Офицерский гамбит

Алексей Сергеевич вдруг столкнулся глазами с прищуром Мишина, и ему на один миг стало не по себе. Он быстро отвел глаза, чтобы не оказаться разгаданным. Мишин в самом деле преображался, когда говорил о государственности, о принципах, о национальном вопросе. Как будто перед ним возникал другой Мишин, совершенно иной человек с ясным умом, выношенными постулатами, лишенный своих вычурных аристократических движений самовлюбленного пижона. В такие моменты в нем пропадали нелепые и смешные признаки былой, общей для всех советчины, а просыпался национальный герой. Во время монолога в нем проявилась неискоренимая отрешенность, смотревшая на Артеменко из глубины веков, из той сугубо украинской непокорной Хортицы, что грешила необузданной вольностью и презрением к требованиям империи. Перед Алексеем Сергеевичем большим вопросительным знаком возникла мысль о явно избыточных знаниях Мишина о нем самом, но он ведь ни от кого и не скрывал свое украинское происхождение.

– Я… – ответил он не слишком уверенно, – да, я – украинец. Потому-то я и тут, что желаю изменить, прямо скажем, несоседские отношения. Но у меня на этот счет есть свой пунктик. Я полагаю, что Украине с Россией вместе будет много легче жить. Бороться за рынки. Отстаивать свои жизненно важные интересы. Да и в военном отношении…

– Допустим, – ответил Мишин, – я тоже не противник партнерства, если оно построено на принципах равенства. А это, среди прочего, уважительное отношение к истории, к символам. Вот вы мне скажите, украинец Артеменко, как вы воспринимаете Богдана Хмельницкого с Мазепой – как равных украинцев или нет? Как лично вы воспринимаете украинских героев Отечественной войны – Бандеру и Шухевича? Но только честно скажите… это ведь ничем вам не грозит…

Вопрос этот показался Алексею Сергеевичу не столько неожиданным, сколько несущественным, ненужным. Ну при чем тут Мазепа? При чем тут Бандера? Если честно, он в самом деле не имел точного представления об этих личностях. Но разве это ключевой вопрос отношений двух народов? Или все-таки одного разъединенного народа? Там, в Москве, об этом толковали одно, тут, в Киеве, совсем другое.

– Я, Андрей Андреевич, вам признаюсь честно – только не судите меня строго. Я об этом никогда не размышлял столь серьезно, как вы. И у меня нет четкого представления об этих людях. Но, глядя на Украину со стороны России, я не очень уверен в необходимости, скажем, присвоить какому-нибудь полку имя Бандеры. Или открыть памятник Бандере. И уж тем более – официально присвоить ему Героя Украины. И дело не в том, что есть ценности, общие для… – тут он запнулся, но быстро нашелся, – двух народов. Просто, если мы ищем пути развития отношений, то нужно опираться на общее, объединяющее, а не на конфликтные, болезненные зоны. Лично мне все они видятся сомнительными типами, которые заботились о собственном возвышении на почве национализма, но потерпели неудачу. И если мы будем поддерживать эту тему, у нас один махровый национализм будет бороться с другим, не менее диким, варварским. Когда мне эти имена называют, я всегда вспоминаю, как Булгаков Петлюру нарисовал почти нечистой силой, нечистью… Или Бродского, который предсказал стране руины и кость посмертной радости…

