Оглянись на пороге

— Она не ко мне бежит, а к моей маменьке, — обиделся Влад. — Стану я общаться со старыми крокодилами… Был вчера на семейном обеде, там Татьяна и рассказала, что от тебя ушел муж. Она же знает, что мы вместе работаем.

— Санта-Барбара какая-то, — возмутилась Ирина, отказываясь отвечать на дальнейшие расспросы. Однако даже тогда не понимала, что все это лишь цветочки. Настоящую бурю придется пережить дома, когда она, блаженствуя, вылезет из ванны и устроится на диване.

Дома дали отопление, правда, всего по одному стояку, однако атмосфера уже изменилась, и, вернувшись домой, Ирина обнаружила, что не мерзнет. Пощупав батареи, она отметила, что в гостиной отопление есть, а в кухне и спальне — нет, но это было уже не столь важно. Значит, завтра-послезавтра, когда спустят застоявшийся воздух, потеплеет и в других комнатах. Изменившаяся к лучшему атмосфера настроила ее на благодушный лад, оттого к новому шквалу она оказалась совершенно не готова.

Звонок в дверь оторвал ее от просмотра новостей. Путаясь в полах махрового халата, Ирина пошла к дверям.

Ей казалось, что вернулся муж, свой, понятный, с виноватым лицом, без которого дом, как ни крути, стал пустым. Она, разумеется, будет держать спину ровно, следить за модуляциями в голосе и чтобы на лице не появилось никакого удовлетворения, а потом, возможно, простит. Оттого открыла дверь без глупых вопросов, не подумав, что у мужа есть ключи.

Там стояла мать. Только этого не хватало!

— Привет, — буркнула Ирина и посторонилась, пропуская родительницу внутрь. Та окинула дочь изучающим взглядом, покачала головой и вошла, словно королева, соизволившая посетить рыбацкую хижину. Снизошла, прости господи!

— Здравствуй, — произнесла она таким тоном, что Ирина сразу почувствовала себя виноватой, торопливо забегала по прихожей в поисках тапок и даже на кухню бросилась проверить, закрыто ли окно. Не дай бог маменьку продует, тогда хлопот не оберешься.

Алла Сергеевна на дочь смотрела снисходительно. Ничего-ничего, пусть побегает, посуетится, пряча виноватый взгляд. Проще будет разговаривать. Она скинула пальто и подошла к зеркалу, критически осмотрев себя со стороны.

Хороша.

Лицо, конечно, не девочки. И уже почти не женщины. Когда тебе около шестидесяти, на тридцать выглядеть тяжело, особенно если ты решила стареть достойно, не прибегая к гнусной пластике, не подтягивая кожу и не вкачивая в губы силикон, после чего те кажутся надутыми, как резиновая лодка. У глаз — сетка морщин, и носогубные складки слишком резко обрисовались в полумраке прихожей, но со спины ее все еще принимали за девушку. Буквально вчера какой-то прохожий долго шел по пятам, а потом окликнул и ойкнул, увидев вместо молоденькой нимфетки бабушку. Ей бы засмеяться, а стало грустно и жалко прошедшей молодости. А тут еще дочь начала выкидывать коленца…

— Чай будешь? — блеющим голосом осведомилось провинившееся чадо.

— Лучше кофе свари, — строго сказала Алла.

— Кофе тебе вредно.

— Я без тебя знаю, что мне вредно, а что нет, — отчеканила та и пошла на кухню. Ирина пожала плечами, достала из шкафа турку и, налив в нее воды, потянулась за банкой с кофе.

— Леля позвонила с утра, — проинформировала мать, усаживаясь на стул. — Сказала страшную новость: ты выгнала Сережу из дома.

Ирина вздохнула.

Лелей, точнее Ольгой, звали свекровь, но мать в разговорах всегда называла ее исключительно Лелей, что ту невероятно раздражало. Матери было наплевать, поскольку, по ее мнению, на Ольгу та не тянула, а гнусное слово «сватья» произносить отказывалась в принципе.

— Никто его не выгонял, — буркнула Ирина. — Он сам ушел.

