Огнедева

— Здесь я, люди добрые! — Яромила поклонилась народу. — Как же я вас покину? Здесь я родилась, здесь, видно, и век свой мне жить.

Ладожане радостно кричали. Яромилу и раньше любили в Ладоге за красоту, дружелюбие и благоразумие, но после Купалы люди стали подмечать, что в ней появилось что-то новое. Красота ее засияла ярче, в ней проступила некая внутренняя сила, превосходившая ту, что была раньше. Пошли слухи, что в Яромиле живет сама богиня Леля, сошедшая в Домагостев род, чтобы в нем прожить человеческий век. Домагость и Милорада, слишком к ней привыкшие, не успели заметить эту перемену, иначе и сами не пытались бы отдать Яромилу замуж на сторону.

Успокоенный народ разошелся. Яромила вернулась к своему шитью, и по ее лицу нельзя было сказать, огорчена она или обрадована расстройством уже почти слаженного замужества. Скорее ни то, ни другое. Она не была особенно любопытна или тщеславна, поэтому возможность уехать за тридевять земель и там стать княгиней сама по себе не волновала ее. Пожалуй, в душе она была рада, что боги повелели ей остаться в Ладоге. С этой землей она была связана, как березка корнями, из этой земли шел ее род, отсюда она черпала свою силу. Здесь должен был родиться ее ребенок — как новый побег древнего рода. Пока еще не настал тот срок, когда появляются первые признаки беременности, и Яромила не могла знать о ней наверняка, но твердо верила своему вещему сну.

И если Одд, князь Высокого Пламени, когда-нибудь все же вернется, пусть он найдет ее и своего ребенка здесь, где и оставил, на самом краю Варяжского моря.

Глава 12

Подготовка к обручальному пиру продолжалась, невзирая на то, что одна невеста сменилась на другую. А Дивляны в это время дома не было: воодушевленные почти состоявшимся сговором Яромилы, они с Вольгой решили, что пора и ему наконец ехать в Плесков разговаривать с отцом и готовить их собственное обручение. Да и рассказать князю Судиславу о предстоящем союзе Ладоги с далекой полянской землей он мог теперь вполне определенно.

Окрыленные и радостные, они вместе отправились к старому корабельному сараю Буревоичей, в котором дружина Вольги прижилась, как в родном доме. Здесь они, будто зимой на своей охотничьей заимке, по очереди ловили рыбу и ходили на охоту ради пропитания, готовили еду на костре, а в свободное время гуляли с ладожскими девушками. И каждый присматривал себе невесту, чтобы не отстать от княжича. Поначалу ладожская старейшина уговорилась с ними, что взамен увезенных невест Плесков пришлет столько же девок на замену, — молодые женщины нередко умирают, поэтому невест всегда не хватает не только парням, но и зрелым мужам. Но после битвы с Игволодом, в которой погибло несколько десятков ладожских парней и мужиков, отправить лишних невест на реку Великую оказалось даже кстати.

Приказав дружине собираться, Вольга предложил Дивляне прогуляться по лесу — посмотреть, много ли ягод. Потом он отправился готовиться к вечернему пиру у Домагостя, на котором собирался попрощаться с местной старейшиной, чтобы назавтра уехать. Дивляна возвращалась домой, огорченная близкой разлукой, но в то же время полная надежд. Далеко еще до осени — не меньше двух месяцев до той поры, когда сватов от князя Судилы можно будет ждать сюда. Правда, утешала себя девушка, осень и зима тянулись для нее еще дольше, однако же прошли, остались позади, и весна принесла ей все то, о чем она мечтала. Пройдет и это время.

Молчана, встретив ее в сенях, глянула на нее как-то странно.

— Одеваться ступай, — сказала она только. — Гости уж скоро соберутся.

Дивляна поднялась в повалушу. Кто-то — мать или сестра — уже приготовили для нее нарядную верхницу, ту самую, в которой она изображала варяжскую богиню… как ее там? Не жалея труда, она за эти дни успела нашить на ворот и рукава блестящий шелк из Полянских подарков — желтый, с золотисто-коричневыми изображениями каких-то диковинных птиц с широкими крыльями, причудливо переплетенными одна с другой. Затейливая вышивка подола исподки не только давала понять, насколько девушка искусна в рукоделии, но и рассказывала почти все, что о ней стоило знать: какого рода, которая дочь в семье, сколько лет назад вошла в пору, даже в какой месяц родилась — и ее собственные обережные знаки наряду с родовыми. Женщины старшего рода передавали от матери к дочери, от бабки к внучке это древнее искусство, излагая иглой и красной нитью целые повести и предания. Радогнева Любшанка переняла все это от своей спасительницы, волхвы Ведомилы, чтобы передать мудрость прабабок дочерям и внучкам. Всему нашлось место в этих узорах: вот Мер-гора, Мировое Дерево на ее вершине, а в недрах прячется Огнедева — богиня солнца, и здесь же рогатая богиня Макошь, и знаки Перуна — «перуновы звезды» и «лебеди», — и обрамляющие мир знаки воды… Молчана заново причесала ее, заплела косу, вплела в прядки на висках серебряные кольца, начищенные ради такого случая.

