Офицерский штрафбат. Искупление

Был отец дорожным мастером на Дальневосточной железной дороге (ДВЖД), он был не только железнодорожным мастером, но и вообще мастером на все руки. Домашняя, довольно замысловатая мебель и многое из металлической кухонной утвари, а также всякого рода деревянные бочки и бочонки под разные соленья и моченья были сделаны его руками. Все он мог, все умел – кажется, в жизни не было дела или ремесла, которого он бы не знал и не умел.

В семье он был строг, и мы, дети, боялись одного его взгляда, хотя он никогда не пускал в ход ремень и не поднимал на нас свою увесистую руку. Несмотря на общественную деятельность, особенно в области «осоавиахимовских» кружков, он не вступал в ВКП(б) и любил называть себя «беспартийным большевиком». В 1938 году за допущенную его подчиненным оплошность при ограждении участка работ по замене лопнувшего рельса, что едва не привело к крушению пассажирского поезда, отец был за халатность осужден на три года ИТЛ, которые отбыл к самому началу войны.

До 7-го класса я учился в нашей поселковой школе (там я вступил в комсомол), а с 8-го класса и дальше мог учиться только в городе Облучье, расположенном километрах в 40 по железной дороге от нашей станции.

К тому времени старший брат Иван уже служил в армии, а на небольшую зарплату другого брата Виктора маме было невозможно платить за мое обучение и проживание в интернате, что было единственной возможностью удовлетворения моей тяги к знаниям. Тогда я по своему разумению написал наркому путей сообщения Л.М. Кагановичу письмо, в котором рассказал о трудностях в обеспечении моего желания дальнейшей учебы и о том, что отец-железнодорожник осужден за халатность.

Вскоре я, школьник, получил правительственное письмо, в котором распоряжением наркома мне обеспечивались за счет железнодорожного профсоюза все виды платежей за обучение до получения среднего образования и проживание в интернате при железнодорожной школе, а также бесплатный проезд по железной дороге к месту учебы и обратно. Так что учеба в Облученской железнодорожной средней школе на три года до 1941 года мне была обеспечена.

К тому времени отец отбыл положенный срок, но место мастера было занято не имевшим судимости человеком, отцу в свои 60 лет пришлось работать простым путевым рабочим. Где-то на людях негативно высказался по поводу того, что «Гитлер облапошил всех наших „гениальных“ вождей», а самый главный из них (т. е. Сталин) попросту «просПал Россию». (Здесь я из этических соображений заменил одну букву в отцовской фразе.) Кто-то донес куда нужно, и отец в соответствии с тогдашними строгими военными порядками Военным трибуналом ДВЖД был приговорен к 8 годам заключения, выслан куда-то на Север, где и пропал его след. Уже теперь мне кажется, что тот срок, 8 лет, ему дали еще и в связи с тем, что уже «сидел», да и мой дядя, брат мамы Карелин Петр, по приговору «тройки» еще в 1937 году был расстрелян как «враг народа».

Это значительно позже из «Книг памяти» репрессированных мне удалось в книге по Хабаровскому краю обнаружить такую запись: «Пыльцин Василий Васильевич. Родился в 1881 г., Горьковская обл., д. Крапивник; русский; ст. Кимкан ДВЖД, путевой рабочий 2 дистанции пути. Проживал: ст. Кимкан ДВЖД. Арест. Трансп. Отделом НКГБ ДВЖД 29 апреля 1943 г. Приговорен: Военный трибунал ДВЖД 21 июня 1943 г., обв.: по ст. 58–10 УК РСФСР (ст. 58–10 – статья советского уголовного кодекса, предусматривающая наказания – обычно лишение свободы за разного рода выражения недовольства властями, в том числе, например, за оглашение политических анекдотов). Приговор: 8 лет. Реабилитирован 13 апреля 1990 г. Постановлением президиума Хабаровского краевого суда дело прекращено за отсутствием состава преступления».

Не знаю, не мог или не хотел он о себе что-нибудь нам сообщать, но никаких сведений о нем мы тогда так и не имели. Однако этот факт репрессии моего отца иногда заставлял происходящее со мной или вокруг меня как-то связывать с этим. Но об этом в свое время.

Однако еще не будучи наказанным за это высказывание, но зная о последствиях, он совершил, казалось бы, необъяснимый поступок, осуждаемый всеми жителями нашего небольшого пристанционного поселка. В начале 1942 года, когда я уже был курсантом военного училища, должен стать «лейтенантом», отец вдруг совершенно неожиданно «приревновал» нашу маму, скромнейшую женщину, все три года регулярно ездившую в колонию к отцу. Он ушел из семьи, оставив маму с малолетней дочерью, тогда как мы, все трое сыновей, уже служили в армии.

Значительно позже, уже после войны, я догадался об истинных мотивах его поступка: зная о моем нахождении в военном училище, о том, что я готовлюсь стать лейтенантом, чтобы «не помешать» мне, сыну репрессированного, окончить курс обучения, демонстративно бросил семью, женился на женщине, у которой не было сыновей, которым тоже мог бы помешать в карьере, а только три дочери.

