Оглянись, незнакомый прохожий…
Шрифт:
– Вставай, засоня! Я за тобой. Пять минут на сборы. Володя Ткач за тобой прислал.
Это Коля стоял у стола и крутил приемник.
– А сколько время?
– Половина девятого.
Я вскочил как ужаленный и, не понимая, как оказался в кровати, – ведь я помнил, что уснул за столом, – побежал к умывальнику. От стыда я не знал, куда деваться. Быстро одевшись и даже не став завтракать, хотя Николай уже успел вскипятить чай и намазать маслом большущий кусок белого хлеба для меня, встал у двери, готовый покорять целину.
– Что, и чаю не попьете? – пошутил Коля.
– Коль, да какой чай? Я и так проспал все на свете.
Мы сели в машину и через десять минут Колин ЗИЛок подрулил к конторе. Возле конторы стоял трактор с телегой, гремя мотором. На лавочке сидели трое: мужик в промасленном до кожаного блеска комбинезоне, тетка
– Вот так я и проспал свое счастье, – смеясь, сказал мужик, и они опять закатились. Я от их смеха чувствовал себя настолько неловко, будто совершил нечто омерзительное. Я понимал, что уже вся округа в курсе, что я проспал свой первый день на целине.
Тут, гремя бортами, подрулил пятьдесят первый ГАЗон и из него выскочил Володя Ткач. Я внутренне напрягся.
– Ладно, не дергайся! – с улыбкой изрек Володя. – Надо было тебе денек дать отдохнуть с дороги, да койка только ночку свободной была, и то спасибо Мишке. Щас поедем за кроватью и матрасом на склад и потом на постой тебя определим вот к этому ветерану. А? Не передумал, дед?
Старик, наконец, оторвался от газеты:
– Нет-нет, Володь, не передумал, и бабка моя будет рада. Ведь вот, Володь, что пишут-то: милитаристы проклятые совсем обнаглели…
– Некогда, дед. Потом свою политинформацию проведешь. Мыкола, поихалы, чого чикаешь? – сказал Володя трактористу, внезапно переходя на украинский.
– А я шо, так я ж ни шо, я вжеж зараз газу до отказу и скиростив усе сразу.
Все засмеялись и рассредоточились кто куда. Тетка в халате села к Володе в машину. Я к Миколе в трактор. Дед помахал нам газетой и поковылял, по всей видимости, радовать бабку тем, что я еду к ним на постой. Затем мы погрузили на тракторную телегу кровать с панцирной сеткой и матрас, отпущенные нам со склада теткой в синем халате, и поехали по направлению к дедушкиным хоромам. Проехав по селу, я увидел много нового. Во-первых, нам попался магазин, одноэтажное здание из кирпича-сырца, побелёное и уже местами облупившееся. Из магазина вышла группа молодежи и среди них была моя старая знакомая Лиля. Завидев меня, она улыбнулась и помахала мне рукой. Я ответил тем же.
– От гарный хлопец! Не успив приихаты, вже Лильку, нашу завклубом, закадрить успив. От казак так казак, не будь я Микола Мрыль! – заржал Микола.
– Мрыль.
– В каком смысле?
– Так цеж моя хвамилыя.
– Генка.
– Ни-и-и, так не годится. Генка, это когда дивчин хороводить, а у нас по батьке.
– Геннадий Александрович, – поправился я.
– От це другое дило, – резвился Микола.
Дальше нам попались посадки, обнесенные невысоким забором. Это были в основном липы и березы, только не шибко большие и несколько уродливые. Но все же какой-никакой парк. Посредине посадок стояло, наверное, единственное в селе здание о двух этажах. Вывеска над входом гласила «Дом культуры». Тут, видимо, Лилька и работает, подумал я. Рядом стояла баня.
– Микола, глянь, сразу помылся – и в клуб.
Развеселило меня это соседство. Но Микола не ответил. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, а, вернее сказать, на глубокую колею в грязи, по которой бежал поросенок и не мог никуда свернуть, слишком колея была глубокая. Наконец поросенок нашел местечко поудобнее и выскочил из колеи.
– От, бисов сын! – ругнулся Микола.
Дальше по улице с однообразными серыми домиками и редкими одинокими кустарниковыми насаждениями мы подъехали к домику, отличавшемуся от всех. Домик этот был сложен из белого силикатного кирпича с прослойками узоров из красного. Аккуратный покрашенный палисадник. Кругом цветы и, главное, самое главное, о чем я упустил сказать – телевизионная антенна на крыше. На других домах антенн не было. Это меня удивило донельзя.
– Микола, а что, у вас тут, телевизоры не смотрят?
– А на шо они нам? Цеж в клубе кино крутят кожны сутки. Телевизор там тоже исты и родиола с пластынкамы.
Володя Ткач еще не подъехал. Видно, еще где-то у него заботы были, и мы решили его обождать. Тут из дома вышел давешний дедок и стал нас с Миколой зазывать в дом. Мы вылезли из трактора, разгрузили кровать и матрас.
