Одно чудо на всю жизнь

— Заткнись! — внушительно сказал Баобаб и поднёс огромный кулак прямо к курносому носу Лильки. — Если хоть полсловечка кому брякнешь, я тебя, холера ясна, по пояс в землю урою. Вниз головой. Поняла?!

Лилька, потеряв от страха дар речи, мелко затрясла головой.

Требовалось успокоиться. Срочно. Потому что две ночи без сна — это много. Настолько много, что голова уже почти ничего не соображает и воспринимается, как горшок с кашей, забытый на плечах, как на полке. Была какая-то сказка про горшочек с кашей, из которого эта каша всё лезла и лезла, и никто не мог её остановить. В сказке нужно было сказать какие-то заветные слова… А, вот: горшочек, не вари! Горшочек, не вари!

Всё равно варит. Совершенно невозможно не думать. Мама с её педагогическими мыслями и вопросами: «Что ты там делал?» — «На лыжах катался» — «На каких лыжах?! У тебя же нет лыж! Ты на них никогда не катался!» — «Мы взяли в прокате». — «Я знаю, ты мне врёшь! Что вы там делали?!»

Горшочек, не вари! Они так договорились — говорить всем одно и то же, чтобы не поймали. Получилась глупость, но менять показания нельзя — так сказал Никита. Неужели трудно понять, что если человек говорит сто раз одно и то же, значит, ничего другого он говорить не хочет. Или не может. Мама не понимает. Папа, кажется, понял, потому что отстал почти сразу и только смотрит из своего компьютерного угла, поблескивая очками. Когда думает, что Витёк спит. Но Витёк не может заснуть и только делает вид, что спит, чтобы папа не догадался и не попробовал с Витьком поговорить. Потому что говорить с папой ему не о чем. Аи не вписывается ни в какой алгоритм, и Капризка не вписывается, и парни из электрички, и вообще никто… Только задачи из учебника… Горшочек, не вари!

Может быть, задачи как раз помогут? Всегда помогали. Когда ссорился или когда обижали, когда оказывался самым слабым на физкультуре или самым трусливым во дворе. Может, помогут и сейчас? Только надо с кем-то говорить, иначе проклятый горшочек не даст настроиться, так и будет варить свою проклятую горькую кашу…

Витёк достал с полки свой любимый учебник Сканави [61] (для поступающих на математические факультеты университетов), выбрал раздел «комбинаторика», с сожалением пролистнул самые трудные группы «Б» и «В» (их Альберту не потянуть, только разозлится), выбрал длинную, запутанную задачу из группы «А». По памяти набрал номер. Только бы Альберт не сидел в интернете…

61

Сканави Марк Иванович (1912-1972) — советский математик, редактор знаменитого «Сборника задач по математике для поступающих в вузы», был блестящим преподавателем.

— Альберт? Ты? Привет, это Витёк. Занят? Давай задачку порешаем? Ну конечно, пользуйся чем хочешь… Варенцу не звонил. Мне оторваться надо, а ему такую не потянуть. Он комбинаторику не освоил ещё… У Лёвушки сегодня концерт в Капелле, ты что, не слышал, как он девчонкам хвастался? Хорошо. Записывай условие: «На книжной полке находятся книги по математике и логике — всего 20 штук. Показать, что наибольшее количество вариантов комплекта, содержащего 5 книг по математике и 5 книг по логике, возможно в том случае…»

Альберт отключился. Время пошло. Сосредоточившись, Витёк зажал зубами колпачок ручки и уставился на листок. Каша в горшочке подуспокоилась и мерно побулькивала.

Ситуация складывалась забавная. Дело в том, что Витёк Савельев как раз и был математическим гением, самым способным математиком не только седьмого «А», но, возможно, и всей математической гимназии. Но никто, в том числе и сам Витёк, об этом даже не подозревал. На уроках математики Витёк никогда не поднимал руки (он не понимал, зачем терять время, если можно решать задачи). Каждую задачу он решал многими способами, а потом выбирал среди них тот, который больше всего напоминал объяснения учительницы. Его Витёк и записывал в тетрадку. Курс средней школы (естественно, речь шла только об алгебре и геометрии) Витёк освоил практически полностью и сейчас осторожно подбирался к высшей математике. Выставлять напоказ свои способности или рассказывать о них Витьку просто не приходило в голову. Его считали середнячком и в олимпиадах участвовать не предлагали, да он и сам не рвался. Впрочем, потом он забирал у Альберта условия всех олимпиадных задач и с удовольствием их решал. Альберту, с которым они иногда решали задачки на пару, наперегонки, Витёк всегда давал приличную фору. Альберт об этом не догадывался и считал Витька математиком равным себе по силе, только тормозным и слишком застенчивым. Варенец, возможно, догадывался обо всём, но молчал из каких-то своих соображений. Лёвушку Райтерштерна — половину математического гения, по характеристике директора школы, — такие вещи вообще не заботили. Лёвушка мечтал стать скрипачом-виртуозом, как Паганини, учился в музыкальной школе и считал собственные математические способности скорее помехой, чем подмогой в будущей жизни. При этом математиком Лёвушка был более талантливым, чем музыкантом, и об этом знали все окружающие Лёвушку люди. Кроме него самого. Лёвушка обладал счастливой особенностью: замечал в жизни только то, что хотел замечать. Остальное для него как бы не существовало.

