Офицерский гамбит

– Да я, товарищ командующий, с 7-й дивизией не то что Севастополь, я по Крыму с песней пройду! – закричал вдруг Игорь Николаевич. И увидел, как мутант впервые расплылся в широкой, сатанинской улыбке. Вот он, монстр войны, настоящий командующий, знает, где шашкой махнуть наотмашь, а где улыбкой одарить.

– Вперед! – напутствовал его командующий волевым кивком.

– Вперед! – ошалело кричит Игорь Николаевич своим офицерам, и уже надрывно ревут моторы грузных Илов.

– Вперед, – орут те своим солдатам неистовыми голосами.

И вдруг картина снова резко меняется. Он идет где-то по выжженной степи, и за ним неотступно семенит его свита.

Повсюду какой-то сюрреалистический пейзаж, расплывчатые контуры которого он даже не пытается постичь. Его внимание занято иным. Он смотрит на себя как бы со стороны, упиваясь за себя же гордостью и ликованием. Видит свое лицо, самодовольное и очень похожее на лицо мутанта, как прежде у командующего. Но оно его не беспокоит. Он видит на своей груди сверкающую Звезду Героя России, излучающую поток лучистой энергии. И, глядя на ее неестественно яркий, божественный блеск, Игорь Николаевич думает: «А ведь добился все-таки, сумел заслужить!» И ему становится весело от собственного величия, от осознания, что он победил. И хочется вдруг выпить рюмку коньяка за награду. И девица в украинской вышиванке и красных сапожках, свежая и красивая до сумасшествия, словно угадывая желания победителя, подносит ему на поблескивающем латунью подносе рюмку. Но почему-то не любимый коньяк, а водку. «Почему водка?!» – орет он на подчиненных, приправляя, как водится, благим матом. И краем глаза видит, как смущается девушка. И тут из его свиты доносится приглушенный голос: «Да вы, товарищ генерал, коньяк-то в Грузии пили. А тут Украина, положено горилку». Голос звучит убедительно, да и слово «генерал» ласкает слух. Игорь Николаевич взял рюмку и – хлоп – отправил в рот ее содержимое. Но не ощутил вкуса. Совершенно, черт бы ее побрал, безвкусная. Ну и ладно! А его уже подводят к ряду человеческих тел. «Товарищ генерал, тут вам надо посмотреть», – опять настойчиво рекомендует приглушенный голос за спиной. И кто-то задирает рукав камуфляжа у одного из недвижимых тел. Там, на смуглой еще коже, выше запястья он видит татуировку «РКПУ-108». «И вот здесь», – и кто-то рвет камуфляж на другом трупе. И опять он видит «РКПУ-108». И еще одну руку, белую и одеревеневшую, ему показывают подчиненные. И снова доводящие до бешенства «РКПУ-108». И Игорь Николаевич вдруг стал задыхаться от волнения, ему стало не хватать воздуха. Хватая его, как рыба, он проснулся. Включил лампу на тумбочке и бросил взгляд на настольный будильник. Его стрелки, спокойно и уверенно чеканящие время, показывали половину четвертого. Игоря Николаевича мутило, как в жутком похмелье. Ему было очень холодно, а на лбу выступила испарина…

