Офицерский мятеж

Ситуация на поле боя изменилась коренным образом: ударная группа юнитов с работающей автоматикой ударила в тыл мятежникам. Через две минуты русский отряд был окружен четырнадцатью кораблями. Казалось, мятежникам оставалось лишь сдаться или открыть кингстоны.

Сухов напряженно думал. Прорваться с боем нет возможности. Превосходство в огневой мощи у противника четверное. Уйти через гипер тоже не удастся — вражеские корабли находились в непосредственной близости от оперативного отряда и легко могли отследить его групповой прыжок. Без особого труда они прыгнут следом и продолжат разгром мятежников в новой точке Галактики.

Бой ненадолго прекратился. Юнитские и русские корабли неподвижно висели в пустоте, окруженные облаками мелких обломков и стреляных гильз. И только звездам было плевать на разборки крошечных человечков. Они сияли вдалеке: раскаленные шары, казавшиеся пятнышками холодного света.

Командующий Четвертым флотом вице–адмирал Плугель не спешил с разгромом мятежников, не отдавал приказ о начале атаки. Получив подкрепление, он успокоился и решил подождать. Коньячным спиртам нужно настояться, чтобы получился достойный напиток. Вице–адмирал считал себя мудрым флотоводцем и был уверен, что неплохо знает противника. Русские должны дозреть до капитуляции. Давить на них нельзя — они не прогнутся и скорее затопят свои корабли, как было с печально знаменитым «Варягом», чем спустят Андреевский флаг.

Сухов связался с командирами кораблей по кодированному каналу:

— Господа офицеры! Выход один — будем атаковать. Бьем по флагману. Однако нам нужно связать ударную группу, что вцепилась нам в хвост. Все истребители и бомбардировщики — к бою.

У командующего Четвертым флотом нервы были отнюдь не железные. Когда к его флагману понеслись разом пять русских кораблей во главе с «Могилёвом», Плугель дрогнул и попытался уйти из–под огня. Крейсер «Неаполь» и так был сильно поврежден и сохранил лишь треть ракетных батарей и огневых башен. Без помощи других кораблей ему было не отбиться.

Русские не отвечали на залпы, зато они бросили на юнитские крейсера тучу маленьких корабликов — весь боевой состав уцелевших к этой минуте флуггеров. Сухов приносил пилотов в жертву, чтобы спасти большую часть отряда. И боевые летчики повели свои истребители и бомбардировщики в последнюю атаку.

Командующий Четвертым флотом отдал приказ, и крейсер «Гуанчжоу» попытался заслонить собой флагманский корабль. Поздно. Строенные залпы русских ракет разворотили уцелевший борт «Неаполя». Канониры продолжали добивать врага, и уже через десять секунд от прямого попадания торпеды с антипротонной головкой рванул его ходовой реактор.

Вице–адмирал Плугель спасся в отстреленной аварийной капсуле. Вместе с ним уцелели два десятка военморов.

Потеряв флагман, корабли ударной группы продолжали дожигать русские флуггеры, но преследовать отряд Сухова не спешили. На его пути был только крейсер «Гуанчжоу», который яростно огрызался и серьезно повредил астроматку «Кандалакша».

Лишившаяся флуггеров, подбитая астроматка пошла на таран юнитского крейсера. «Гуанчжоу» выпустил в упор дюжину торпед, которые распороли ей нос и днище, но движение огромной массы металла было уже не остановить. Рвануло страшно — сдетонировали оба реактора. От двух ударных кораблей почти ничего не осталось.

Три русских крейсера во главе с «Могилёвом» и средний десантник «Коломяги» вырвались из окружения и нырнули в гипер…

Глава четвертая Имперский Совет

Старый матрос с ветхой гармонью прошел через Горбатый мост и расположился у входа в Белый дом — тот самый, что высится на Краснопресненской набережной Москва–реки. Ветеран военного флота был одет в штопаный–перештопаный черный бушлат, пятнистые штаны от маскировочного костюма и резиновые сапоги с загнутыми голенищами. На голове у него лихо сидела заношенная бескозырка с некогда золотистой надписью «Рюрикъ».

Матрос поплевал на ладони и развернул меха. Электронная гармонь, ровесница своего хозяина, издала жалобный, дребезжащий звук. Матрос пошептал что–то в микрофон, тот передал команду процессору. Гармонь булькнула, затем выдала несколько чистых нот. Ветеран удовлетворенно крякнул. Вобрал воздуха и заиграл на мотив марша «Прощание славянки». А потом запел хрипловатым баритоном:

— Хрен соба–ачий пари–ит над Москво–о–о–ю. Это ру–усское зна–а–амя труда…

Охрана Белого дома, доселе не обращавшая внимания на уличного музыканта, ведь старик смотрелся вполне патриотично, кинулась затыкать ему глотку. Три здоровяка в черных костюмах с кобурами под мышками скатывались по парадной лестнице, крича:

— Ах ты, гнида! Удавлю!

Петр Сухов, вопреки запрету Порфирия Петровича, сидел на подоконнике открытого настежь окна и следил за разворачивающимися внизу событиями. Ему стало жалко старого матроса — то ли запредельно наивного, то ли на удивление наглого. Военмор связался по телекоммуникационному браслету с полковником контрразведки. Ригерт, в свою очередь, вызвал начальника охраны Белого дома и сказал:

— Отставить!.. Не стоит омрачать торжественный день. В памяти народной он должен остаться Днем Возрождения Империи. Дайте этому на бутылку хорошей водки и проследите, чтобы он живым и невредимым добрался до дому.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Кавторанг Сухов не участвовал в сегодняшнем голосовании. Принципиально. Он мало кого знал из кандидатов в Имперский Совет и не хотел выбирать кота в мешке. И даже тех соплеменников, о ком он слышал, выбирать не хотелось. Во власти люди слишком быстро меняются. Голосуешь за одного, глядь — а это уже совсем другая особь. Был человек как человек, а стал — скользкий тип… Политика вообще грязное дело. И люди, если хотят остаться чистыми, в политику не лезут. Это военмор знал с детства.

По широкому коридору под чередой хрустальных люстр мимо него то и дело проносились вышколенные официанты с подносами, которые были прикрыты силовыми крышками, бдительно–сосредоточенные контрразведчики в штатском (Петр узнавал их по характерному выражению лица: я при исполнении). Еще по коридору бегали взмыленные клерки — с пластиковыми урнами для тайного голосования и сканерами для подсчета голосов. Кибер–носильщиков в этом здании явно не жаловали. То ли диверсии боялись, то ли не умели с ними обращаться…

С утра над городом сгустились тучи, но обещанного синоптиками дождя все не было. Грязно–серые тучи клубились, быстро катясь от горизонта к горизонту. Этаж был довольно высокий, и лежащий у подножия Белого дома кусочек Москвы был виден как на ладони. Тесно уставленные магазинами, публичными домами и дешевыми гостиницами улицы старого города. Пробивающиеся сквозь толпу народа яркие пятна велорикш. Увешанная светящимися иероглифами торговой рекламы Пресня казалась одним из тысяч чайна–таунов, которые покрывали добрую половину Старой Земли. А над крышами домов, утыканных антеннами тахионной связи и украшенных сигнальными огнями, неслись нескончаемые потоки флаеров и глайдеров. Они летели в разных направлениях, объединенные в десятки разновысотных эшелонов, и не сталкивались, казалось, лишь каким–то чудом.