Одухотворённые люди

– Ишь ты! – засмеялся Паршин. – Он обо мне заботится. Ну ладно, вино не в бессрочный отпуск ушло: после войны я, Ваня, на твоей свадьбе буду гулять и тогда уже жевну из бутылки!

– У нас на Урале не из рюмок пьют и не из бутылок, – пояснил Красносельский. – У нас из ушатов хлебают, у нас не по мелочи кушают...

– Поеду вековать на Урал, – сразу согласился Паршин.

После завтрака Николай Фильченко сказал своим друзьям:

– Товарищи! Наша разведка открыла командованию замысел врага. Сегодня немцы пойдут на штурм Севастополя. Сегодня мы должны доказать, в чем смысл нашей жизни, сегодня мы покажем врагу, что мы одухотворенные люди, что мы одухотворены Лениным, а враги наши только пустые шкурки от людей, набитые страхом перед тираном Гитлером! Мы их раскрошим, мы протараним отродье тирана! – воскликнул воодушевленный, сияющий силой Николай Фильченко.

– Есть таранить тирана! – крикнул Паршин.

Фильченко прислушался.

– Приготовиться, – приказал политрук. – По местам!

Морские пехотинцы заняли позиции по откосу шоссе – в окопах и щелях, отрытых стоявшим здесь прежде подразделением.

По ту сторону шоссе, на полынном поле и на скате высоты, где гнездились немцы, сейчас было пусто. Но откуда-то издали доносился ровный, еле слышный шорох, словно шли по песку тысячи детей маленькими ножками.

– Николай, что это? – спросил у Фильченко Цибулько.

– Должно быть, новую какую-нибудь заразу придумали фашисты... Поглядим! – ответил Фильченко. – Фокус какой-нибудь, на испуг иль на хитрость рассчитывают.

Шорох приближался, он шел со стороны высоты, но склоны ее и полынное поле, прилегающее к взгорью, были по-прежнему пусты.

– А вдруг фашисты теперь невидимыми стали! – сказал Цибулько. – Вдруг они вещество такое изобрели – намазался им и пропал из поля зрения!..

Фильченко резко окоротил бойца:

– Ложись в щель скорей и помирай со страха!

– Да это я так сказал, – произнес Цибулько. – Я подумал, – может, тут новая техника какая-нибудь... Техника не виновата: она наука!

– Пускай они хоть видимые, хоть невидимые, их крошить надо впрах одинаково, – сказал свое мнение Паршин.

– Без ответа помирать нельзя, – сказал Красносельский. – Не приходится!

– Стоп! Не шуми! – приказал Фильченко.

Он всмотрелся вперед. По склонам вражеской высоты, примерно на половине ее расстояния от подошвы до вершины, справа и слева поднялась пыль. Что-то двигалось сюда с тыльной стороны холма, из-за плеч высоты.

Краснофлотцы, стоя в рост в отрытой земле, замерли и глядели через бровку откоса, через шоссе, на ту сторону.

Паршин засмеялся.

– Это овцы! – сказал он. – Это овечье стадо выходит к нам из окруженья...

– Это овцы, но они идут к нам не зря, – отозвался Фильченко.

– Не зря: мы горячий шашлык будем есть, – сказал Одинцов.

– Тихо! – приказал политрук. – Внимание! Товарищ Цибулько, пулемет!

– Есть пулемет, товарищ политрук! – отозвался Цибулько.

– Всем – винтовки!

– Есть винтовки! – отозвались краснофлотцы.

Овцы двумя ручьями обтекли высоту и стали спускаться с нее вниз, соединившись на полынном поле в один поток. Стадо направлялось прямо на Дуванкойское шоссе. Уже слышны были овечьи напуганные голоса; их что-то беспокоило, они спешили, семеня худыми ножками.

Одна овца вдруг приостановилась и оглянулась назад, на нее набежали задние овцы, получилось стеснение, и из овечьей тесноты привстал человек в серо-зеленой шинели и замахнулся на животных оружием.

«Это умная овца!» – подумал Фильченко про ту, которая остановилась, и решил действовать:

– Цибулько, пулемет по гадам среди нашей скотины!

– Вижу! – откликнулся Цибулько.

Теперь Фильченко увидел среди овец еще шестерых немцев, бежавших, согнувшись, в тесноте овечьей отары.

– Цибулько!

– Есть, ясно вижу цель, – ответил пулеметчик и затрепетал от нетерпения у пулеметной машины.

– Цибулько! – крикнул политрук. – Зря овец не губи, они племенные. Огонь!

Пулемет заработал. Струя пуль запела в воздухе.

Два врага сразу поникли, и задние овцы со спокойным изяществом перепрыгнули через павших людей.

Стадо приблизилось почти вплотную к противоположному откосу насыпи. Теперь немцев легко было различить среди плотной массы овечьего стада. Их было человек пятьдесят. Некоторые били с ходу из автоматов по насыпи шоссе, другие молча стремились вперед.

Фильченко приказал Красносельскому стать вторым номером у пулемета, а сам вместе с Паршиным и Одинцовым открыл точный прицельный огонь из винтовок по немецким автоматчикам.

Пулемет Цибулько работал яростно и полезно, как сердце и разум его хозяина. Половина врагов уже легла к земле на покой, но еще человек двадцать или больше немцев были целы; они успели добежать до противоположного откоса насыпи и залегли там; теперь их пулеметом или винтовками достать было невозможно. А тут еще набежали овцы, которые шли теперь прямо по головам краснофлотцев, дрожа и жалобно, по-детски вскрикивая от страшной жизни среди человечества.

«Э, харчи хорошие гонят немцы в Севастополь!» – успел подумать Паршин.

– Цибулько! – крикнул Фильченко. – Дай нам дорогу вперед, через шоссе! Огонь по овцам!

Цибулько начал сечь овец, переваливающихся через дорожную насыпь на подразделение. Ближние передние овцы пали, а бежавшие за ними сообразили, где правда, и бросились по сторонам, в обход людей.

– Всем – гранаты! – крикнул Фильченко. – Вперед! – Он бросился с гранатой через шоссе и ударил гранатой по немцам; через немцев еще бежали напуганные, пылящие, сеющие горошины овцы, и немцы их рубили палашами, чтобы освободиться от этих чертей, которых они взяли себе в прикрытие.

Моряки сработали гранатами быстро; они смешали кровь и кости овец с кровью и костями своих врагов.

Краснофлотцы вернулись на свою позицию.

– Ну как? – спросил Цибулько у Фильченко.

– Пустяк, – сказал политрук. – Больше с овцами дрались.

– Какой это бой! – вздохнул Паршин. – Это ничто.

– Кури помалу, – разрешил Фильченко.

Красносельский сволок с откоса битых овец в одно место, чтобы ночью их увезли в город людям на пищу.

Из-за высоты по шоссе и по рубежу, что проходил позади моряков, начала бить артиллерия врага. Пушки били неспешно, нечасто, но настойчивой долбежкой, не столько поражая, сколько прощупывая линии советской обороны. И немцы, вероятно, ожидали получить ответ, потому что время от времени их артиллерия умолкала, словно слушая и размышляя. Но оборона не отвечала, и немцы изредка били опять, как бы допрашивая собеседника.