С предельной осторожностью, чтобы не разбудить Оксану, он выбрался из-под одеяла, перевел будильник, чтобы не зазвонил ненароком. Затем взял комнатные тапочки и домашнюю одежду в руку, выключил настольную лампу. Мрак обжег глаза, но только в первое мгновение, Игорь Николаевич привычно пропустил его. И вот он уже отчетливо различает все предметы, наметанный глаз ночного воина пока еще его не подводит. Уже с меньшей осторожностью, но не шлепая, не издавая звуков, он пробрался на кухню, плотно затворил дверь, затем только включил там свет, натянул на себя брюки и старый уютный джемпер, открыл балконную дверь и, став у нее, сладко затянулся сигаретой. Теперь к нему пришло неукротимое спокойствие. Сон был вещим, открывающим глаза, в этом он не сомневался. Он утопает в тривиальной скверне, и это просто его душа протестует, напоминает, что от героя до злодея только один шаг. Да и кто он, в самом деле? Клеврет кощеева царства?! Создатель аттракциона ужасов?! Сверхчеловек и специалист по репрессиям?! Что он получит взамен за проданную дьяволу душу? Звезду Героя России? Но будет ли он героем в своих собственных глазах? Не является ли немеркнущая слава героя искусно созданным фетишем, как предупреждал его Вишневский, смеявшийся над наградами? Вот и сам Андрей Ильич сложил голову на войне, и что произошло? Чего добился, убивая? Он думал, что карабкается по крутой лестнице, ведущей вверх, на небо, а на поверку оказалось, что он спускался в темный сырой колодец, не имеющий дна. Когда их готовили в училище, вроде бы все было понятно: есть свои, хорошие; и есть чужие, плохие. Теперь все смешалось, и все чаще стало являться ощущение, что все они пластиковые солдатики из детского набора. Сегодня их поворачивают в одну сторону, завтра в другую, а еще через некоторое время ставят лицом друг к другу. И он перестал понимать принцип собственного участия в игре. Он удивлялся теперь другому: сколько он ни поднимался по служебной лестнице, все равно оставался пешкой. И все-таки Грузия стала первым отрезвлением, и увиденный труп Князя оказался убедительным свидетельством, что все могут воевать против всех… Странно, что раньше ему это нравилось, заводило. А сейчас стало раздражать. Тем, может быть, что внутри у него все еще теплилась и трепетала надежда, что он не бойцовский пес, которому достаточно произнести команду, и он будет рвать всякого. Что он, несмотря ни на что, человек…

Игорь Николаевич затягивался, и дым ему казался медовым ароматом, самым вкусным и самым отрезвляющим… Да, он способен сам решать за себя. Способен отказаться от лавров в пользу здравого смысла. Способен понять, что мир состоит не только из гнусной войны, не только лампасы и звезда на груди могут стать целью… Не мог он понять в своем сне только одного: как случилось, что вчерашние друзья в один миг, по чьему-то щучьему велению превратились во врагов. Как такое стало возможно, что он может оказаться против отца, и его снайпер будет целить в лоб его родному старику?! Не мог понять, кто и когда вырыл пропасть между его двумя родинами, кто возвел невидимую стену между вчерашними братьями, которые вместе бежали в Сельцы, передавая гранатомет друг другу, а сегодня воюют друг против друга?! Вот эта загадка казалась неразрешимой, чудовищной и удручающей… Но одно Игорь Николаевич знал точно: он в этой чужой игре больше не участник!

Глава пятая

(Киев, октябрь 2008 года)

1

– Алюша, а вот как бы ты ответила на такой вопрос: ты россиянка, я – украинец или россиянин украинского происхождения, я уж сам не знаю, как себя называть. Так вот, если бы вопрос ребром встал – ты знаешь, чем я занимаюсь тут – ты поддерживаешь меня?

Они неспешно прошли мимо монументальной Михайловской площади, настойчиво напоминающей о непостроенном коммунизме, помнящей ободряющие возгласы американского президента. Пропустив загадочно урчащий фуникулер, мужчина и женщина окунулись в неподражаемый зеленый аромат Владимирских горок. Стали спускаться по лесенке, и Алексей Сергеевич взял жену за руку.

– У тебя рука все такая же горячая, – сказал он задумчиво, – как будто у тебя внутри костер.

Она только улыбнулась в ответ, осторожно ступая, чтобы каблуки не цеплялись за специальные выступы, оригинально вмонтированные вместо ступенек.

