Оглянись на бегу

– Чудесно – не то слово. Боже мой, Сирина, я словно оказался в раю.

– Руди… – прошептала она сонным и счастливым голосом.

– Ты права. Еще лучше. Представляешь, что будет, если он победит? «Никому не известный новичок выиграл выборы с помощью агентства Грина»! Политики повалят к нам толпой! Ах, Сирина, разве жизнь не прекрасна?

Руди сжал Сирину в объятиях. Какой же он счастливчик! Его любит самая прекрасная в мире девушка; на его долю выпал величайший успех – успех, о каком Руди не мог и мечтать. Он хотел, чтобы Сирина разделила его радость, но Сирина уже спала и не видела во сне ни рекламы, ни сенаторов. Ей снился Руди. А еще – свадьба, украшенная цветами церковь и клятвы в вечной любви и верности. Сирина спала как ребенок, со счастливой улыбкой на лице. Только иногда она вздрагивала и вздыхала во сне, когда вспоминала, что все это только сон.

– Это ты, малышка? – пробормотал Блейк, не открывая глаз.

– Да, ложусь спать, – прошептала Дейни и скользнула в теплую постель рядом с ним. Блейк повернулся на другой бок. Дейни хотелось, чтобы он обнял ее, согрел своим теплом, укрыл от всех невзгод в своих крепких объятиях. Но она не осмеливалась попросить его об этом. Потерпев поражение, она стыдилась его, стыдилась самой себя.

– Все в порядке? – пробормотал Блейк и, с трудом подняв отяжелевшую руку, погладил ее по плечу.

Дейни поцеловала его. Нет, все в полном беспорядке. Все летит к чертям. Но Блейк об этом не узнает.

– Давай-ка спать, – сказала она. – Нам предстоят трудные дни. Спокойной ночи.

Она погладила его по волосам, затем положила руку на могучую грудь и почувствовала, как мерно вздымаются и опускаются сильные мускулы. Он заснул; заснул и оставил ее одну. Слезы потекли по щекам: Дейни зажмурилась, но они брызнули сильней. Как мог Руди так поступить с ней? После всего, что она для него сделала… Как мог оказаться таким идиотом? Она и сама виновата. Не проследила, не обратила внимания… Как всегда. Все ее беды оттого, что она не о том думает, не на то обращает внимание, доверяет не тем людям. Или следует не тем образцам. А это ведь так просто! Вот он, положительный пример, – спит рядом с ней. Дейни повернулась и тронула Блейка за плечо.

– Блейк!

Блейк что-то проворчал и отмахнулся. Он хотел спать. Но Дейни чувствовала, что не может ждать. Пришла пора заняться тем, о чем много раз просил ее Блейк, – разобраться в себе и своей жизни. Извлечь урок из прошлых ошибок. И Блейк ей в этом поможет.

– Блейк! Помнишь, ты всегда говорил: все мои беды оттого, что я верю своему отцу? Но ты никогда не говорил мне… как, по-твоему… – Дейни замолкла. Она не знала, хочет ли услышать ответ. Но не стоит останавливаться на полпути. В конце концов, если в сердце живого места нет, что меняет еще одна рана? – Как ты считаешь, отец любил меня?

Ровное дыхание Блейка прервалось. Дейни могла бы поклясться, что слышала, как он открыл глаза. Наконец он вздохнул и перевернулся на спину – ближе к ней. Дейни вдруг вспомнила: прежде каждый раз, когда заходила речь о Питере Кортленде, он тянулся к ней, словно старался ее защитить. Странно, почему она раньше не понимала, что значит этот жест? Но теперь Блейк к ней не прикоснулся. Настало время сказать правду.

Глядя в темноту, Дейни терпеливо ждала, пока Блейк подберет нужные слова. Однако молчание затягивалось. Он не мог найти слов, которые не причинили бы ей боли.

– Нет, Дейни. Думаю, не любил.

Несколько минут они лежали молча, словно придавленные тяжестью этих слов.

– Совсем не любил? – Голос Дейни был еле слышен, и на мгновение Блейку почудилось, что она умирает.

– Совсем.

– Я знала, что ты так скажешь.

– Я не мог сказать иначе.

Дейни кивнула. Все сказано. Между ней и Блейком нет больше лжи, нет трусливых умолчаний и недоговоренностей. И Дейни вздрогнула, внезапно ощутив, как они теперь близки друг другу.

Блейк повернулся к Дейни, положив ладонь под голову, и легонько дотронулся до ее шелковистых волос. Но Дейни лежала неподвижная и напряженная, и Блейк не осмелился к ней прикасаться.

