Огнем и водой

Вадим напрягся. Сразу всплыли в памяти рассказы в курилке. Случайно Колесников затронул тему с немцами или он в курсе того, о чем там говорилось? Все может быть. Вадим попробовал вспомнить, кто там был с ними. А хотя – гадай, не угадаешь. А может, у них жучки везде распиханы?!

Колесников кивнул, следя за выражением его лица, словно догадался, о чем сейчас думает его посетитель.

– Я понимаю, что вас вряд ли радует отсутствие служебного роста, – сказал он. – Вы ведь прекрасный специалист, я сужу об этом по тем характеристикам, которые получаю от вашего непосредственного начальства.

– Я и не подозревал, что моя скромная персона все еще пользуется вниманием госбезопасности! – ответил ему в тон Вадим.

– Исключительно в положительном плане! Помните ваш демарш с освобождением Кирилла Маркова? Вы ведь взрослый человек, должны понимать, что подобные выступления могли обернуться для вас большими неприятностями. Однако этого не произошло. Я, в некотором роде, даже восхищаюсь вашим, не побоюсь этого слова – гражданским мужеством. Не знаю, способен был бы я на такое… – Он, казалось, всерьез над этим задумался. – Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается! Теперь он, кажется, где-то во Франции выступает?

Вадим ничего не слышал о Франции и предположил, что это очередной гэбистский трюк. Он пожал плечами.

– А вы от него разве весточек не получаете?! – спросил Колесников, глядя ему в глаза.

– Иногда! – сказал Иволгин.

Колесников кивнул.

– Скажите, а вы не боялись оставить дочь с человеком, который провел столько времени в психиатрической лечебнице?

– Нет, не боялся! – сказал Вадим, поднимаясь. – Если у вас больше нет вопросов…

– Тихо, тихо, тихо… – Колесников успокаивающе взмахнул рукой. – Ну что вы, Вадим, как красна девица? Чуть что – сразу в штыки. Я понимаю, жизнь у вас нервная. Вот как представлю себе, что пришлось бы с моим сорванцом одному возиться, – так лучше сразу в петлю! А тут еще такие проблемы!

– Я не жалуюсь! Могло быть и хуже, если подумать.

– В том-то и дело, Вадим, что наша цель – не плодить страдальцев и мучеников, которые безропотно сносят гонения. Вернемся к Маркову! Значит, у вас не было никаких оснований беспокоиться – он никогда не вел себя странно, непредсказуемо?! В этом, собственно говоря, не было бы ничего удивительного, учитывая все, что ему пришлось перенести!

Вадим мог бы рассказать товарищу Колесникову очень многое о странностях Кирилла – о том, как Марков погружался в странное оцепенение посреди разговора, о криках посреди ночи – Кирилл иногда говорил во сне и часто – на английском языке. Причем старом, вычурном, который Домовой, язык и так знавший неважно, не мог понять совсем. Только к чему все это?! Делиться с гэбистом своими воспоминаниями он не собирался.

– Не было никаких оснований! – Вадим решил, что будет отвечать односложно, чтобы не сказать лишнего, – эти ребята мастера выуживать информацию в разговоре, их этому специально учат.

– А во время его пребывания в вашем доме не происходило никаких странных вещей?

– Что вы имеете в виду?!

– Ну, странных, – гэбист покрутил пальцами. – Необычных, экстраординарных!

Иволгин улыбнулся.

– Простите, но я не совсем понимаю, – сказал он и в этот раз нисколько не погрешил против истины – он действительно ничего не понимал. – Во всяком случае, черти из водопроводных труб у нас не вылетали! – добавил он, припомнив ту дурацкую газетную «утку» про дыру в преисподнюю.

– Черти?! – Гэбист как будто заинтересовался.

– Извините, это так, домашняя шутка! – поспешил объяснить Вадим.

– Ясно! Ну что ж, – сказал он, – наверное, это хорошо!