– Вот-вот, видите, видите, – с упреком подхватил Мишин, проявляя внезапное воодушевление, – Булгаков, Бродский или Солженицын, которые допустили по отношению к Украине крамольные высказывания, – это тяжелая кармическая нагрузка Советов. Непереваренная, непонятая, потому нет смысла судить их строго. Но тот же Бродский, вдумчивый и очень непростой русский еврей, в том же стихотворении, которое вы только что упомянули, признает: «Не нам, кацапам, их обвинять в измене». А еще Бродский перед смертью сказал как-то, что Россия – это совершенно поразительная экзистенциальная лаборатория, в которой человек сведен до минимума. Вот вам главный показатель, вот где истинная оценка. Он выл по поводу того, что к человеку нельзя относиться как к массе, человек не терпит обобщения. Вот что главное у Бродского, а не его ошибочное представление об Украине. И это главное – о человеке вообще, в широком смысле – выравнивает его извращенное, советское отношение к Украине, это все объясняет и прощает. Про Булгакова я вообще молчу – он, бедолашный, всю жизнь с собой спорил и, будучи великим провидцем, сам искал спасительные компромиссы. Петлюра – такой же компромисс, как и Батум. Эх вы, а еще хотите участвовать в наведении мостов между Украиной и Россией и считаете это возможным и правильным. А ведь история твердит нам обратное! Свидетельствует, что дружба навек – это всего лишь ловко состряпанный миф, искусно внедренный в несчастные головы впечатлительных людей. Кинофильмы, знаете ли, песни, литература… Нас всех слишком долго обманывали в стране Советов, чтобы мы, начав прозревать в Украине, опять добровольно вернулись в общий строй. Потому, возвращаясь к плану Путина, я скажу вот что… – Тут он приостановился с полуоткрытым ртом, с напряженными губами, опять яростно потер покрасневший до морковного цвета нос, менторски поглядел вверх, как порой поступают профессора, чтобы привлечь внимание, затем медленно опустил взгляд и продолжил: – План Путина гораздо изощреннее, чем кажется на первый взгляд. Кстати, он вовсе не сладок и для самого россиянина, ну а для украинца это – сущая отрава. И дело вовсе не в страхе военного нашествия, искусственно раздутого из Кремля. Хотя, насколько я могу судить, сторонники проработки и силового сценария в Москве имеются. Так вот, дело в создании таких условий, когда один из претендентов на политическое лидерство придет с радостным поклоном, чтобы добровольно превратиться в наместника. И это в истории мы уже проходили. А путинский национализм стал реальной альтернативой коммунистической идеологии.

Артеменко слушал собеседника и диву давался его простым и вместе с тем разумным аргументам. Логика этого человека была абсолютно понятной, неискаженной – он как бы заставил взглянуть на одну и ту же проблему с другой стороны. Но еще больше полковника поразил системный подход собеседника в той области, которую он считал своим полем борьбы. Он чувствовал себя пехотинцем, который бежит в штыковую атаку, но то и дело натыкается на причудливые инженерные заграждения, которые приходится огибать, теряя силы и энергию. И все же он решил пока еще не сдаваться.

– Хорошо, допустим, в Кремле сидят злые демоны, которые хотят завладеть Украиной. Но разве сами народы не стремятся к дружбе?

– Ха-ха-ха, – Мишин наигранно засмеялся, что было совсем не к лицу образу маститого мужа, на который он претендовал. Но уже в следующее мгновение он стал серьезным и сухим. – Вы совершенно правильное слово употребили – дружбе. И спасибо, что не сказали «один народ», потому что идею «одного народа» уже начали активно эксплуатировать в Москве. Да, к дружбе мы стремились и стремимся. К равноценной дружбе, в которой друзья или партнеры не суют нос в дела друг друга. А вот желание объединиться и побрататься – это очередной, очень неприятно пахнущий миф. Помните историю с Конотопской битвой, которая случилась ровно триста пятьдесят лет тому назад? Ах да, вы ведь историей не увлекаетесь. Так я вам расскажу одну поучительную историю. Уж замечательный трезвон о «великом» в кавычках воссоединении Украины с Россией, называемом Переяславской радой, вы точно помните? Так вот, не прошло и пяти лет после сезона звучных песен о взаимной любви, как украинское войско уже сцепилось с российским в смертельной схватке. Более того, гетман Иван Выговский наголову разбил царскую армию и даже готовился пойти на Москву. Задайте вопрос: почему любовь сменилась враждой и неприязнью? Не потому ли, что знаменитое историческое воссоединение вышло несостоятельным, оказалось всего лишь красивой вывеской на мрачном погребе, пусть и выгодной для обеих сторон в тот момент? Вам, нелюбителю исторической правды, может быть интересно, что после смерти Богдана Хмельницкого Москва настойчиво стала разыгрывать украинскую карту и весьма в этом преуспела. Хотя подстрекательство вначале окончилось фиаско для самих сценаристов, все равно вскоре Украина проиграла войну и потеряла независимость. Ставки на оппозиционных авантюристов оправдались: украинцы, как это часто у нас бывало и как, не исключаю, может повториться и в сегодняшней новой истории, сами себя завоевали… Признаю, это наша главная национальная проблема. Разобщенность! Так вот, не прошло и полгода после выдающейся победы под Конотопом, как новый гетман, Юрий Хмельницкий, под давлением подписал позорный документ о вхождении в состав Московской империи… Самое горькое в этой истории то, что Конотоп Выговского определенно напоминает Майдан Ющенко: победы, плодами которых не сумели воспользоваться.

