Однажды в Лигурии. Рецепты гедониста
Шрифт:
– Ага, и загрязнение Тихого океана тоже ты, и снег в Риме в марте. О, идея! – встрепенулась Люба. – Сейчас мы устроим с тобой кинотерапию. Поставим итальянский фильм и будем балдеть, а?
– Даже не знаю…
– Ну же, Саша, тебя уволили, у тебя ангина, и даже сейчас ты не можешь позволить себе немного расслабиться?
– Хорошо, – покорно согласилась Саша, – только смотреть будем в оригинале…
– Удовольствие – ничто! Польза – наше всё, – подруга нежно потрепала Сашу по волосам, которые и так стояли торчком.
Глава 3
Саша провалялась в кровати неделю. Спала,
Самой большой радостью были покупные книги. Иногда бабушка приносила сверток грубой крафтовой бумаги, и Саша заранее понимала, что внутри. Подскакивая, выхватывала сверток, тащила бабушку на диван, забиралась на него с ногами и раскрывала. Внутри оказывалась новая книга. Новая, с запахом типографской краски, твердой обложкой, иногда – с золотым тиснением на корешке, и обязательными иллюстрациями. Чаще красочными, реже – черно-белыми. Перед тем как листать, Саша соскакивала с дивана, шла мыть руки и вновь брала книгу. Сначала нюхала, потом бережно листала страницы – это был целый ритуал, пропустить который было сродни отказу от половины удовольствия.
Удовольствие… ведь когда-то были в ее жизни такие моменты. Куда это всё подевалось?
Они читали книгу вместе с бабушкой, читали медленно, всегда помечая место, где остановились, самодельной закладкой. Картонной полоской с аппликациями. Книги всегда оборачивали в газетную бумагу, чтобы не испачкать, а однажды бабушка даже смастерила обложку из остатков золотой и голубой кожи, оставшейся ей в наследство от отца. Прадедушка Саши был сапожником. Когда книгу дочитывали, ее освобождали от обложки, ставили на полку и заносили в каталог. Саша вела учет с карточками, как в настоящей библиотеке.
Валяясь в кровати и зачитываясь романами, Саша взяла листок и начеркала маленький рассказ.
После работы Люба принесла свежие булочки и опять бульон.
– В последний раз. Вижу, идешь на поправку.
Подруга села рядом с кроватью и начала кормить Сашу.
– Давай я сама. – Саша взяла пиалу, отложила ложку и начала пить.
Люба увидела рядом с Сашей исписанный листок, протянула к нему руку.
– Это что?
– Да так, писала в бреду ерунду разную. – Саша попыталась засмеяться, но издала лишь хрип.
Люба взяла листок и принялась вчитываться.
– Саша, как здорово, это же шедевр!
– Тоже скажешь, шедевр, не преувеличивай, – хмыкнула Саша.
– Да ладно тебе, красиво же очень, – Люба перечитала строки вслух, – так поэтично…
Саша прищурилась.
– Ты спрашивала меня о мечтах?
Саша молча встала, подошла к серванту, достала из верхнего ящика небольшую коричневую тетрадку. Грустно улыбаясь, положила к себе на колени.
– Когда я дочитала всю француженку Саган, то записала в своем дневнике то, как хочу жить. – Саша замолчала.
– Ну и что? Что ты там написала? – торопила Люба.
Саша
открыла на первой странице и протянула дневник. Подруга зачитала вслух:– Я писатель, и я живу у моря.
Люба удивленно посмотрела на Сашу.
– Как видишь, это просто глупые детские мечты, я не писатель и живу не у моря.
Саша замолчала, натянула одеяло и продолжила:
– В детстве я писала стихи, рассказы, и единственная, кому давала их читать, была бабушка… «Талантливая моя кошечка», – говорила она.
Саша села на диван, обхватив ноги.
– Я начала ходить в литературный кружок, учительница хвалила мои рассказы, публиковалась в школьной газете, потом районной, потом городской, потом в литературном журнале, даже выиграла конкурс юного писателя, написала школьную пьесу… А потом…
Саша нахмурилась. Она держала бульон, пытаясь согреться, но он порядком остыл, и Саше стало еще холодней.
– А потом не стало бабушки… И хранитель моего таланта ушел… Я хотела поступать в Литературный институт, но мама сказала, что писатель – не профессия.
«Надо заниматься чем-то, что приносит результат, причем материальный. Нужна конкретная профессия. Пиши себе спокойно после работы и в свободное время», – сымитировала Саша мамин голос.
– Я выбрала иняз, потому что это престижней, языки и так далее. Первое время продолжала писать какие-то рассказы, заметки, но потом оставила: не было ни сил, ни времени. А позже улетучилось и желание.
Саша поставила пиалу на тумбочку и легла в кровать.
– Стала рекламным копирайтером. Концепции, слоганы, довольствовалась креативом в рамках брифа. Тексты на английском и итальянском…
– И ни разу не вернулась к писательству?
– Была еще одна попытка в универе. Там был литературный клуб и мы писали разное. Я написала повесть. Помню, это был такой невероятный драйв, я писала, писала, не переставая, несколько недель. Преподаватель литературного мастерства Раиса Марковна прочитала текст и сказала: «Дааа. Это вряд ли можно назвать литературой». – Саша вздохнула. – Ну и всё, я перестала. Хотя каждый раз, когда узнаю, что кто-то из знакомых пишет, публикует роман, у меня щемит очень сильно здесь, – Саша потерла область солнечного сплетения. – А однажды, – продолжила она, – года два назад, мне приснилась бабушка. Она спрашивала, почему не пишу… причем так интересно: она приснилась мне возле картины Модильяни, наша с ней любимая «Девушка в матроске». Помню, я проснулась ночью, взяла тетрадь и исписала тридцать страниц. На следующий день перечитала, и это был готовый сценарий фильма…
– Какого?
– Про любовь Модильяни и Ахматовой, это наша любимая с бабушкой тема.
– Так это же тот фильм, который снимает Алла?
Саша грустно покачала головой.
– Не говори мне, что ты отправила Алле те тридцать страниц… – тихо полуспросила подруга.
Саша тяжело вздохнула. Люба погладила Сашу по руке и вздохнула следом.
Столкнувшись в кафе с бывшей одноклассницей Аллой и услышав, что та собирается делать кино про Модильяни, Сашины глаза загорелись. Она решила выпить еще один чай.