Огнем и Словом

Я уезжал, когда зданий и сооружений было уже немало, а теперь, так такое ощущение, что еще на треть прибавилось и людей, и строений. Не скажу, что нынчеВоеводино стало большим городом, но то, что тут проживает не менее двух тысяч человек, без учета ратных, которые расположены за пределами города, факт. Если взять в расчет всю агломерацию с четырьмя городами и сельскохозяйственной округой, то выйдет маленькое такое, но гордое княжество, которое имеет войско, сравнимое с дружиной великого князя.

Не зазнаться бы, что владею столькими землями, такими возможностями, а еще всеобщая радость от моего возращения. Люди кричали в след, весь город ликовал. Весть неслась быстрее ветра. Не знал бы я сколь короткий путь от любви до ненависти, так мог и прослезиться. Но нельзя обольщаться. Радость и почитание быстро сменятся на ненависть, стоит только раз ошибиться.

— Влад… Влад! — услышал я родной голос на крыльце терема.

— Стой там! Тебе нельзя! — выкрикнул я, быстро спешился и, игнорируя поднесенный у самих ворот в усадьбу мед, побежал к Тесе-Марии.

Какие же противоречивые чувства бурлили внутри. Насколько же сильным может быть раскаяние, таким… вплоть до проявления глупости. Я хотел рассказать, что императрица… королева… Что был с ними, но все равно, люблю ее, что понял это наверняка вот прямо сейчас. Какая же глупость пыталась поселиться в моей голове!

— Люблю тебя! — сказал я, целуя жену.

— А я тебя! — отвечала она мне взаимностью.

Вот так мы и стояли, потеряв ощущение времени и пространства. Оказывается, не обязательно заниматься любовью, чтобы потерять голову. И мне это нравилось. Впервые в своей жизни я попробовал наркотик под названием «любовь». Я стал наркоманом, мне теперь не нужно иных отношений, кроме любви.

Именно так я думал в этот момент, и был искренним перед собой и своей совестью. Вопрос только в другом: что я буду думать завтра, через месяц, годы… Хотелось бы все тоже самое, что и сейчас, хотя в сказки я не верю… Смешно… С переносом сознания — это не сказка, это реальность, с которой я смирился и которую принял. А вот любить человека, делать это всей душой, всем сознанием, — это, значит, сказка!

— Никогда не рассказывай мне, что у тебя было с другими женщинами в походах, — потребовала Маша, когда мы, наконец, нацеловались и наобнимались.

— А ничего и не было, я…- начал говорить я, но жена, к моему удивлению, с нотками властности, перебила.

— Не бывает у мужчин походов без женщин, если это только здоровый мужчина. Ты молодой, здоровый… Как отец говорил, что при долгом отсутствии женщины у мужчины, голова воина перестает думать о нужном. Потому в походе необходимо со всеми… всегда… не лениться… для мыслей, чтобы только о победе думать, — говорила Маша.

Я рассмеялся. А мой покойный тесть был еще тот философ. А насчет Марии, то ее слова отдают какими-то детскими страхами, тревогами. Может, отец бил мать или что-то в этом духе.

— Выбрось дурные мысли из головы! — сказал я и погладил уже изрядно выступающий живот и спросил. — Когда?

— Бабки говорят через три с половиной седмицы уже. Скоро. Потерпи чуток, — ответила Маша.

Я даже не стал больше спрашивать, что именно она имела ввиду, когда говорила «потерпи». Или о рождении ребенка, или о том, чтобы возлечь с ней.

Что-то у моей жены несколько изменился характер. Наверное, в преддверии родов у всех женщин начинается время нервов, философского осмысления жизни, даже подготовка к смерти. В будущем женщины волновались перед тем, как разродиться, но там, скорее, из-за боли, а в суровом средневековье — это ожидание смерти. Примерно каждая четвертая женщина умирает при первых родах, а каждая вторая женская смерть, так или иначе, связана с родами или женскими болезнями.

— Воевода, мне нужно с тобой поговорить! Ты не гневайся, что не даю с женой намиловаться, но так нужно, — раздался голос у крыльца, на котором мы с Машей так и продолжали стоять.

— Яким Степанович? Ты? А разве не должен быть в училище? — спрашивал я.

— Как весть прошла, что ты прибыл, я сбежал. За это понесу свое наказание, но я должен вступиться за сестру. Улита одна у меня из родичей осталась. Что ты думаешь делать с ней? — говорил единственный оставшейся в живых из сыновей мятежного боярина Кучки. — И еще спросить хочу. Как так получилось, что предатель моего отца, тать Угрюм, нынче войтом служит тебе в граде Выксе?

— Много вопросов и сразу, новик, — я намерено называл Якима Кучку по званию, чтобы перенести разговор в плоскость воинской субординации. — За столом можем и обсудить.

— Прости воевода, понимаю я все, чай не дите уже. Понял, для чего я тебе нужен был, может, оттого и жив остался. Улита хотела вытравить дите у жены твоей, в том кается. Но она любит тебя, а ты отдал ее своему дядьке… Все из-за земли, чтобы от отца моего часть наследства перехватить. Все так было? — спрашивал Яким.

И что ответить? Правду? А часто ли знание правды идет во благо?

Глава 19

— Пошли в дом, Яким. Поедим с дороги, а после и поговорим, — сказал я, и, не оставляя возможности для возражения, поспешил внутрь.

Терем… Царский. Снаружи, так и нечего особенного, если только не вычурная резьба по дереву, да цветастая покраска в рязанском стиле, а вот внутри… Все стены пестрели необычайно красивыми узорами из цветов. Красный угол, ранее бывший всего с одной маленькой иконой, превратился в цельный алтарь с иконами, изображениями святых на стенах. Церкви так красочно и детально не расписывают. А тут дом…

— Феофан? — спросил я у Маши.

Она поняла, что речь идет о рисунках и кивнула.

— Правда, красиво? — с гордостью, будто бы сама рисовала, спросила жена.

— Очень. А что говорят на это отцы наши: Спиридон и Даниил? — поинтересовался я непраздным вопросом.

Художественное искусство очень слабо развивалось в христианских странах до начала эпохи Ренисанса, или скорее до того времени, пока не ослабла власть папы Римского. В той же Византии есть школа иконописцев, так там учатся всего пять человек. Не школа, а все лишь мастерская. А больше и нельзя писать — монополия на создание икон. И то, рисовать можно только по кокону и брать на каждое произведение отдельное благословение. Святынь много не должно быть — видимо, именно таким правилом руководствуется церковь.

А тут, у меня дома, очень много рисунков, три немалых иконы, каждая из которых может стоить от тысячи гривен, это если найти где купить. Понимаю, что нельзя оценивать святые вещи в серебре, но… Мне можно, я же еще не выветрил окончательно мировоззрение человека, как оказалось, далекого от регии. Я то считал себя и в прошлой жизни верующим, но, нет, все познается в сравнении.

— Отцы наши благословили. Даниил долго противился, почитай месяц не давал приступить к работам, они со Спиридоном разругались по этому. Но епископ Ануфрий рассудил, дал свое благословение, — рассказала краткую историю становления иконописи на Руси.