю слезам. Порой в беспомощном отчаянии хотелось сбежать куда глаза глядят, подальше отсюда. Но больше всего я боялась, что эти ужасные слухи дойдут до мамы…

Каждый вечер она спрашивала, не обижают ли меня больше одноклассники. Я вымучивала из себя фальшивую улыбку и заверяла, что никто не обижает, всё хорошо.

Нет, меня больше и пальцем не трогали, не подкарауливали, не грозили расправой. Скорее, наоборот – отодвигались подальше, будто я заразная. В столовой отсаживались, на переменах демонстративно шарахались, в раздевалке расступались. И слава богу. Ещё бы молчали, было бы совсем хорошо.

Но нет, как же они жестоко и изощрённо унижали и оскорбляли на словах! Каждая перемена превращалась для меня в моральную пытку.

Гадости тоже делали. На день учителя, когда в гардеробе дежурил наш класс, написали черным несмываемым маркером на спине моей ветровки похабное слово. Куртку было очень жалко, она мне нравилась, но главное – как с такой позорной надписью идти домой? Никак её не ототрешь, ничем не прикроешь. И без куртки идти – не вариант. Тогда шел ливень, холод стоял собачий…

Не буду утверждать, что именно Исаев написал это собственноручно, он ведь сам вообще мало что делал. Ему, как и в случае с тепличкой, достаточно было просто сказать дружкам, и те с азартом мчались выполнять поручение своего царька.

Хоть Ярик, наивный, и распинался опять, что Андрей до такого бы не скатился. Но, по-моему, даже он в это уже не очень-то верил. Да и понимал, что наши однокласснички без его одобрения не слишком выступают.

И главное – потом Исаев вместе с остальными наблюдал, как я буду выкручиваться, ждал, как пойду по школе, а затем и по улице с этой гадкой надписью на спине. Ну конечно, предвкушал забаву. Ненавижу!

Ярик тогда всучил мне свою куртку, не желая слушать мои «не надо», «неудобно». Твердо сказал: надевай! А сам домой шел в одном пиджаке и, ожидаемо, промок насквозь и простыл. Потом целых две недели отлеживался дома с ангиной.

Вот тогда я прочувствовала в полной мере, сколько он для меня делал, как много значит его поддержка и как без него плохо.

Мы, конечно, созванивались с Яриком, он всячески ободрял меня на словах, помогал с домашкой, утешал, но в школе-то я оставалась совсем одна против всех. То есть наоборот – все против меня.

Хорошо хоть к тому времени ажиотаж вокруг теплички и педсовета уже немного стих. Правда, Чепов, Черемисина, её подружки все еще меня цепляли при каждом удобном случае. Но хотя бы Исаев меня в те дни не донимал. Абсолютно! Ни выходок, ни насмешек, ни хамских реплик.

Мелькнула даже абсурдная мысль, что он меня изводил назло Ярику. А пока Ярика нет – как бы и не для кого стараться… Но, конечно, это не так. Это же глупо. Да вообще бред.

* * *

За несколько дней до конца четверти Вероника Владленовна провела смешанную контрольную. Туго мне пришлось без Ярика, но с заданиями по алгебре я худо-бедно справилась, а вот две геометрические задачки в конце так и не смогла решить.

Исаев тоже, очевидно, половину не сделал. Потому что я сама на перемене видела, как Вероника Владленовна его тормознула и сказала:

– Просмотрела мельком твою работу, Андрей… всё печально. Задания по геометрии вообще не сделал. Как же так?

Он лишь пожал плечами с пофигистичным видом. И тогда она, деланно посокрушавшись, предложила:

– После уроков приходи в класс. Позанимаемся с тобой. Разберем то, что тебе непонятно. Потом попробуешь сделать второй вариант. Плохая оценка за контрольную тебе ведь ни к чему?

Я стояла за ее спиной возле учительской, ждала маму, так что Вероника меня не видела. А вот Исаев, конечно, меня засек.

В душе я возмутилась. Это нормально так – сделаешь второй вариант? Остальным она уж наверняка выставит за контрольную оценки без всякого второго варианта.

Зная, что там будут эти двое, я бы ни за что не сунулась в класс после уроков. Да и вообще домой спешила. Но, как назло, в коридоре я подвернулась под руку директрисе. Она посетовала, что секретарша на больничном, без нее как без рук. Ещё и классная не отвечает на звонок. В общем, всучила она мне какие-то бумажки и попросила срочно занести Веронике.

Вздохнув, я поплелась к кабинету математики. Немного постояла под дверью, прислушиваясь. Оттуда доносился тихий бубнеж.

Отчего-то я чувствовала себя неловко, словно боялась застать их врасплох. Хотя что за чушь? Не знаю, чего я там навыдумывала. Чем еще они могли заниматься, кроме как математикой?

И тем не менее дверь я приоткрыла осторожно, потихонечку. Если всё нормально – зайду, как ни в чем не бывало, отдам директорскую депешу и уйду, решила я.

Исаев стоял у доски и что-то там писал. Классная перетаптывалась с ноги на ногу рядом – то слева к нему зайдет, то справа. То встанет за спиной, чуть ли не касаясь его грудью. Но при этом, конечно, изображала работу. То и дело его приторно-ласково поправляла: Андрей, ну ты чего? Здесь же квадратный корень, а тут формула…

Потом Вероника отошла на шаг в сторону.

– Хорошо, попробую объяснить тебе на аналогичном примере. Ну вот смотри... – Она потянулась к доске с маркером, и у бедной подкосились ноги. Ну или каблук подвернулся.

Вероника охнула и чуть не завалилась, но Исаев успел её придержать за талию. А когда она выпрямилась, то не отошла от него, а, наоборот, встала совсем близко и замерла, только звук какой-то издала, то ли «ох», то ли «ой». И он руку не убрал, а затем вдруг перевел взгляд на меня. Посмотрел прямо в глаза, целенаправленно, как будто знал, что я там стою, что наблюдаю за ними. И продолжал почти обнимать Веронику словно напоказ, специально.

Классная опять меня не видела, эта дура стояла спиной к двери. А вот Исаев смотрел в упор, без малейшего стеснения. Зато мне стало так стыдно, что в жар кинуло.

Я сразу же отпрянула и захлопнула дверь. На пару секунд привалилась спиной к стене и перевела дух – оказывается, эти несколько секунд я едва дышала, наблюдая за ними. А потом, заслышав из-за двери приближающееся торопливое цоканье ее каблуков, отскочила от двери с полыхающим лицом, но не слишком далеко.

Выглянув в коридор, Вероника сразу же меня заметила. И, честное слово, ее прямо перекосило и... тоже кинуло в краску.