— Леля утверждает обратное. А еще сказала, что хорошие жены мужей не выгоняют, ты представляешь?

Интонация матери несколько сменилась. Дочь искоса наблюдала за ней, пока еще не понимая, на чьей та стороне.

— А Леля не проинформировала, почему я, по ее мнению, выгнала такого отличного мужа, как Сергей?

— Нет, но думаю, ты расскажешь, — спокойно ответила Алла, смерив ее очередным снисходительным взглядом.

— Мам, я не хочу об этом говорить.

— Чего вдруг?

— Ничего. Мою личную жизнь обсуждают все кому не лень, и это уже бесит, — раздраженно сказала Ирина, сняла с плиты закипевший кофе и разлила его по крошечным, с наперсток, чашкам. Получив свою порцию, Алла с любопытством уставилась на дочь.

— Кто это обсуждает твою жизнь?

— Да все подряд. На работе, во дворе. Стеша ежедневно шипит из-за дверей, что я проститутка.

Алла аккуратно отхлебнула кофе.

— Надо же, — усмехнулась она. — Эта старая курва еще жива?

— Жива и прекрасно себя чувствует, к сожалению, — зло сказала Ирина, уселась на стул и мечтательно добавила: — Когда-нибудь она выбесит меня настолько, что я ее придушу.

— Это правильно, — кивнула Алла и улыбнулась, обнажив мелкие зубы. — Не сдерживай себя в следующий раз.

Простонародное «не сдерживай» с королевским обликом матери никак не вязалось. Ирина с сомнением посмотрела на нее и, решив, что та все-таки на ее стороне, нехотя рассказала о том, как застала Сергея с шлюхой Наташкой. Спустя неделю обида ничуть не стала слабее, продолжая клокотать вулканической лавой. Чувствуя, как дрожит голос, она запила ком в горле кофе и торопливо встала сварить еще порцию.

Алла барабанила пальцами по столу, вздыхала, мялась и все смотрела внутрь чашки, словно раздумывая, не погадать ли на кофейной гуще, а потом резко встала, открыла шкафчик и, почти не глядя, вытащила из него пачку тонких сигарет, которую Ирина прятала на черный день. Та глядела на мать во все глаза.

— Я их на это же место прятала, — невесело усмехнулась Алла. — Помнишь, наверное? Еще до того, как переехать.

— Помню. Это привычки или генетика, как думаешь?

Алла нервно пожала плечами, закурила и небрежно сунула сигареты и зажигалку Ирине. Та тоже закурила, выдохнула в воздух сизый дым и, поискав пепельницу, поставила ее на стол.

— Что думаешь делать? — тусклым голосом спросила мать. — Если придет — простишь?

Ирина не ответила, пожала плечами, точь-в-точь как мать, и отошла к окошку.

— Не знаю. Я ведь никогда с таким не сталкивалась, не думала даже. А оно вон как… Лежишь ночью, смотришь в потолок, а у самой в голове как шестеренки тикают: за что, за что? Кого винить? То ли его, то ли себя, то ли еще кого?

Алла помолчала. Ее сигарета светилась злым красным огнем, стоило сделать вдох.

— Не знаю, что тебе сказать, — призналась она. — Измена — такое дело, к которому никогда не бываешь готов. Как война, например, или смерть, или болезнь неизлечимая. Живешь себе, а тут — бац, как сосулькой по лбу. И никакого рецепта, как дальше жить: то ли простить, то ли выгнать, то ли еще что…

В голосе стальной и непоколебимой матери вдруг прорезались незнакомые нотки. Ирина впилась в лицо Аллы со смутным подозрением.

— Так говоришь, будто это тебе не в диковинку, — сказала она. Мать криво усмехнулась и затушила окурок в пепельнице.

— Давно живу, много знаю, — загадочно изрекла Алла. — Мужики по своей сути одинаковы, не важно, из какой семьи, как воспитаны и какой статус в обществе занимают. Вон, даже у Ленина была своя обоже. Только при всей красе мадам Арманд он так и не решился оставить Крупскую. Знаешь почему?