Однажды в СССР
Шрифт:
– Ты не думай, что я не понимаю. Но тогда война была. У меня тоже оба деда воевали. А сейчас какой смысл подвиги совершать? Чего плохого в том, что я деньги зарабатываю? Я же не ворую. Мне все добровольно платят. Ещё и спасибо говорят. В магазинах же нет ничего. Кто в этом виноват, что люди на свои деньги ничего купить не могут? Они же со всей страны едут в Москву, чтобы купить продукты и шмотки. Но здесь тоже не на каждом углу всё лежит, места знать надо! Я кручусь целый день, чтобы найти, в очередях парюсь. Там знаешь нервотрёпка какая. Все орут, лезут. А я потом тихо, культурно людям продаю. С божеской наценкой. На рынке знаешь насколько дороже? Так что все довольны. Они экономят время и деньги, а я зарабатываю помаленьку. Своим трудом. И все вокруг, между прочим, считают, что это круто!
Он говорил, сам до конца не веря своим словам. Называлось это спекуляцией,
Ромка не спешил отвечать, он думал. Казалось, он приведёт сейчас массу аргументов, подкреплённых цитатами из классиков и примерами из жизни. Убедительно докажет Олегу его неправоту. Это же очевидно. Вот, например… Нет, не годится. Или… А это сплошная теория.
Олег по-своему истолковал Ромкино молчание:
– Да ты не думай, что для меня деньги важнее всего на свете. Просто не хочу, как мой батя, всю жизнь на вредном производстве вкалывать. Ему орден «Знак Почёта» вручили, а через полгода инвалидность оформили.
– Твоего отца люди уважают. Он честно живёт и работает.
– Уважение на хлеб не намажешь. И, честно работая, он ни хрена не заработал. На машину уже лет десять копит. А сосед слесарем в автосервис устроился по блату – и уже на новенькой «шестёрке» катается. Не на зарплату же купил. И все ему завидуют и уважают. И мой батя в том числе: дурак, говорит, я, что на металлургический пошёл, надо было в таксисты. Просто в жизни надо уметь крутиться, а большинство думает, что всё само в руки свалится… Ой, извини, это я не про тебя.
Ромка не обиделся. Была в словах Олега сермяжная правда. Она очень расходилась с тем, как его воспитывали мама и школа, с тем, что вдалбливалось на комсомольских собраниях и писалось в книгах. Но у него не находилось убедительных аргументов против. А те, что были, почему-то выглядели смешными и несерьёзными сейчас. Детскими – нашёл он подходящее слово. И мечта его тоже была детской. Недаром он не мог поделиться ею с Олегом, хотя и доверял ему. Он понял, что его останавливало, – не то, что Олег предаст его или заложит. Нет, он просто не поймёт и рассмеётся. Как не понимает сейчас его пафоса про честную жизнь. В последней попытке отстоять свою позицию, которая вообще-то была официальной в стране побеждающего социализма, Ромка заявил:
– Это частный случай, зато из стали, которую твой отец льёт, наша страна столько всего производит! В том числе и космические корабли, которые к звёздам полетят! И твой отец ещё гордиться будет, что это случится благодаря и его труду. А что твой слесарь со своими «жигулями» в жизни полезного сделал? Как он человечество вперёд двинул? Ведь не для того же мы рождены, чтобы вкусно есть и на машинах кататься?
Но у Олега и здесь ответ нашёлся:
– Рессоры для КамАЗов из этой стали делают, а не космические корабли. Которые ломаются через полгода, потому что смежники присадки вовремя не поставляют, а план гнать надо. Иначе вообще зарплаты не будет. А машины тоже ремонтировать надо. Каждый на своём месте нужен. Пусть космонавты к звёздам летают. У них, между прочим, знаешь какие зарплаты? И по «Волге» за полёт получают. Так что тоже не за просто так они прогресс двигают. И почему обязательно для всего человечества надо с голой жопой стараться?
Ромка не нашёлся что ответить. Ответ существовал. Но почему-то не шёл на ум именно сейчас, когда был так необходим.
– Ладно, давай спать.
Разделись, потушили свет. Олег вскоре задышал ровно – уснул. Ромка ворочался, хотя, казалось, донесёт голову до подушки и вырубится. Он мысленно продолжал спор с другом. В словах Олега многое было бесспорным – в стране действительно катастрофически не хватало предметов даже первой необходимости, не говоря уже об импортных товарах, которые были на порядок качественнее. И то, что окружающие, практически все, с кем приходилось общаться, разделяли взгляды Олега на жизнь, тоже было правдой.
О причинах и последствиях тотального дефицита он сейчас не хотел думать – это был лишь один из моментов, подтверждающих, что страна больна и ситуацию надо исправлять!
