Однажды в Лопушках

А еще подумалось, что вот он, Николай, пока не объявленный — дед требовал взять родовое имя — но все-таки наследник. И если с ним что случится, то выгодно это будет именно дяде.

— Брось, — тот хлопнул по спине, не сказать, чтобы сильно, но Николай едва пополам не согнулся. — Я тебе не враг.

— Друг?

— И не друг. Друзей у меня в принципе нет, а с тобой мы не так, чтобы и знакомы… родственник. Но вроде неплохой. Да и сестру я люблю.

— Ага…

— Тогда я был молодым и глупым. И еще надеялся заслужить одобрение отца. Вот и… Сашка и тот не решился открыто против него выступить. Но вас поддерживал. Не веришь — можешь спросить у матушки.

— Верю.

— Вот и ладно… понимаешь, пока есть ты, новая надежда рода, от меня он отстал. Но если вдруг что случится, то…

Дядюшка сплел пальцы и потянулся так, что Николай услышал отчетливый хруст костей. Неприятный звук.

— За тебя примется?

— Возможно. Но с меня взять нечего, так что скорее уж за твоих сестер. Они, конечно, женщины, а стало быть, годны лишь для одного…

Николай вспыхнул, но дядюшка поглядел этак, со снисходительной насмешкой:

— Поверь, отец думает именно так. И весьма постарается устроить их счастливую семейную жизнь с тем, чтобы получить как можно больше детишек. А там уж возьмется и воспитывать их. Правильно… а самое отвратное, что теперь он действовать будет исподволь. Научился.

Дядюшка крутанулся на месте, втянув теплый ночной воздух. И замер, застыл, прислушиваясь к чему-то. И столько было в позе его напряжения, что и Николай не удержался, выпустил темную волну силы, которая потекла, полетела… и истаяла, будто не было.

— Нехорошее вы место выбрали, — произнес дядюшка одними губами и отряхнулся. — Будь осторожен… тут… дело такое… тонкое. Идем.

И дядюшка решительно направился к лесу.

К ночному лесу, который и при дневном свете выглядел не особо дружелюбным, а теперь и вовсе казался темною громадиной. Гулко завыл ветер в кронах, закачались ветви старых деревьев. И пахнуло сырой землей, будто упреждая.

— Не знаю, кто из твоих на отца работает, но кто-то обязательно.

— Паранойя, дядюшка?

— Опыт, племянничек. Опыт… он бы не оставил тебя без присмотра. Так что готов поклясться, что кто-то тут да докладывает… и вряд ли девица.

— Почему?

— Потому что отец мой старого воспитания. И считает, во-первых, что женщин для подобных дел использовать подло. Но это ладно, с этим он бы смирился. Но есть во-вторых. В его представлении женщины слишком ограничены. А еще глуповаты, подвержены эмоциям в ущерб делу, да и в целом ненадежны.

Николай фыркнул.

И сдержался.

Ольга Ивановна Верещагина, возможно, не отличалась академическим складом ума, но и вовсе уж глупой она не была.

— Это я тебе так, для понимания полноты ситуации. Именно поэтому он и полагает себя вправе распоряжаться их судьбами, что моей сестры, что моих племянниц. Ведь если человек не понимает сам, как для него лучше, так разве ж можно оставить его без присмотра?

Это было произнесено странно-отрешенным тоном.

— То есть, или Синюхин, или…

— Или я могу ошибаться. Этого тоже исключать не стоит. Но… просто будь осторожен.

— Буду. И… спасибо.

— Пожалуйста, — пожал плечами дядюшка и принюхался. — Ишь ты… волшбу творят. Слышишь?

— Нет.

— Это потому что ты некромант… тоже повезло.

— С некромантией?

— Так бы он тебя еще раньше к рукам прибрал, — дядюшка с легкостью перепрыгнул через ограду. И все-таки… все-таки что-то этакое Николай ощутил.

Не волшбу, а будто… будто песню леса.

Далекую.

Едва различимую. То ли звон, то ли стон, то ли шелест крыльев. Или все вместе и сразу. И девичьи голоса вплетаются в эту вот музыку ночи, дополняя её.

Николай закрыл глаза и сделал вдох.

Воздух сделался влажным, густым, и пился, что вода родниковая.

— Хорошо здесь, — сказал дядюшка тихо и печально.

— Хорошо, — согласился Николай, стряхивая оцепенение. — Тут… речка недалеко, если хочешь.

— Отчего бы и нет… текущая вода — это хорошо… возле текущей воды подслушать тяжело.

— Все-таки паранойя.

— Все-таки опыт.

И до самой реки дядюшка ни слова не сказал. Так и шли, то ли лес слушая, то ли друг к другу присматриваясь. Следовало признать, что в сумраке дядюшка гляделся весьма себе органично, вписываясь и в лес, и в сам это странное непонятное место. Он двигался с той легкостью, которая выдавала немалый опыт подобных прогулок. И Николаю приходилось выкладываться, чтобы просто не отстать.

Остановился Беломир Бестужев у речушки. Правда, ведомый одному ему понятною дорогой, выбрался он вовсе не туда, куда ведьма водила. Нет. В этом месте река прорезала землю глубоко, ушла на самое дно расщелины, укрывшись под пологом растопыренных корней. И те, темные, переплелись сетью, защищая драгоценную воду от лунного света.

Тут было тихо.

И даже ветер замолчал. Где-то далеко тревожно ухнул филин.

А нога провалилась в мягкий мох по самое колено. Но хуже всего, что Николай ощутил знакомый отклик.

— Стой, — сказал он напряженно.

Темная сила его растеклась, чтобы впитаться в землю.

Мох.

И корни.

И кости там, ниже, под корнями. Множество костей, в которых сохранились капли недожизни…

— Назад, — сипло произнес Николай, отступая.

— Чуешь?

Дядюшка втягивал ночной воздух, чтобы выдыхать его громко, сипло.

— Здесь… Старое святилище. Неподалеку.

— Святилище?

— Морриган. Или Мораны. Моры. Белоликой… у неё много имен. И много святилищ, правда, редко какое остается живым. Но ты прав, дальше соваться не след. А вот рядом… самое оно место. Сюда он точно не сунется.

— Дед?

Николай огляделся. И плечами повел. Надо же… святилище. А почему в сопроводительных документах о том ни слова? И когда снимали план местности, когда проводили рекогносцировку, никто и словом не обмолвился о действующем — а он теперь слышал отклик — святилище Моры?

— И его… у моего отца есть старый… не знаю. Не друг. Это не те отношения. Но и слугой его назвать будет неправильно, — дядюшка опустился на покрытый мхом ствол и погладил его нежно. — Когда-то, в годы молодые, отцу пришлось выполнять… некоторые поручения императора. Именно тогда он и обзавелся кровником… из народа холмов.

Николай вздрогнул.

— Матушка не говорила.

— На самом деле теперь я думаю, что Игнат, — полукровка, все-таки истинный д’харэ скорее сожрал бы собственный язык, чем пошел бы служить человеку. Да и спустя годы от человека его вовсе уже не отличить. Вполне возможно, отец оказал услугу Темному двору, за что и получил столь… специфический подарок. Но служит он верно.