Однажды в Хорс-тауне
Шрифт:
«Может быть, запятую?..»
«Пожалуй…»
Ленивая гусеница тащилась по рельсам, размеренно стуча колесами.
— Вы — Винс Новал? — заглянув в его купе, спросила проводница.
— Да, это я, — немного удивившись, ответил сыщик.
«Откуда она меня знает?»
— Вам просили передать, — девушка протянула конверт.
— Кто
— Он не представился.
— М-да? Ну что ж, спасибо, — детектив с неохотой принял конверт из рук проводницы.
«Кажется, я знаю, чьи это проделки».
Она ушла, и Винс вскрыл конверт. Внутри оказалась штука баксов и сложенный вдвое лист. Спрятав деньги в карман, сыщик развернул письмо и прочитал:
— «Ты настоящий профи. Жаль, что ты уезжаешь, ну да не беда: я уже передал своим людям в Стратфорде твое описание, так что теперь с тобой будут расплачиваться они. Всяческих удач! И не сходи с выбранного пути, так как помощь твоя — неоценима.
P.S. Еще раз удачи!»
Внизу, как и в прошлый раз, — знакомая подпись с расшифровкой.
Винс швырнул письмо на стол. Техас уже не казался самым безопасным местом на свете. И, похоже, он слишком рано сказал Кёртису «Прощай!».
Курт Харвис сидел за столиком в «Полной фляжке», потягивал пиво и задумчиво смотрел в телевизор. Происходящее на экране мало занимало его — он просто ждал.
Когда пошли финальные титры, Доктор посмотрел на часы и поморщился, словно от зубной боли.
— Плохо, очень плохо, — пробормотал Курт и, бросив на стол мятый доллар, покинул бар.
Он неспешно дошел до южной стены парка Святого Августа, нажал на нужный камень и спустился в библиотеку.
— Телефон, — сухо бросил маг, усаживаясь в кресло.
Трубка услужливо ткнулась в руку. Курт набрал номер Майкла. После серии длинных гудков в трубке послышалось:
— Алло?
— Вы были правы, Майкл, — без лишних предисловий сказал Доктор.
— Харвис,
это вы?— Да.
— Уже так поздно… Я спал…
— Вы были правы, — повторил Курт. — Теперь оно на пять минут длиннее.
Собеседник охнул.
— Надеюсь, все еще можно исправить… — пролепетал он.
— Я тоже надеюсь, Майкл… — сказал Доктор. — Я тоже…
Он положил трубку обратно на рычаг и, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза. Расчеты Майкла оказались верны. И это было очень… Очень плохо.
Утверждают, что стыд, как и прыщи, с годами проходит.
Но я не разделяю этого мнения.
Порой мне кажется, что моя жизнь — ретроспектива полотен, за которые мне стыдно, и картин, которые за меня написал кто-то другой, потому что они слишком хороши, чтобы быть моими. Мои ужасны, одна хуже другой… А в чужих почти нет изъянов, как не ищи. Мне не плевать, что обо мне думают окружающие, далеко не плевать. Но я раз за разом пишу одними и теми же красками все то же самое, что и раньше, а потом гордо вскидываю подбородок, чтобы каждый мог узнать в герое моих картин меня самого.
В чем же причина?
Наверное, в этом мире слишком мало ублюдков, и я считаю себя обязанным заполнить свободное пространство.
А, может, я просто никчемный кретин, решивший, что он может хоть что-то заполнить.
В любом случае, моя ретроспектива обязательно улучшит вам настроение — ведь наблюдение чужого стыда в ста случаях из ста поднимает самооценку.
сентябрь 2009 — март 2010