– Ну, во-первых, я тебя поддерживаю во всем – я же твоя жена. И это первично. Уж потом – все остальное. Я – с тобой всегда, что бы ни случилось. А вот в том, что ты тут делаешь, гораздо важнее, что ты сам об этом думаешь. Если ты уверен, что поступаешь правильно, по совести, по-христиански, то есть не во вред ближнему, то ты не будешь долго ощущать противоречий внутри. И червь, который тебя точит, умрет сам собой. Но если тебе стыдно смотреть в глаза матери и старых друзей, с которыми ты тут, на этой земле, вырос, тогда другое дело. Мне кажется, ты должен основательно разобраться в том, что ты на самом деле делаешь.

– Я как будто стремлюсь к лучшему для всех – к объединению двух разошедшихся народов. Но сомнения в другом – в способе этого объединения. То ли я успел объесться этой украинской свободы и душевной вольницы, то ли корни мои дают о себе знать, только мне порой не хочется даже возвращаться в Москву. У меня возникает навязчивое ощущение зомбированности всех нас. Мне не по душе ходить тут и запугивать людей войной, расколом страны и всей прочей дребеденью, которая, как в Грузии, в один прекрасный момент может выскользнуть из-под контроля и привести к непоправимому. Я не хочу баррикад и вооруженных противостояний своей одной родины с другой. Я… запутался…

Они шли по аллее, шелестя листьями, совсем одни, только где-то впереди в сотне метров полная молодая женщина тихо катила пеструю детскую коляску им навстречу, комично перекатывая свое пышное тело.

– Почему же все? Я же не зомбированная, мне все равно, кто будет у власти у нас в России, царь или не царь. И мне все равно, кто будет тут управлять, в Киеве. Я самодостаточна, моя работа позволит мне жить комфортно при любом режиме. Единственное, что меня беспокоит, – это твои странные, необъяснимые смены настроения – такого раньше никогда не было. У тебя от беспричинной веселости до удручающей меня угрюмости проходит мгновение. Вот что мне не нравится. А Путин с Ющенко… если честно, мне до них дела нет.

– Это иллюзия, Алюша. Ты можешь бесчисленное количество раз столкнуться с нынешним авторитарным режимом, и вовсе необязательно через меня. Сегодня в России, где уверенно и успешно создается образ непогрешимого отца отечества, никто, абсолютно никто не может чувствовать себя защищенным. И ты со своей пресловутой самодостаточностью, и наша Женька – вы не застрахованы и в один прекрасный момент можете столкнуться с всепожирающим монстром, от которого нет возможности уберечься внутри страны. Этот монстр – новое, совершенно новое государство, которое выросло незаметно. Поверь мне, Россия превращается в монстра по отношению к своему народу в первую очередь. Потому что Россия по старой традиции пожирает свой народ. Потому что в России мы живем не по законам, а по воле царя, на которого все уповают даже тогда, когда он с брезгливой миной будет топтать их ногами.

– А Украина? – спросила она, повернувшись и удивленно вскинув брови.

– Да, Украина тоже не дотянулась до европейской традиции, куда ей! Тут не Франция, а коррупция и беззаконие здесь имеют такой же жизнеспособный статус, как и у нас, в России. Но тут присутствовало тяготение к Европе, теперь же народ силой возвращают в стойло, отхлестав по щекам, как хлестали раньше зарвавшихся холопов.

Артеменко говорил с несвойственными его уравновешенной натуре эмоциями, с болезненным блеском в глазах, и это изменение в нем тотчас отметила жена. А на последних словах горечь подступила к его устам, оставив усмешку неудовлетворенного, обманутого человека.

– Возможно, – сказала ему жена тихо и сжала его руку двумя своими ладонями, будто стараясь обернуть тонкими пальцами его широкую пясть.

Мужчина понял, что она безмолвно просит его помолчать – детская коляска была в семидесяти шагах, и ребенок в ней, по всей видимости, спал.

Некоторое время они прошли молча.

– Слушай, но ведь поссорить два настолько близких, родственных народа – это ж, в самом деле, форменная глупость. Я русская, ты – украинец, и что? Мы ж не будем расходиться с тобой из-за того, что какие-то там умники стремятся к еще большей власти, чем имеют?