Однокурсники

С девяти до десяти утра он, двигаясь как во сне, провел занятие по греческому языку для начинающих. Затем отправился в деканат за почтой, умышленно стараясь сохранить охватившее его состояние оцепенения.

Ему повезло — в деканате никого из коллег не оказалось, и все, что от него потребовалось, это обменяться ничего не значащими приветствиями с секретаршей. Тед пришел в восхищение от ее способностей не выдавать своей осведомленности — а ведь она действительно все знала о вчерашнем событии. Он мысленно пошутил, мол, это качество роднит факультетских секретарш с сотрудниками похоронных бюро. И тем и другим нужно обладать способностью сохранять приветливое выражение лица, находясь в самом эпицентре несчастья.

Однако, идя на лекцию, которая начиналась в одиннадцать, он почувствовал, как в нем снова взыграл адреналин. «Какого черта, — подумал он. — Я не собираюсь запарывать лекцию перед своими студентами только потому, что какие-то мерзавцы дали мне пинка под зад».

К счастью, тема лекции, «Трагедия Еврипида «Ипполит»», позволяла углубиться в эту проблематику. Он будет говорить о несправедливости богов.

Тед занял место за трибуной и прочел самую волнующую лекцию в своей жизни.

Студенты ему аплодировали — редкий случай в середине семестра.

«В гробу я видал всех гробологов, — думал он. — Разве эти придурки умеют, как я, увлечь своими лекциями всю аудиторию? Нет уж, черт побери, может, карьеру мою и помяли, как бумажный стаканчик, но меня самого им раздавить не удастся».

Маленький сын встретил его у порога. «Вот, — подумал Тед, — по крайней мере, единственный парень, который по-прежнему считает, что я — замечательный».

Он поцеловал Сару и, пока она готовила ужин, отправился выполнять ежедневный ритуал по укладыванию сына в постель. Кульминацией всего действа было исполнение Тедом, правда немного фальшиво, греческой колыбельной песни «Nani to moro mou, nani».

Лишь потом он присел за стол на кухне рядом с Сарой и стал постепенно снимать с себя мысленные доспехи, которые носил весь день.

— Что ты чувствуешь — ужасное отчаяние или отчаянный ужас? — ласково спросила она.

— Ну, я пережил свой первый день в качестве «пустого места», не пытаясь кого-нибудь поколотить или броситься в реку Чарльз.

— Вот и хорошо, — сказала она, улыбаясь.

Зазвонил телефон.

— Прости, Тед, я забыла снять трубку перед тем, как мы сели за стол. Давай я скажу, что ты не можешь подойти, кто бы это ни был.

Но Сара не стала сразу вешать трубку.

— Это Робби Уолтон, — сообщила она мужу. — Думаю, тебе стоит поговорить с ним. Он действительно очень за тебя переживает.

Тед кивнул и подошел к телефону. Когда Роб, первый студент, написавший под его руководством дипломную работу, окончил Гарвард и стал преподавать в университете Кентербери, он поклялся своему учителю в вечной благодарности.

— Как Гарвард мог так поступить с вами? — гневно возмущался Роб.

— Изменение траектории полета мяча, как в крикете. Хотя это послужит уроком всем нам.

— Как бы то ни было, готов спорить, у вас наверняка тысяча других предложений. По крайней мере, вы этого заслуживаете.

— Есть у меня парочка, — ответил Тед неопределенно. — А как идут дела в Кентербери, Роб?

— Неплохо. Есть несколько просто блестящих студентов, и места здесь невероятно красивые. Впрочем, кафедра классического отделения довольно скромная. Я хочу сказать, таких, как Тед Ламброс, там нет.

— Может, это потому, что не приглашаете, — ответил Тед полушутя.

— Вы хотите сказать, вы действительно могли бы согласиться приехать сюда?

— Честно говоря, в нынешней ситуации я и сам еще не знаю, чего хочу. Может, и махну куда глаза глядят — надоело жить по плану.

Робби неожиданно разволновался.

— Ой, послушайте, если вы серьезно насчет Кентербери, я утром первым делом сообщу о вас декану. Господи, да он просто рехнется от радости!

— Хорошо, — как бы между прочим произнес Тед, — будет интересно посмотреть, что произойдет, если ты расскажешь ему об этом. Спасибо, Роб.

— И какой коварный план зреет сейчас в твоей голове? — спросила Сара, когда он вернулся за стол.

— Милая, этот небольшой маневр называется «оставить за собой право выбора».

— Я бы назвала это жульничеством.

— Сара, неужели так ты ничему и не научилась? Жульничество — единственный способ играть в академические игры.

Робби позвонил через два дня. Он торжествовал.

— Я так и знал, — взахлеб рассказывал он. — Я дал вашу книгу Тони Тэтчеру — он декан факультета гуманитарных наук, — и она привела его в полный восторг. Он поручил мне договориться с вами о дате, чтобы вы прочитали у нас лекцию. Может быть, в среду, четырнадцатого?

— Отлично, — ответил Тед, стараясь не выдавать своего удовлетворения, — это мне подходит.

* * *

За следующие несколько дней Тед внимательно изучил всю доступную информацию о Кентерберийском университете. Основанный в 1772 году, он являлся одним из старейших учебных заведений Америки. И в отличие от Гарварда и Йеля, которые получили свои названия от обычных простолюдинов, этот университет имел благородное происхождение. Он был основан по приказу Фредерика Корнваллиса, архиепископа Кентерберийского при короле Георге III, в целях подготовки священников для службы в новых колониях.

Но у Сары слово «Кентербери» всегда ассоциировалось лишь с футбольной командой из дикой местности в окрестностях Вермонта. Хоть ей и говорили, что кампус там очень симпатичный, она ни разу не слышала, чтобы кто-то хвалил кафедру классического отделения этого университета.

Если бы она осмелилась говорить со всей прямотой и откровенностью, то призналась бы, что на самом деле Беркли ей нравится даже больше, чем Гарвард. Но мысль о том, чтобы поехать в Кентербери, похоже, поднимает настроение Теда. В конце концов, здесь он будет бесспорным королем всей горы. Единственное, что беспокоило Сару — и о чем она, конечно, не говорила вслух, — это то, что на этой горе им придется жить.

После неспешной поездки на автомобиле они сняли номер в небольшой, но вполне приличной сельской гостинице «Виндзор армс» и сразу же прошли на открытую веранду — полюбоваться сказочной страной, раскинувшейся перед ними. Прямо напротив гостиницы, среди буйной зелени маленького городка, находилось здание библиотеки Хиллиер — его белоснежная башня в георгианском стиле горделиво устремилась в безоблачное небо.

— Господи, Сара, взгляни, какое впечатляющее зрелище — почти «Элиот-хаус», не правда ли?