Однокурсники
Шрифт:
Поняв, что ему не утерпеть до дома, он поспешно обогнул киоск и забрался в телефонную будку. Достал журнал и стал дрожащими пальцами нервно листать его в поисках нужной страницы, где давалась оценка классическим дисциплинам.
Сначала он нашел комментарии к своему курсу греческого. Неплохо для начала: «Доктор Ламброс — великолепный проводник, который уверенно ведет вас сквозь все лабиринты этого сложного языка. Он делает так, что любое, казалось бы, даже самое скучное задание доставляет совершенную радость».
Затем про свои занятия по латыни: «Студентам, решившим взять этот курс,
Он захлопнул журнал, снова засунул его между страницами «Таймс» и возликовал про себя. Уже к вечеру все в Гарварде — также тайком — прочтут эти отзывы студентов. У него, оказывается, все в полном порядке. И если кто-то и сомневался насчет его выдвижения на постоянную должность старшего преподавателя весной, то теперь все сомнения просто обязаны развеяться. И значит, все те часы, которые он тратил на подготовку к занятиям, не пропали даром.
Вот бы скорее показать Саре все это!
Он вышел из телефонной будки и припустил в сторону дома. Вдруг его окликнул чей-то знакомый голос.
— Теодор!
Он запнулся и, повертев головой, увидел, что это был Джон Финли, который — вот невезение — скорее всего, совершал свою утреннюю прогулку.
— О, здравствуйте, профессор Финли. Я… видите ли, я бегал трусцой у реки, чтобы быть в форме к новому семестру.
— Прекрасно, прекрасно, — ответил великий человек. — Не смею вам мешать.
— Благодарю вас, сэр, — выпалил Тед и повернулся, чтобы убежать.
— Ах да, Тед, — крикнул Финли ему вслед, — поздравляю вас с чудесными отзывами!
Из дневника Эндрю Элиота
23 ноября 1963 года
Кажется, после вчерашних событий мне уже никогда не быть таким, как прежде. В газетах произошедшее в Далласе называют «греческой трагедией», но для меня это «американская трагедия». В самом деле, я принял все так близко к сердцу, словно умер кто-то из моих родных.
Думаю, все люди — богатые и бедные, черные и белые, но особенно те из нас, кто считал его своим, ибо он был молод и окончил Гарвард, — были потрясены убийством Джека Кеннеди.
Мы готовились к грядущему матчу между Гарвардом и Йелем, втайне надеясь, что президент все же появится на стадионе в последнюю минуту, прилетев на военном вертолете, и вдруг нам сообщают: он мертв.
Я преклонялся перед этим человеком, словно перед отважным рыцарем, и не только я один. Он обладал некоей силой, которая меняла атмосферу целой страны. Мы гордились им. При нем нас переполняла жажда действий. И надежда. Казалось, открылась новая, славная глава в нашей истории.
Но больше всего меня потрясло, что его убили без видимой причины. А ведь во время войны этот парень плыл на корабле, в который попала торпеда, и он не только выжил сам, но и спас одного из своих матросов. Если бы он погиб, защищая какие-то свои принципы, это, по крайней мере, имело бы хоть какой-то смысл.
Думаю, начиная с сегодняшнего дня все представители моего поколения пересмотрят свои взгляды на жизнь. Сомневаюсь, чтобы у них
не поменялись представления о том, что такое успех.Ведь если посмотреть: Кеннеди взял все призы, достиг всех возможных высот и благ. А его все равно похоронят, хотя он и половины своей жизни не прожил.
*****
Дэнни Росси находился в Тэнглвуде, когда узнал о том, что Мария родила дочь.
Он, конечно же, планировал быть рядом с ней во время этого события и сбежал всего-то на двадцать четыре часа, чтобы дирижировать единственным концертом. Но малышка Сильвия (они заранее выбрали ребенку имя) решила появиться на свет чуть раньше срока.
Когда Дэнни с охапкой цветов вошел в больничную палату, мистер и миссис Пасторе уже находились там, рядом с Марией.
Он по очереди обнял родителей жены, расцеловал зардевшуюся мать, шепнув ей на ушко несколько нежных слов, и поспешил в отделение для новорожденных, чтобы посмотреть сквозь большое оконное стекло на свою новорожденную дочь.
Сначала он не сразу увидел ее. Следуя неосознанному рефлексу, взгляд его заскользил по кроваткам с голубыми одеяльцами. В конце концов заботливая медсестра взяла на руки Сильвию и поднесла ее к окну. Теперь стало видно, что малышка похожа и на Марию, и на него тоже.
— Чем не произведение искусства, получше любой симфонии, не так ли, мистер Росси?
Это был их врач-акушер, который случайно проходил мимо по своим делам.
— О да, — сразу же согласился Дэнни, пожимая руку врачу. — Спасибо вам за все. Мария говорит, вы были великолепны.
— Ну что вы, что вы. Не переживайте: вы скоро привыкнете.
— К чему?
— К тому, что у вас дочь. Большинство мужчин втайне хотят мальчиков — по крайней мере, первенца. Но я уверен, Сильвия доставит вам столько радости, что вы будете счастливы.
Дэнни задумался о словах доктора, и у него стало легче на душе. Пока он летел в самолете, то никак не мог избавиться от привкуса разочарования из-за того, что Мария не родила ему сына. Он так хотел иметь наследника, чтобы тот продолжил заложенную им музыкальную традицию. Ведь, что ни говори, среди пианистов мирового уровня женщин так мало. И руководить музыкантами, размахивая дирижерской палочкой, тоже не очень-то женское дело. Ну не становиться же ей прима-балериной!
Три недели спустя Сильвию крестили, и в доме семейства Росси на фуршет с шампанским собралось сотни две гостей. В филадельфийских газетах напечатали большие фотографии всем известного ассистента дирижера оркестра со своей очаровательной женой и новорожденной дочерью. Дэнни выглядел веселым. То, что он стал отцом, казалось, придавало ему новый статус.
И все же кое-что он никак не мог взять в толк. Мария не хотела брать няню. Самое большее, на что она согласилась, — это пригласить медсестру на первые несколько недель. Потом она сама хотела растить Сильвию.
— Дэнни, за последние девять месяцев я прочла все книжки о том, как нужно заботиться о детях. И не желаю, чтобы какая-нибудь ворчунья в вытертом переднике сообщала мне, что я никудышная мать.
— Но ты же устанешь до невозможности.
— Нет, если ты будешь мне немного помогать.