— А невеста-то наша где? — спросила она у Молчаны, пока та ее причесывала, но челядинка только качнула головой и вздохнула.

Судя по шуму внизу, гости уже собирались. Дом воеводы был достаточно просторным, но сегодня с трудом мог вместить только самых знатных из ладожан и приехавших полян и словен. Пришли и варяжские гости, прибывшие в вик Альдейгью уже после того, как было покончено с Иггвальдом: этим тоже было весьма важно знать, какие пути для торговли открывает союз Ладоги с полянами под покровительством козар. И в Северных странах бытовали предания о великих вождях, которые еще лет сто или двести назад ездили в греческие земли, добывали там шелка и золото, и возможность наладить торговые связи с теми странами казалась весьма заманчивой. До шелка и золота немало охотников, но ведь не каждый год находится вождь, способный снарядить такую большую и сильную дружину и довести ее до Миклагарда!

— Готова невеста? — Из сеней по лесенке торопливо взобралась Тепляна, заглянула в повалушу.

Дивляна хотела ответить, что Яромилы здесь нет, но девушка, увидев ее и свою мать, кивнула, будто так и надо, и ускользнула вниз.

А потом лестница снова заскрипела — тяжело, основательно, как если бы по ней поднимался кто-то из мужчин. Дивляна увидела отца — он был уже одет, как полагается старейшине для важного случая, в длинную белую рубаху с богатой вышивкой, подпоясан широким красным поясом с вытканными узорами и кистями на концах — по этому поясу можно было бы сказать не только о том, какое положение занимает хозяин, но даже сколько ему примерно лет — с серебряной воеводской гривной на груди. Решив, что он ищет здесь Яромилу, Дивляна торопливо вскочила, расправляя собственный девичий красный пояс, и воскликнула:

— Батюшка, а Ярушка-то где? Внизу? Здесь ее нет!

— Ярушка к вуйке пошла, — ответил Домагость, подходя к дочери. — Присядь-ка.

— Как это — к вуйке пошла? — Дивляна вытаращила глаза, но опять села на лежанку, повинуясь его знаку. — Или сговора не будет?

— Будет сговор. — Домагость опустил глаза, будто не решался что-то вымолвить. Такого, чтобы родной отец смущался в разговоре с дочерью, Дивляна никогда не видела и недоумевала все больше и больше.

— Как же он будет? Жених в Киеве, невеста незнамо где — что это за сговор такой?

— Вот что, Дивомила свет Домагостевна! — наконец решился отец. — Выслушай, что я, отец твой, тебе скажу. Обещал я Полянскому князю Аскольду мою дочь в жены, думал Ярушу, как старшую, за него отдать. Да не захотела отдать ее Ладога: Лелю, говорит, надежду и благословение наше, полянам не отдадим ни за серебро, ни за золото, ни за паволоки многоцветные. Против всей Ладоги я идти не могу. Да и правы люди: если милость богов уйдет, от серебра счастья не будет. Но и слово мое, полянам данное, я нарушить не могу. Докончание нужно нам, от него благоденствие всей земли нашей зависит. Выходит, надо другую дочь им отдавать. Велеська мала еще. Недозрелую калинушку, как говорится, нельзя заломать, и недоросшую девушку нельзя замуж отдать. Да еще в даль такую… Вот и выходит, что одна у меня невеста есть для князя Аскольда. Ты, Дивомила свет Домагостевна.

Дивляна хотела что-то ответить, открыла рот и снова закрыла. Так это что, о ней говорят? Она понимала, что отец рассуждает здраво: Яромилу Ладога не отпускает, и это неудивительно, ведь Велеська еще мала, как им, ее сестрам, не знать? Но к окончанию его речи она не была готова. Хотя ведь знала, что незамужних дочерей у отца только три и еще одной невесты взять негде… Но… О чем речь? Какой князь Аскольд? Какой еще сговор, какой Киев, если она почти что уже замужем за Вольгой? Дивляна не понимала сейчас того, что она стала женой Вольги пока только в своем воображении, а для Домагостя этот брак — лишь один из нескольких замыслов о ее судьбе. И ничто пока не мешает ему решить по-другому, раз уж возникла такая необходимость.