Однажды в Париже

— Там пришел молодой господин, с которым вы теперь выезжаете в свет, миледи, — хмуро сообщила она.

— Это не молодой господин, это молодой медведь! — вздохнула Люси. — Дикарь с острова Борнео!.. Я и не знала, что в Париже такие водятся.

— Он не похож на здешних щеголей, — покачала головой Уильямс. — По-моему, из всех, кто у вас бывает, миледи, это единственный приличный человек.

— Тебе так кажется, потому что он похож на шотландского пуританина! — фыркнула Люси.

— Шотландцы, по крайней мере, суровы ко всякому разврату…

— Это потому, что у них нет денег на разврат! Хорошо, зови его…

Через минуту в гостиную вошел мрачный и задумчивый де Голль. Остановился почти в дверях, дежурно поклонился.

— Добрый день, мадам.

— Вы опять в кожаном колете, месье! — Люси капризно поджала губки.

— Я со службы…

— Его преосвященство освободил вас от службы, чтобы вы посещали со мной парижские салоны.

— Да. Но сам я себя не освободил…

— Что ж, раз вы здесь, значит, нам все же предстоит новый визит?

— Именно так, миледи. Нам необходимо побывать у мадемуазель де Ланкло.

— Я с ней незнакома, — дернула плечиком Люси. — Придется попросить кого-нибудь представить нас… Может быть, господина Вуатюра?..

Анри вспомнил поэта, которого встретил у маркизы в приснопамятный вечер своего дебюта в светском обществе. Невысокий, изящный, темноволосый мужчина, одетый очень дорого и одновременно скромно, и, как ни странно, молчаливый.

— Вы с ним успели познакомиться, мадам?

— Да, и он обещал мне мадригал! Я жду его и еще нескольких господ сегодня вечером.

— Тогда перенесем наш визит на завтра.

Люси едва не сорвалась, готовая сказать колкость или чего похлеще: ее буквально бесила эта манера де Голля вести разговор — равнодушным тоном, на грани безразличия! «Неужели ничем нельзя пронять этого толстокожего вояку?!. Ну вот же, перед ним стоит весьма соблазнительная дама, всем своим видом показывает, что не прочь продолжить отношения, а он, дубина стоеросовая, ничего не замечает! Ну да ладно, еще не вечер. Найдется ключик и к вам, месье лягушка!..»

— Стало быть, желаете посетить салон этой авантюристки? Хорошо. Составлю вам компанию. Но если вы там собираетесь вести себя так же безобразно, как у маркизы…

— Только если там окажется аббат де Гонди и оскорбит кого-нибудь из дам… — пожал плечами Анри. — Благодарю, что напомнили, мадам. Нужно сегодня же купить две пары перчаток.

— Две пары? — удивилась Люси.

— Да, на случай, если придется опять учить аббата любезности. Не могу же я носить перчатки, которые испачканы о его физиономию.

Люси нервно рассмеялась.

— Вы ведь терпеть не можете всех этих щеголей и стихоплетов, которые пишут эпиграммы на кардинала и потому считают себя героями. Для чего вы решили обойти все светские гостиные? Откройте секрет?

— Ищу одного человека, мадам.

— Он вас оскорбил?

— Можно считать и так.

— Я уже, право, боюсь брать вас к Нинон, месье де Голль! — притворно испугалась англичанка.

Анри моментально насупился. Тогда до Люси наконец дошло, что с этим гвардейцем шутить бесполезно — дамских шуток он просто не понимает. А меж тем де Голль мог бы ей пригодиться в интриге, которую, собственно, и оплатил сэр Джон Элфинстоун. Лейтенанту покровительствует мадам де Комбале, а он, в свой черед, готов ради нее нарушить эдикт о дуэлях. Этим можно воспользоваться, чтобы приручить племянницу кардинала!

Тогда, в отеле Рамбуйе, Люси не отходила от нее, держась так, чтобы всякий видел: попытка оскорбить бедную женщину будет пресечена, и пресечена жестоко. Впрочем, и маркиза тоже зорко следила, как бы кто не задумал повторить подвиг аббата де Гонди. Но ей, как хозяйке дома, следовало сглаживать все противоречия, и маркиза молча согласилась с тем, что кавалер леди Карлайл явно подвержен приступам безумия.

Аббат же с большой радостью обходил гостиные, показывая всем царапину на щеке. Теперь он был в центре внимания.

Вспомнив, как пыжился этот задира, Люси подумала, что, конечно, кардиналу донесли о его наглой выходке, но можно было бы и самой приехать в Пале-Кардиналь. Предлог имелся — вступиться за лейтенанта де Голля, а цель — показать мадам де Комбале, что она, леди Карлайл, верный друг, на чью дружбу и преданность всегда можно положиться.

На взгляд Люси, племянница кардинала была простовата. «Вряд ли кардинал стал бы терпеть в своем доме слишком умную женщину, — подумала Люси, — он ведь тоже самолюбив. А такая женщина, как Мари-Мадлен, не станет его раздражать своим остроумием и сообразительностью. И в самом деле, раз уж кардинал устроил себе в Пале-Кардиналь семейную жизнь, то чем он отличается от всех прочих мужчин?

— Не сердитесь на меня, — примирительно сказала Люси. — Конечно же, мы поедем к Нинон. Сегодня у меня маленький прием, а завтра вечером я всецело в вашем распоряжении. — Она лукаво улыбнулась и легонько дотронулась до рукава его колета. — Вы довольны?

— Да, мадам, — буркнул Анри.

— Непохоже… Но разве нет во всем Париже дома, где бы вы могли приятно провести сегодняшний вечер?

— Есть… — задумчиво произнес де Голль. И замолчал. Он уже соображал, как лучше явиться в гостиную госпожи де Мортмар.

Родственница — она и есть родственница, к ней можно приехать в кожаном колете и забрызганных грязью сапогах. Драгоценный кузен тоже будет рад его видеть, не придавая значения наряду и прическе. Если поехать прямо сейчас, можно застать госпожу де Мортмар одну. А потом?.. Спросить, не появлялась ли мадемуазель де Бордо? Не жаловалась ли на безобразия, учиненные лейтенантом де Голлем в самом знаменитом салоне Парижа?

«Нет, — подумал Анри, — нужно прийти попозже. Может быть, приедет Катрин, и тогда можно будет объяснить ей самой, что же произошло в салоне. Так ведь и правду сказать нельзя! И назвать леди Карлайл пожилой тетушкой, которую приходится сопровождать, когда она ездит по визитам, невозможно…»

Анри исподлобья взглянул на англичанку, прикидывая, сойдет ли она за родственницу по отцовской линии.

— Ваш шоколад, миледи, — сказала Уильямс, внося на подносе две серебряные чашечки и два бокала с водой. Люси усмехнулась: кормилица показала свою благосклонность к «дикарю с острова Борнео».

— Благодарю, а теперь займись тем, о чем ты мне говорила.

— Да, миледи.

Шоколад был горячий, ароматный, пряный, густой, и, запивая каждый глоток водой, Анри ощущал что-то вроде блаженства.