Не знаю, как отреагировали на эту нашу семейную новость мои братья, к тому времени уже фронтовики. Я же, получив письмо сестренки о том, будто отец публично заявил, что мы все для него якобы больше не семья, до глубины души оскорбился, посчитал тогда это предательством. Сгоряча ответил письмом, в котором были, помню, такие слова: «Если у тебя больше нет нас, детей, то у меня больше нет такого отца». А он, совершив это, как мне тогда показалось, предательское дело по отношению к своей семье, «спокойно» отправился потом в ссылку. Это значительно позже пришла мысль, что отец мой, оказывается, и здесь был на высоте, приняв на себя проклятие родных ради их же благополучия. Его лишение свободы, как мне не раз казалось, сказывалось и на моей судьбе.

Однако пишу я об этом не потому, что нынче стало «модным» хоть чуточку быть причастным к репрессированным, к «врагам народа», а потому что не все было так беспросветно тогда, как стремятся это непростое время размалевывать черными красками современные толкователи нашей истории.

Мама моя, Мария Даниловна, была моложе отца на целых 20 лет и происходила из семьи простого рабочего, железнодорожника-путейца. Ее, не знавшую грамоты, но откуда-то помнящую множество метких народных пословиц и поговорок, учил грамоте я, когда уже сам стал учеником первого класса, хотя бегло и уверенно читал давно, лет с четырех-пяти. По упорному моему настоянию она стала посещать кружок ликбеза – ЛИКвидации БЕЗграмотности, – широко распространенных тогда по всей стране и имеющих большое значение в деле быстрого повышения грамотности основной массы рабоче-крестьянского населения.

Она довольно быстро освоила азы грамоты, стала не бойко, но уверенно читать и, правда с трудом, – писать. На большее у нее не было ни времени, ни терпения. А я с удовольствием и гордостью помогал ликвидации ее безграмотности, считал себя, первоклашку, причастным к сравнительно заметным ее успехам. Однако и этой грамотности ей хватило, чтобы с началом войны, когда мужское население «подчистила» мобилизация, освоить должность оператора автоматизированного стрелочного блокпоста на станции Кимкан. Там она проработала еще не один год после окончания войны, заслужив правительственные медали «За трудовое отличие», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» и высшую профнаграду – знак «Почетный железнодорожник».

Ее отец, мой дед, Данила Леонтьевич Карелин, работавший в то время под началом моего отца, был широкой кости, крепкий сибиряк, как тогда говорили, истинно русский «чалдон», заядлый охотник, рыболов и страстный пчеловод. Моя бабушка Екатерина Ивановна, или как все мы ее звали, баба Катя, пожалуй, единственная в нашей большой семье истинно и глубоко верующая, исполнявшая все положенные религиозные ритуалы и праздники – красный угол в ее доме богато украшен иконами и лампадками. Дед говорил, что выкрал ее невестой из хакасской деревни. Как и многие люди ее возраста, была совершенно неграмотна, но удивительно ловко пересчитывала деньги из зарплаты, которую ей приносил дед Данила.

Семья наша не бедствовала, но не относилась к разряду богатых. Тогда социальное неравенство было не так заметно, как сейчас, и вообще ни о каких выдающихся богачах даже анекдотов не сочиняли. Тогда просто и не могло быть таких долларовых миллиардеров, как из года в год богатеющие Алишер Усманов, Владимир Лисин, Виктор Вексельберг и иже с ними, потеснившие Романа Абрамовича аж на 11-е место.

Но самый тяжелый, голодный 1933 год мы пережили без трагических потерь. Знали мы, что во всей стране разразилась эта беда. Не было у нас тогда даже радио, но пассажиры поездов, проходящих через нашу станцию, достовернее всяких СМИ сообщали о том, как живут другие области и республики. Тогда и разговоров не было о каком-то особом голоде на Украине, откуда хоть не в массовом порядке, но целые семьи, в том числе и еврейские, переезжали «осваивать» дальневосточные земли, в 1934 году была образована на Дальнем Востоке Еврейская АО.

В основном в эти 30-е годы нас спасала от голода тайга. Отец, тоже умелый охотник, снабжал семью дичью. В особенно трудную зиму почти каждый выходной он уходил в тайгу с ружьем и приносил то одного-двух зайцев, то нескольких белок или глухарей, так что мясом мы были обеспечены. Должен сказать, беличье мясо нам тогда очень нравилось. Да еще я помню, как у нас по квартире были расставлены многочисленные рогульки с натянутыми на них шкурками пушных зверей, которые отец умело выделывал, а затем сдавал в лавки «Заготпушнины», получая взамен весьма дефицитные тогда муку и сахар. Кроме того, с осени он брал небольшой отпуск и уходил в тайгу на заготовки кедрового ореха. Там он сбивал с высоченных кедров шишки, приносил домой орехи мешками. Собственноручно изготовленным прессом давил из них зерен отличное «постное» кедровое масло (ныне считается особо целебным).