– Дейни, жизнь коротка. Мы с тобой столько времени потеряли зря из-за того, что ты всем сердцем верила своему отцу… – Блейк почувствовал, что Дейни готова броситься на защиту отца, и предостерегающе поднял руку. Время споров прошло. Настало время правды. – Дейни, я ни в чем тебя не виню. И никогда не винил. Но, знаешь, каждый раз, когда ты рассказывала о своем детстве – о жизни в этом мраморном мавзолее с отцом и его очередной женой, – мне становилось жутко. Ты уверяла, что тебе чудесно жилось, но таким голосом… – Блейк покачал головой. Он вспоминал, сколько раз слушал ее рассказы молча, хотя внутри у него все кипело от гнева. – Странный у тебя был голос. Холодный, отрешенный. Я словно воочию представлял себе эти бесконечные анфилады комнат. Холодные каменные стены. Множество прекрасных вещей, которые нельзя трогать – ведь они страшно дорогие. Дейни, не знаю уж как, но твой отец убедил тебя, что это и есть жизнь. А это – смерть. Ты же умная девочка, Дейни. Как ты могла на это купиться?

Дейни молчала. Блейк слышал ее медленное и глубокое дыхание. Видел, как шевелятся ее сцепленные пальцы, словно пытаются оторваться от тела и улететь. Наконец увидел, как раскрылись губы.

– Когда я была маленькая… восемь лет – это же совсем мало, правда?..

Блейк кивнул, хотя знал, что Дейни продолжит и без его согласия. Удивительно: они часто разговаривали о детстве Дейни, но ни разу за все годы любви не говорили о Дейни как о ребенке. Должно быть, она едва ли не с колыбели чувствовала себя взрослой. Ведь ей приходилось бороться на равных с Питером Кортлендом.

– Так вот, мне было восемь, когда родители развелись. Я очень хорошо это помню. Еще вчера мама была здесь, а сегодня ее уже нет. Она была очень красивая. И добрая. Я так ее любила! Я надеялась, что она вернется, ждала, когда же она придет со мной поиграть. Она мне снилась по ночам. С ней мне было так спокойно! Я так ее любила!.. Но она ушла и не вернулась, и мне было так горько – знаешь, совсем не по-детски. Мне казалось, что она меня предала. После этого я ее видела только раз. В суде. Она молчала – только отвечала на вопросы. Даже не смотрела на меня. И я подумала, что ей все равно. А папа все повторял, как он меня любит, что он для меня сделает, что он умрет, если меня у него отнимут…

– Ну и как, умер?

– Что? – Дейни повернулась к Блейку.

– Он сделал то, что говорил? Он любил тебя? Он умер за тебя? Он дал тебе то, в чем ты так нуждалась, – например, любовь и внимание?

Дейни уронила голову на подушку и уставилась в потолок.

– Нет, – ответила она наконец. – Но он так боролся за меня! А мама не боролась совсем. Просто ушла. Даже не навестила меня ни разу. Как будто ей было все равно…

– Любовь моя, ведь ты не знаешь, что произошло между ними. И я не знаю, хоть и могу предположить. Мне кажется, твой отец боролся за тебя просто потому, что ничего другого не умел. Всю жизнь он только и делал, что боролся. Думаю, он просто стер твою мать в порошок. Ты лучше меня знаешь, как это делается. Ни один человек не устоит, как бы ни старался. Так же он обращался с прочими своими женами, поэтому они так часто менялись. И с тобой. К несчастью, с тобой он развестись не мог. Он использовал тебя в борьбе с матерью, ты досталась ему в награду, но после этого не знал, что с тобой делать. Легче всего было просто не обращать на тебя внимания. Только изредка он вспоминал о родительских обязанностях и начинал тебя по-своему «воспитывать». Радость моя, ты видела равнодушие и решила, что это и есть любовь. Но это неправда. И после всего, что случилось с тобой, я думаю, самое время тебе узнать правду.

– Что значит «после всего, что случилось»?

Дейни приподнялась на локте, испытующе заглядывая Блейку в лицо. Откуда он знает?.. Но Блейк сжал ее руку в своей и тихо ответил:

– Теперь, после долгих трудов и тяжких испытаний, ты наконец достигла всего, о чем мечтала. Всего, что твой отец считал целью жизни. Скажи, ты не чувствуешь, что тебе чего-то недостает? Может быть, даже, что тебя предали?

Дейни беззвучно и горько рассмеялась. Милый Блейк! Как ему это удается? Что называется, не в бровь, а в глаз! Ей хотелось плакать, но она знала, что эту боль не излечить слезами. Эта боль идет из далекого детства – скорбь и обида девочки, доверчивой и ранимой, слишком рано испытавшей горечь предательства.