Вопросы вызывал второй факт. Почему люди в массе своей были столь двуличны? В официальной жизни говорили одно, дружно голосовали «за», а думали и жили иначе. Где же правда? В газетах или в жизни? Газеты, конечно, сильно приукрашивают окружающую действительность, но нельзя же сомневаться в главном –
в том, что революция освободила трудящихся, принесла народу подлинную свободу, что социалистический строй самый передовой в мире. В том, что освобождённый пролетариат, будучи сам хозяином средств производства, очевидно эффективнее подневольных работников. Стоп! Или не очевидно? Почему же тогда продукты труда тех самых угнетённых масс настолько качественнее и востребованнее наших «свободно» произведённых? Можно, конечно, ответить, что «кто-то кое-где у нас порой», как в газетах частенько пишут. А может, это не исключения? Может, это системный сбой? А свобода? Почему эти вопросы поднимаются только между собой «на кухне», а не на комсомольском собрании? Чёрт! Голова кругом, и теперь не до сна.Начнём сначала – мещанские настроения, пьянство и лицемерие окружающих. То, от чего он бежал из Пензы. Казалось, в Москве нравственность и идеалы будут на высоте. Недаром там и правительство, и Центральный комитет партии заседают. Да вообще все идеологические установки спускаются из Москвы. Уж там-то он найдёт единомышленников, для которых чистота принципов и заветы старых большевиков – не пустой звук. Но всё оказалось иначе. Надо, конечно, понимать, что он находится в специфическом окружении – в торговой среде. А это совсем не одно и то же, что пролетариат – передовой класс, как учит марксизм-ленинизм. Но на заводе, где они последние два года школы проходили производственную практику, всё было ещё хуже. Настоящий пролетариат пил. И пил крепко! И массово гнал откровенный брак. Они, школьники, работали гораздо лучше, хотя имели самую низкую квалификацию. Он тогда думал, что так только в Пензе, однако сейчас уже сильно в этом сомневается. Его посещение общаги Варшавской овощебазы было достаточно красноречивым.
Так на ком и на чём тогда держится весь социалистический строй? Учёные, интеллигенция? Партийцы? Куратор курса, когда узнал, что его студент работает в торговле, завалил заказами – кофе, индийский чай, сырокопчёная колбаса и дальше по списку. Спасибо, Людмила выручала. При этом куратор, который, на минуточку, был членом парткома факультета, прямо ему обещал содействие в переводе на дневное, а потом и на «зарубежку», убедительно объяснив, что спортивных успехов для этого явно недостаточно, а содействие Шукленкова – слабый козырь. «Тут знаешь сколько подписей потребуется? В том числе в ректорате. А характеристики? Моя, например, в первую очередь. Думаешь, декан бросится за тебя на амбразуру? И не мечтай, он тот ещё политик. Иначе не просидел бы в этом кресле столько лет. Один раз расчувствовался – помог, и хватит. Да ты не трусь, всё реально. На самом деле блатные тебе не конкуренты – они же на халяву все норовят проскочить. Но тут, сам понимаешь, продуктами не отделаешься. У тебя родители кем работают? А, только мама-инженер… Ну тогда сам давай! Обрастай связями в своей торговле. Мясник – профессия денежная. Главное, запомни – не боги горшки обжигают».
Меркантильность, зацикленность на материальных благах были очень свойственны всем, кто окружал его в Москве. Не исключением являлись и коммунисты, и руководители. А дома что, не так? Отношения «ты мне – я тебе» пронизали всё общество. Просто он в силу возраста и положения школьника многое не замечал. Сейчас же видит это другими глазами. Вон Букин был самым тупым в классе. В аттестате одни тройки. Однако в пединститут поступил – оказывается, у него мать в гороно работает. Какой из него учитель получится? А Хмурый с Бильманом кого-то на гоп-стоп взяли. И Бильман на семь лет уехал. А Хмурый два условно получил: папа – майор милиции. Смешно, да? Совсем не смешно. Бильмана жалко. Дурак, конечно, всю жизнь загубил – семь лет на одной ноге не отстоишь. А талантливый парень был. В плане спорта. Когда-то они вместе занимались боксом, даже в одной паре стояли. И Бильман поначалу частенько ему навешивал. Но потом связался с гоп-компанией. Спорт бросил. Выпивать начал. А по пьяни – дурак-дураком. И всё равно Ромка уверен, что не он был инициатором грабежа, и уж точно нож был не у него – у Бильмана колотушка размером с пивную кружку, зачем ему нож?
Тут в дверь кто-то тихонько даже не постучал, а поцарапался. «Люся», – подумал он испуганно и затаился, дыша ровно и размеренно – как будто снаружи можно было услышать. Дверь тихонько открылась, она бесшумно вошла, в темноте нашла кровать и легла, навалилась сверху, придавив его почему-то очень тяжёлым телом. Ему стало трудно дышать. Он решил выбраться из-под неё, но оказалось, что это не она, а толстая тётка – директриса магазина… Впрочем, это был уже сон – дурацкий и тяжёлый.