Мишин опять приостановился, вдруг встал с кресла, грузно, немного покачиваясь, прошелся к окну и вернулся обратно. Интересно, подумал Алексей Сергеевич, откуда проистекает такая убежденность и одержимость? И за что он так не любит Путина, это идеологическая нелюбовь или просто в нем говорит зависть нереализованного человека? Он продолжал наблюдать за Мишиным, признавая, что аргументы у него основательные, и незаметно для себя самого проникался доводами своего собеседника. Тот же был основательно взвинчен, хотя вполне контролировал свои эмоции. Возвратившись к своему месту, стал, вцепившись обеими руками в высокую спинку кресла, словно старался оторвать великолепное резное обрамление от кожаной мякоти. Теперь деревянный монстр бульдогом стоял между ним и его собеседником и как будто упирался четырьмя кривыми ножками в пол, противясь хозяину. Разговор, к удивлению Артеменко, коснулся каких-то глубинных струн его души, о существовании которых он даже не подозревал. У Алексея Сергеевича создавалось впечатление, будто бы Мишин завел сам себя, как ключиком заводят детскую игрушку. И теперь пружинка медленно раскручивалась, а он находился целиком в ее власти.

– Андрей Андреевич, пусть я не силен в истории, но являюсь практиком, причем деятельным. Потому-то и пришел к вам с вопросом: что можно сделать хорошего для украинс ко-российских отношений?

– Если вы хотите хоть что-нибудь сделать для Украины и России, то вы в первую очередь должны осознать, что при всей дикости и анархичности украинского восприятия свободы, из нынешнего украинца давно выбиты мечты о добром и справедливом царе. У нас путинский зов невозможен, а героем его могут считать разве что упомянутые вами домохозяйки. И еще сформированный Кремлем блок сторонников в среде украинских политиков, промышленников, части интеллигенции. Но если первые воспринимают Путина просто как волевого, импозантного мужчину, который, в отличие от прежних хозяев, не алкоголик, не рыхлый, не пустослов, не манекен, то вторые рассматривают его как подкидной мостик для собственного восхождения. У нас есть такие, что создадут себе памятник на костях государственности. Вот почему он привлекателен для некоторой части украинцев. Так вот, отвечая на ваш вопрос, я скажу: нужны равноценные, взаимно интересные и взаимовыгодные проекты. Причем желательно в высокотехнологичных отраслях – в космической, авиационной и так далее. Но разве ж это возможно?

– Отчего невозможно? Откуда такой пессимизм?

– Да очень просто. Возьмите хоть самолет Антонова, который вы фактически уничтожили. Очень недурной проект, пусть и несовершенный. Я уверен, что по заказу Путина, который тогда еще был президентом. Великолепная воздушная машина превратилась в символ славянского раздора.

– Но Украина ж полезла в НАТО, враждебный России блок, и это был адекватный ответ, – заговорила в Артеменко московская инструкция. Выдав ее, он почему-то подумал: зря сказал о НАТО. Все и так уже решено, а этот Мишин, в принципе, дело говорит.

– Разумеется. Ваши псевдоученые сегодня создают увесистые филиппики идее так называемого «Русского мира», некой объединительной концепции для славян. Говорят, например, что он возможен и логичен в пространстве существования русского литературного языка, создающего отличительную от всех нынешних парадигм мышления. Уповают на важность одинаковой интерпретации общего прошлого. Естественно, при отказе от признания украинской, да и белорусской тоже, идентичности, культуры, языков. Но к чему это? Да очень просто. Всё, как и ваши проекты, посвящено подготовке к объединению вокруг Москвы. Нет, даже не вокруг Москвы или Кремля, а вокруг московского царя или его эрзаца – Политбюро ЦК КПСС, президента России или конкретного человека с известной вам фамилией. Для чего в России создана комиссия при президенте по противодействию фальсификации истории? Я полагаю, вы не хуже меня знаете, что это один из ловких, последовательных трюков, направленных на увековечивание режима Путина. Оттого-то в последние годы в России возродился культ Сталина. Да-да, не протестуйте. Именно культ. Это сделано для того, чтобы оправдать потенциальное насилие где бы то ни было, прикрыв его, разумеется, национальными интересами, вынужденной мерой.

– Тогда почему Донбасс и Крым готовы присоединиться к России? Отчего в этих регионах верят как раз в российскую трактовку исторических событий?

Но Мишин восходящей интонацией заглушил вопрос, снова превратив диалог в монолог. Он продолжал с таким невозмутимым видом, словно рассказывал сам себе, упражнялся в проведении лекции и не нуждается в чьих-либо ушах.

– Действительно, часть Украины тяготеет к некой воле царя, силе и воле одного вершителя судеб. В силу исторического внедрения в массовое сознание этой губительной для свободы идеи. Тем не менее, рекламируемая идея готовности Крыма и Донбасса стать частью России слишком преувеличена…