– Ну, я поихал.
– Пошли, хоть в дом зайдем для порядку.
– Ни-и-и, ты иди, а я трохи обожду. Другим разом. Век бы туда не
заходить! – уже отвернувшись, тихонько пробубнил себе под нос Микола.– А че так-то? А? Микола?
– Зараз сам все узнаешь, – и Микола почти украдкой перекрестился. Он уехал, а я пошел в дом и, открыв дверь, увидел в полумраке комнаты старуху, одетую во все черное. Она сидела за столом спиной ко мне и жгла гусиное перо над пламенем свечи. Что меня поразило – свеча была черная и горела с треском. Старуха еле слышно что-то шептала.
– Можно войти?
– Уже вошел. Издаля приехал на мою голову, – не поворачиваясь, прошамкала старуха.
– И чем я только князюшку прогневила, что он тебя сразу прислал, а не кого другого?
Я не понял, о чем это она, но от ее слов мне стало как-то не по себе и тут она повернулась ко мне. От ужаса у меня начался озноб…
Глава 12
Лицо старухи было перекошено злобой и одновременно ужасом. Сморщенное, желтое лицо с беззубым ртом, и только два глаза, как два рубина, горели ярким злым огнем. Ужас, почему ужас в ее взгляде? – пронеслось у меня в голове, и вообще я не понимал, что происходит. Почему старуха так меня испугалась и почему частенько нечистая сила так шарахается от меня или ведет себя сдержанно? Мысли путались в голове, но я догадывался, почему. Тут, конечно, стоит внести ясность, иначе все подумают, что у автора «крыша сьехала».
… Будучи еще маленьким мальчиком, я был не крещен. То отец с батюшкой напьются и непременно сорвут крещение, то церковь закрыта по причине разборок компетентных органов с батюшкой, подозреваемым в антисоветчине, то еще какая причина. В общем, не судьба. Так я и жил нехристем. Однажды, тяжело заболев, простудившись, я лежал в своей постели и бредил от высокой температуры. За окном был вечер и завывала вьюга. В комнате был полумрак. Рядом на табурете стояли всякие микстуры и лежали многочисленные лекарства. Вдруг комната стала наполняться каким-то светом, от которого мне стало легко и приятно. Почему-то очень захотелось рисовать, ну очень, просто невмоготу захотелось рисовать. Я сел на постели и крикнул: Мам, принеси мне альбом и краски!
Матушка в это время на кухне тихонько беседовала со своей младшей сестрой, моей тетушкой. Дверь открылась и матушка, радостная, что я попросил альбом и краски, значит, выздоравливаю, принесла мне все это. Тут надо заметить, что я рисовать вообще не умел. Рожицу смешную: точка, точка, два крючечка – и то не мог нарисовать, а тут вдруг такое желание. Я взял набор открыток: сюжеты из сказок – и выбрал одну самую трудную для перерисовки, но интересную по сюжету. Там был изображен волк, укравший поросенка и убегавший с добычей. Его схватила за ногу собака и удерживала. Вдалеке к ним бежал мужичек с березовым дрыном в руках. Все это было изображено очень реалистично и в ярких сказочных тонах. Как-будто кто-то водил моей рукой, и все, что было на открытке, я скопировал с величайшей точностью и по форме и по цвету. Матушка не верила мне ни в какую, что это я сам рисовал. Тетушка же, напротив, поверила и похвалила, и взялась убеждать матушку, что такое бывает и что, может быть, я когда-нибудь стану знаменитым художником. Что было потом? А потом моя жизнь круто изменилась. Я везде, где только можно, рисовал. Это были многочисленные конкурсы юных художников, где я непременно получал первые призы. Рисовал стенгазеты, транспаранты, писал к праздникам и серьезно занимался живописью в кружках по рисованию. Но разговор сейчас не об этом. Видимо, это был дар Божий, полученный мной не с рождения, а несколько позже. Но и сатана, видно, не дремал. Как-то много позже, как раз перед поездкой сюда, на целину, я увлекся иконами. Я писал лик Иисуса Христа на полотенце, увиденный мною у одного коллекционера. Копировал один в один, НО!!! Не получались у меня слезинки в глазах Его. Я дошел до фанатизма, до исступления. Горы досок с изображениями Христа лежали повсюду: на полу, на столе, на полках. Но все тщетно. Однажды во сне был голос, что все будет хорошо, когда приму крещение, тогда и достигну совершенства и все у меня получится. И вот настал день. Страшный день в моей жизни. В очередной раз претерпев неудачу, я впал в бешенство и сжег все иконы. Сжигая, я впал в какой-то транс. Огонь в печи был какой-то неестественный и переливался всеми цветами. Мне казалось, что черти вокруг меня совершают некий ритуальный танец. У меня закружилась голова и я потерял сознание.