«Да, только то, что для вас хорошо, вряд ли хорошо для нас», – подумал Иволгин. Что они еще выдумали, интересно?! Хорошо, что Марков далеко, – впрочем, там ведь свои спецслужбы. Всякие там «штази» – «шмази»! Чертовы пауки!

– Что вы сказали? – спросил Колесников, хотя Иволгин был уверен, что произнес это про себя.

– Ничего, ничего! – Вадим вздохнул, вставая, и на этот раз хозяин кабинета его не останавливал. Впрочем, самое вкусное, гэбист, как оказалось, приберег напоследок.

– Да, чуть не забыл! – щелкнул он пальцами, словно фокусник, и Иволгин замер у дверей. – Если вас интересуют наши подвалы, то я могу вам кое-что рассказать! Сведения не совсем из первых уст, но, в любом случае, это ближе к истине, чем все, что вы можете услышать в курилке или в гостях у выжившего из ума старика!

Искусно, ничего не скажешь. Удар был не в бровь, а в глаз.

– А правда – скучная, как правде и полагается, – начал Колесников, который, казалось, не замечал или скорее делал вид, что не замечает произведенного эффекта, – правда в том, что в этих стенах когда-то находился институт микробиологии. Первый в стране. Никаких мутантов, чудовищ, машин времени и прочих чудес. Пробирки, микроскопы, немного пыли… Когда началась война, подвалы опечатали и вряд ли распечатают до нашей с вами смерти, что, надеюсь, случится еще не скоро! – Спасибо за информацию! – сказал Вадим. – Всегда рад помочь! – крикнул ему вдогонку Колесников радостно, словно нашкодивший мальчишка. «Чертовщина какая-то, – подумал Иволгин, стиснув зубы, – не ровён час, вырвется не то словечко, а через секунду уже ляжет на стол Колесникову в распечатанном виде. Кругом одни шпионы». И тут же пришла еще одна историческая аналогия: «И все-таки она вертится!» Насчет подвалов он все равно не поверил. Что-то здесь было не так. Он чувствовал, он знал. Чувствовал, как будто рядом что-то живое, оно пульсирует и зовет. И все-таки она вертится!

* * *

Переплет блуждал по переходам сна, спускаясь все ниже и ниже. Тело его металось во влажной от пота постели. В гостиной монотонно звучали шаги, скрип половиц под невидимыми гостями. Пещера, в которую он спустился по влажным ступеням, была когда-то пиршественным залом. Или, может быть, наоборот – ей предстояло стать таким залом в будущем, а он присутствовал при трансформации.

– Смотри! – шепнул кто-то рядом. – Так и ты меняешься сам по себе. Мы здесь совершенно ни при чем.

– Я знаю! – Переплет обернулся, чтобы посмотреть на того, кто это говорил.

Существо висело в воздухе на паре перепончатых крыльев, мелькавших так часто, что они казались прозрачными. Переплет дунул, и оно унеслось в темноту. Он спустился вниз по лестнице, перила становились теплыми, когда он прикасался к ним. Так хотелось прижаться лбом к холодному камню, сбить мучивший его жар, но это был не мрамор. Вокруг вообще не было ничего, что подлежало бы окончательной и несомненной идентификации. Все менялось, все было зыбким и ненадежным. Переплет положил ладонь на каменную голову горгульи, сидевшей возле лестницы, и она зашевелилась, расправляя мускулистые плечи.

Он отдернул руку и, боязливо оглядываясь на ожившее чудовище, прошел в зал, где за низким столом сидел наставник. Лестница за спиной провалилась в пыльный мрак, оставив его наедине с «монахом». А стол при ближайшем рассмотрении оказался самой настоящей гробницей, украшенной по краям черепами. «Допетровских времен», – определил Переплет. Что за мрачные шутки!

Где-то в темноте, совсем рядом, кружили странные создания.

– Это всего лишь призраки, – сказал наставник. – Демоны ночных кошмаров.