С задачкой Витёк справился за сорок минут. Ещё через полчаса можно будет позвонить Альберту. А потом — спать. Если получится. Чтобы не думать о неприятном, Витёк вспомнил фельдшерицу из озерской больницы. Витёк с Капризкой подъехали туда с шиком, на жёлтой милицейской машине. Фельдшерицу, по-видимому, предупредили заранее, по телефону, и она встречала машину, торопясь ей навстречу по облетевшей мокрой аллее больничного сада. У фельдшерицы были толстые крутые бёдра, похожие на штаны-галифе, сильные белые руки и ослепительно белый халат, накинутый на плечи. Полы халата развевались по ветру, и вся она вместе с халатом очень напоминала корабль-бригантину, несущийся на всех парусах сквозь шторм по осеннему морю. «Где избитый ребёнок?!» — Горшочек, не вари!

— Чего у тебя с этой Мезенцевой? — спрашивал Альберт.

И Варенец не знал, что ответить.

— Чего ты её слушаешь? Она же дура кромешная!

— И не дура вовсе. Добрая она. Червяков с асфальта собирает и в траву относит, чтоб не погибли, — вяло возражал Варенец, понимая, что говорит не то и не так.

— Ну так я и говорю — дура! Объясни. Ты же не хочешь ехать туда с ней, и история с девчонкой этой тебе поперёк глотки, я же вижу, — настаивал Альберт. — Зачем едешь, Тарас? Я же отказался…

— Я сам, наверное, дурак! Потому и не отказался! — зло сказал Варенец.

Тарас Варенец уже давно не понимал сам себя. А уж объяснить про себя кому-то другому… Пусть даже Альберту, который вроде бы понимает его лучше других.

И с Мезенцевой непонятно, как всё вышло. Ещё во втором классе Маринка, вся в бантах и рюшах, как-то залезла в школьном дворе на пожарную лестницу и не смогла слезть. Потом она объясняла, что хотела спасти кошку, которая сидела на жестяном карнизе и жалобно мяукала. Увидев приближающуюся Маринку, кошка преспокойно запрыгнула в форточку и скрылась. А Маринка со всеми своими рюшами осталась висеть на пожарной лестнице и ревела белугой. Снизу были видны белые банты по бокам головы, юбка колокольчиком и шов на розовых колготках. Маринкины слёзы капали на выметенный асфальт и оставляли тёмные пятнышки, как будто начался дождь. Гуляющие перед факультативом второклашки растерялись, кто-то побежал за учительницей, а Тарас Варенец — самый высокий пацан в классе — притащил откуда-то ящик, встал на него, схватился руками за нижнюю перекладину и скомандовал:

— Вставай ногами ко мне на плечи! Быстро!

Маринка, не переставая всхлипывать, подчинилась.

— А теперь хватайся за голову! Сползай на плечи! На шею садись!

Девочка покорно и довольно ловко выполнила все команды. Тарас, осторожно балансируя, шагнул с ящика. Витёк и Альберт бросились ему на помощь, поддержали, чтоб не упал, помогли слезть Маринке. Чернявый Лёвушка, открыв рот, наблюдал за происходящим, а потом зачем-то понёс на место использованный Тарасом ящик. Именно в этот момент прибежала наконец-то отысканная девчонками учительница.

Вечером, после факультативов, Маринку, как всегда, забирал отец на белом «Мерседесе».

— Папа, вот этот мальчик, его зовут Тарас, — важно сказала Маринка, указывая на Варенца пухлым пальчиком. — Он меня сегодня спас.

— Молодец, парень! — сказал папа Маринки, протягивая Варенцу руку. — Благодарю за храбрость. Ты вроде парень серьёзный. Расскажи, как всё вышло-то. А то моя доча такого наговорит…

Варенец едва коснулся жёсткой ладони и убежал за угол, застеснявшись. Он плохо умел разговаривать с незнакомыми взрослыми, особенно с мужчинами. Да и откуда? В детском саду вокруг него были одни тётеньки, в школе — тоже. А отца, деда или старшего брата у Варенца не было.

Дома Тарас, смеясь, рассказал матери, как он снимал девочку в бантиках с пожарной лестницы и как эта девочка потом решила, что он её спас, и сказала об этом отцу на «Мерседесе».

— Это хорошо, это ты правильно сделал, — неожиданно одобрила мать. — Теперь держись этой девочки, дружи с ней.

— Зачем дружить? — не понял Тарас. — Я с девчонками не дружу. Они писклявые. Я с Альбертом дружу. И со Стасиком.

— Ну и дружись со своим Альбертом, кто тебе мешает? — согласилась мать. — А только и с девочкой этой тоже дружись. Как её зовут-то? Марина Мезенцева? Ага, правильно, это тот Мезенцев, который спонсор, мне мама Савельева говорила. Богатый жутко. И «Мерседес». Дружи с ней — такое моё тебе материнское слово.