Офицер по вопросам информации

— Последнее, что нам сейчас нужно, — это развал в информационном отделе. Но разрешите мне высказаться совершенно ясно: я с самого начала был против вашего назначения, и хочу, чтобы вы считали это отсрочкой, а не прощением.

Максу было приказано выкинуть эту историю из головы и ни с кем не обсуждать под страхом военно-полевого суда. Гиффорд закончил свою речь цветистым выражением:

— Non omnia possumus omnes. He всё мы все можем… или что-то в этом роде.

— Простите, сэр, мой итальянский что-то заржавел.

Макс заметил тень улыбки на губах Эллиота.

— Это латынь. Вергилий. Из «Эклогов».

— Это значит — занимайтесь своей чертовой работой, Чедвик.

Слова эти произнес четвертый мужчина в комнате, с рыжими волосами и розовой, как у лобстера, кожей. Это были первые слова, которые он произнес, и его акцент так и кричал о его аристократическом происхождении, вызывая образы Хейнлейнской регаты, собачьей охоты и чаепития на газоне фамильного замка. Его бледно-голубые глаза были цвета толстого льда и, может быть, такие же твердые.

— Расскажите мне о Лилиан Флинт, — холодным командным тоном потребовал он.

Макса ошеломила эта просьба.

— Что именно рассказывать? Она заместитель редактора «Ил-Берги». И прекрасно справляется со своей работой.

— Ну, кому как не вам знать, учитывая, сколько времени вы проводите с ней.

Макс не обратил внимания на этот намек.

— Да, я считаю полезным проводить с ней время.

— Если не ошибаюсь, ее мать в Италии.

— Совершенно верно. Она находилась в Падуе, когда Италия объявила войну. Но никогда не считала ее своим домом.

— Домом? Я предпочел бы думать, что ее дом там, где ее муж.

Теперь дело было не только в холодных голубых глазах, а в их настойчивом проницательном взгляде, который вызывал беспокойство.

— Она не замужем.

— Почему вы об этом не говорили?

— Я не имел представления.

— Думаю, он профессор археологии в университете Падуи.

— Я тоже так думаю.

— И вы считаете возможным, чтобы человек занимал такой пост в итальянском университете, если не симпатизирует существующему режиму?

— Не знаю.

— А вы попробуйте предположить.

Макс был готов взорваться, но прилагал усилия, чтобы держать себя в руках. Он видел, к чему все ведет. Он занимался боксом в Оксфорде и теперь был на пределе, потому что надоедливые джебы [1] сыпались на него, заставляя потерять осторожность и пропустить сокрушительный удар.

— Поскольку игра стоит свеч, — ледяным голосом сказал он, — я ставлю на кон мою работу, мою репутацию и даже мою жизнь ради лояльности Лилиан.

1

Джеб — один из основных видов удара в боксе.

Рыжеволосый явно развеселился.

— Нет нужды в таком красноречии. Неужели вы хоть на мгновение предположили, что она могла бы работать заместителем редактора, если бы мы не придерживались такого же мнения?

— Так что же вас интересует?

— Меня, майор Чедвик, интересует вот что. Мы ее ценим, нам нравится, что она делает, мы учитываем тот факт, что вдвоем вы работаете слаженно. Она склонна временами действовать, так сказать, по ветру, но читатели ценят ее откровенное мнение, и важно, что она дает выход их раздражению. Вы же смягчаете ее самые экстремальные взгляды. — Он сделал паузу. — Так что, как видите, вы должны быть вполне удовлетворены ходом дела, и будет весьма печально, если пристрастный подход помешает справедливому решению вопроса о ее дальнейшей работе.

Уклончивый дипломатический язык, но угроза проста и ясна: отступи, или мы уберем ее.

Работа значила для Лилиан все. Она мечтала о ней с самого детства, боролась за нее против воли семьи. В ней заключалась ее жизнь, это была единственная точка, на которую она могла опереться в этой Вселенной.

— Думаю, что понял вашу мысль.

— В таком случае можете идти.

Макс заметил, что полковник Гиффорд не был огорчен тем, что этот человек ниспроверг его авторитет, как было с Эллиотом. Похоже, он относился к нему с благоговением.

— Я провожу майора Чедвика, — сказал Эллиот, вставая.

— В этом нет необходимости, — произнес полковник.

— Тем не менее…

Полковник Гиффорд хотел было возразить, но что-то в выражении лица рыжеволосого заставило его замолчать.

По пути к выходу Макс подчеркнуто не обратил внимания на Ходжеса.

— Ты не думаешь, что все прошло хорошо? — весело осведомился Эллиот, когда они оказались одни в коридоре.

Макс был не в том настроении, чтобы беспечно болтать.

— Ради бога, Эллиот, какого черта ты здесь делаешь?

— Они считали, что я имею к этому отношение, поскольку знаю вас обоих. И мне пришлось сказать, что я чувствую себя немного оскорбленным, поскольку не вхожу в ваш круг.

Макс не стал комментировать.

— Но они не собираются ничего предпринимать, не так ли?

— Сомневаюсь. Во всяком случае, пока союзник не будет готов покинуть остров.

— А что случится, когда мертвые девушки станут появляться в Александрии?

Эллиот помедлил.

— Я вижу, ты уже провел кое-какие расследования.

— И что же случится?

— Это не в нашей юрисдикции, старина. — Он убедительно спародировал рыжеволосого с его протяжными гласными.

— Кто он такой?

— Знаешь, при других обстоятельствах я бы счел, что вы похожи.

— Господи, Эллиот, ты можешь дать прямой ответ на вопрос?

Эллиот пришел в замешательство.

— Не важно, кто он такой. Что ты хочешь знать? Он часть команды, которая действует за сценой.

— За сценой?

— А ты думаешь, что война — это только бомбы и пули, самолеты и подлодки?

— Да. Я думаю, что если ты сможешь нанести урон врагу больше, чем он тебе, то ты победишь.

Эллиот взвесил его слова.

— Конечно, ты прав. И в то же время ошибаешься. Можно заставить врага бесцельно растрачивать свои силы. Взять битву при Гастингсе. О ней было написано много ерунды. Можешь мне поверить, большинство ее я читал в Вест-Пойнте. Гарольд занимал высоту, и Вильгельму пришлось бы атаковать снизу вверх. Тогда Вильгельм сделал вид, будто отступает. Гарольд оставил высоту. И проиграл. Да, лошади, люди, копья и стрелы помогли решить исход битвы, но Гарольд должен был ее выиграть. Он упустил свое преимущество.