Однажды в Америке (др. перевод)
Шрифт:
— Да, но я совсем не милый. Я вонючка. Я пытался изнасиловать девушку, мою девушку.
Я начал стучать кулаком по столу.
Я ревел:
— Я мерзкий. Я вонючка. Я ублюдок.
Слезы жалости к себе капали мне в виски. Я не мог их сдержать. Я откровенно плакал.
— Ш-ш-ш, люди смотрят. Пожалуйста, — прошептала она.
— Оставь меня. Мне нужна только Долорес, — рыдал я.
— Ладно, парень, вижу, я не вовремя. Извини.
Она раздраженно ушла.
— Эй, Лапша, возьми себя в руки.
Это была Элен. Я не знал, как долго она уже сидела за моим столиком и
— От выпивки и грустных песен тебе только хуже. Они как ветер, который еще сильней раздувает костер. Ты уже довольно наплакался. А теперь пора высушить слезы и погасить пламя. — Элен похлопала меня по щеке. — Ты понимаешь, о чем я говорю, — о хорошей девочке. Твой вид меня удивляет. Хочешь, я приведу тебе хорошенькую девочку?
— Нет, — промямлил я. — Я могу и сам найти.
— Тогда иди и прогуляйся на свежем воздухе. Если будешь сидеть здесь, то совсем раскиснешь.
— Ладно, — пробормотал я.
Я бросил на стол банкнот, даже не посмотрев на его достоинство. Я вышел.
Я направился на восток по Пятьдесят второй улице. Рядом со мной появилась девушка.
Она улыбнулась и сказала:
— Добрый вечер, не хотите поразвлечься, мистер?
Я спросил:
— Ты Долорес?
Она кивнула с понимающей улыбкой:
— За десять долларов я буду твоей Долорес.
Она взяла меня под руку и повела к себе, в маленькую гостиницу на Сорок седьмой улице.
Лежа в ее объятиях, я снова ударился в слезы:
— Долорес, Долорес, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.
За десять долларов я мог заняться любовью и воображать, что делаю это с Долорес. Но когда я насытился и заплатил ей больше, чем она просила, то почувствовал себя подавленным и опустошенным. Я ушел, презирая себя за то, что осквернил память о Долорес.
Когда на следующее утро я явился к Толстяку Мо, то выглядел побитым и растрепанным. Мое появление прервало их разговор. Я почувствовал, что говорили обо мне.
Макс встретил меня иронической полуулыбкой:
— Мы как раз говорили о тебе, Лапша.
Значит, я был прав: они обсуждали меня. За моей спиной?
— Что именно? — спросил я хмуро.
— Вид у тебя как у драного кота.
Косой встал. Он обошел вокруг меня, насмешливо разглядывая во всех подробностях.
— Да и пахнешь ты соответствующе. — Хайми сделал вид, что с шумом втягивает воздух.
Я почувствовал раздражение. Я гневно посмотрел на Косого.
Патси бросил:
— Не валяй дурака, Косой.
— Отстань от Лапши, — сказал Макс. Он повернулся ко мне с сочувственной улыбкой. — Ты был вчера ночью в забегаловке на Пятьдесят второй улице?
— Да, а что? — спросил я.
— Это прислала Элен. — Он протянул мне тысячедолларовый банкнот. — Она сказала, что ты оставил его на столике. При этом ты жутко пил и лил крокодиловые слезы.
Я ничего не ответил.
Он продолжал мягко и успокаивающе:
— Она сказала, что ты все время говорил о какой-то девушке.
— Я был пьян, — пробормотал я.
— Она забыла имя той телки, по которой ты так страдал, — прибавил Косой. — Мы ее знаем?
— Послушай, Косой… — начал я раздраженно.
— Вот
что. Косой, заканчивай, — предупредил Макси. — Допустим, у Лапши несчастная любовь. Ну и что из того? — заметил он философски. — Это его личное дело.Он налил мне виски. Выпив бокал, я почувствовал себя немного лучше. Макс налил мне еще. Это изменило мою точку зрения. Я улыбнулся Косому. Он похлопал меня по спине. Это означало извинение.
— Ты ведь знаешь, что я просто шучу, правда, Лапша?
— Да, тем более что я это заслужил. Вчера я вел себя как дурак.
Теперь я мог более отстраненно взглянуть на события последней ночи.
— Должно быть, она классная девчонка? — вопросительно улыбнулся Патси.
— Да, она классная девчонка, — согласился я с тоской.
— Забавно. — Макси задумчиво взглянул на меня. — Забавно, что парень вроде тебя, знающий женщин вдоль и поперек, мог попасть в такую переделку. После всех девок, которые у тебя были. — Он с недоверием покачал головой. — Сколько у тебя было женщин, Лапша? Начиная с Пегги.
Этот вопрос Макс задал со смехом.
— Боюсь, не сосчитаю, — скромно ответил я.
— Мы от тебя тоже не отставали, — заметил Макс. — Как бы там ни было, ты должен знать, что женщина — это всего лишь женщина. — Он пыхнул «Короной». — А вот хорошая сигара — это вещь.
— Такое уже говорили раньше, — возразил я лаконично.
— В самом деле? — не мог поверить Макс. — Тот, кто это сказал, наверняка был умный парень, такой же, как и я, — усмехнулся он. Макс откинулся назад, свободно развалившись в кресле. Кольца дыма от его сигары поднимались к потолку. Он стал философствовать: — Такие умные парни, как мы, должны знать об этом лучше, чем кто-либо другой, потому что у нас были телки всех видов, размеров, форм, цветов и национальностей. И мы знаем, что, как их ни поворачивай, всегда найдешь одно и то же. — Макс замолчал, глядя, как кольца дыма восходят к потолку. Ему не хватало слов. Он повернулся ко мне. — Разве я не прав, Лапша? — Макс улыбнулся. — Разве я не прав? Женщина есть женщина. Как ее ни поверни, всегда найдешь одно и то же.
— Не всегда, — возразил я сухо. — Например, если повернешь гермафродита, можно наткнуться и на нечто неожиданное, а, Макси?
Эта мысль заставила его громко расхохотаться.
Косой спросил:
— А что есть у гермафродита?
— Все, — ответил я со смехом.
Наши шутки и рассуждения Макси о женщинах пошли мне на пользу. Я сидел, дымил сигарой и думал о себе. Что это было за странное чувство — моя так называемая любовь к Долорес? Мне было трудно его определить. Я попытался это проанализировать, как все, что со мной происходило.
Бывали дни, недели, месяцы, когда ни одна мысль о ней не приходила мне в голову. А если она и появлялась, я бросал на нее только беглый взгляд и тут же забывал. Но потом наступал день — например, как в тот раз, когда она звонила Мо, и я говорил с ней, — ее голос проникал в меня, словно волшебство. Будто что-то просыпалось внутри меня. Наверное, лучше всего никогда не думать и не слышать о ней, просто забыть о ее существовании. Послать ее к черту раз и навсегда.
Макси посмотрел на часы: