Однажды в Лопушках
Шрифт:
– Вась, это не шутки, – ухо я выпустила. – Ты понимаешь, что если вдруг…
Горло перехватило.
Мы ведь тоже ходили к бочагу. Даже уж не помню, по какой надобности, и вовсе, когда это было, но зато помню развалины старого дома. И разросшийся шиповник с огромными колючками. Пологие, какие-то скользкие берега, будто нарочно, чтобы тот, кто ступит, скатился к темной глади воды, а то и вовсе в неё рухнул.
Черное зеркало.
Злое.
И все одно не способное отразить хоть что-то. Мы… не решились, ни я, ни Линка, а Ксюха, поведя носом, сказала:
– Дурное место.
Так и ушли. Васятка
– Или мне говори, или дядьке Святу. А от него, сам знаешь…
– Предательница!
– Вась, – я погладила мягкие вихры. – Одно дело всякая ерунда, а бочаг – это серьезно…
– Между прочим, там некромант завелся!
– В бочаге?
– В старом поместье.
– Вась…
– Вот честное слово! Чтоб мне землю жрать, если вру! – он даже сел от возбуждения.
– Успокойся, – я широко зевнула и тоже села. А чего валяться. Уснуть уже не усну, да и с бочагом разобраться надобно. Васятка, конечно, шебутной пацан, но нельзя сказать, чтобы вовсе безголовый. И стало быть, не по своему почину к бочагу поперся.
– Всамделишний!
– Хорошо, – я почесала шею, подумавши, что теперь весь день буду ходить и скребстись. Вона, руки поцарапанные, да и под ногтями грязюка.
Красавица, нечего сказать.
Я потянулась и сказала:
– Отвернись.
– Чего я там не видывал, – Васятка все-таки отвернулся и поерзал. – Так ты мамке не скажешь…
Надо бы.
Бочаг – это… это не то место, куда детям можно. Неправильное оно, нехорошее. Но и я когда-то к нему бегала, хотя и не рискнула окунуться. И… и надо бы выяснить, в чем дело. А потому, натянувши старые разношенные джинсы, я велела:
– Рассказывай.
– Про некроманта?
– Про спор ваш.
Васятка засопел и гордо отвернулся, всем видом показывая, что ни слова не промолвит. Тоже мне… партизан.
– Небось, с Тимохой?
– А ты… ну… с ним, – Васятка понурился.
А я мысленно кивнула. Угадала. Да, в общем-то, гадать тут особо нечего. Тимоха – еще та зараза, куда большая, чем Васятка. Сынок нашего… предпринимателя, который в Лопушках лавку держит, а еще землицы прибрал, сумел как-то через Путришковский сельсовет, уж не знаю, кто там ему знакомый, но выделили прилично. Землицу эту отрабатывает, что-то там сеет, сажает, продает… с успехом, наверное, если на участке встал двухэтажный коттедж да при гараже, да… при заборе, которым Тимохин папенька отгородился ото всей деревни.
Чужак, что с него взять.
Ну, то есть не совсем, чтобы чужой, но и не наш, не лопуховский. Беспального привела Тимохина мамка, которая тут была своей. И наши, помнится, шептались, что это она неудачненько выбрала, что могла бы и получше кого найти. Может, и так, не знаю. Не мне судить.
Зинка Беспальная родила четверых, хотя ж наши бабы и шептались, что многовато это, что негоже каждый год, да… не лезли. А после пятого её и похоронили.
О том я думала, когда шла через деревню, Васятка же мрачно плелся за мною, всем видом своим демонстрируя категорическое несогласие.
Я махнула рукой Ефиму Трофимовичу, раскланялась издали с теткой Изабеллой, что куда-то собиралась на желтом своем скутере.
– Марусь, – Васятка подбежал и вцепился в руку. – Не надо… теперь-то все хорошо будет. Он же ж видел… я не трус.
– Ты не трус, ты бестолочь, – сказала
я братцу, за которого Васятку и считала. А потом вздохнула – Вась, не будет. Поверь мне.Он покосился, но промолчал.
– Я ведь тоже думала, что если, то… примут, посчитают своей, городской, что… а оно только хуже раз от раза. Тимоха твой, небось, сам в воду не полез?
Васятка мотнул головой. И понимай, как хочешь.
Но я понимала. Пусть я и не так давно вернулась, да только в наших Лопушках все-то тайное скоро явным становится. И наслушаться про Тимохины проказы успела. Нет, не буду врать, что только он колобродит, даже Васятка вон отличился, подкинул тетке Матрене в курятник крашеные яйца, да так хитро, что и не понять, что крашеные. Она-то после целый день гадала, чего это куры наелись.
Это баловство, конечно, только обыкновенное, ребячье…
Тимоха же…
…подбил мелкую Ивановскую в магазине на спор батончик шоколадный стащить. А Светке Ильиной в рюкзак открытый клей подбросил. Накормил собаку Святковских стеклом, с чего… в общем, поганый мальчонка.
Злой.
А отец его в том беды не видит. Во всяком случае, сколько наши ни пытались говорить, он лишь отмахивался. И вот что мне делать?
Оставить как есть?
Мало ли, какая придурь этому Тимохе опять в голову придет? Лопушки ведь… не просто так. Тут в окрестностях помимо бочага много чего имеется, куда детям лезть не след. А чуется, полезут.
Если не остановить. И я решительно постучала кулаком в железную калитку.
Глава 3. О новых знакомствах и неудачных стечениях обстоятельств
При встрече с медведем притворитесь мертвым. Медведь поймет, что перед ним придурок, и не захочет связываться.
Федор Евдокимович, Тимохин папаня, был человеком рослым, вида мрачного, нелюдимого. Он глядел на меня сверху вниз и в прозрачных пустых глазах его мне чудилась насмешка.
– Ну, – сказал он, когда я закончила. – И чего?
– Чего? – переспросила я.
Во рту пересохло, а в коленях появилась распрекрасно знакомая слабость. И руки вспотели. Я вытерла ладони о джинсы, но легче не стало.
Я не боюсь.
Не его.
Не дома. Не…
– Чего от меня хочешь? – спросил он и сплюнул, хорошо хоть не на макушку.
– Чтобы вы поговорили с сыном. Объяснили… – я замялась, вот как объяснить этому человеку, что есть места, куда не след соваться, что наши с малых лет знают, и про Беськин лес, и про бочаг, и про старое кладбище, где, в общем-то, тихо и мирно, но только не на красную луну. – Может произойти несчастье. Кто-то пострадает…
Я вздохнула, вдруг поняв, что плевать вот ему на мои объяснения.
И на Васятку, который спрятался за спину.
И вообще на всех нас. Да и на собственного сына тоже плевать. Говорить он точно не станет, выдерет, может, да и то больше для порядка, ибо порядок в доме быть должен.
– Вы ведь хотите остаться здесь? – тихо спросила я и заглянула в снулые пустые глаза. – Вас терпят. Пока терпят…
– Угрожаешь? – вот теперь издевка сменилась плохо сдерживаемой яростью.
– Предупреждаю.