Огненная земля

Звенягин помычал, вытряхнул из трубки пепел.

— Жизнь. Все о ней говорят. Вы слышали, Букреев, ворон, как будто триста лет живет. И все летает, каркает клюет. За триста лет можно все крылья себе расшатать! А?

Возле пирса остановилась автомашина. Свет фар упал на побеленную будочку дежурного и погас. Кто-то хлопнул дверкой машины. Звенягин прислушался к быстрым и уверенным шагам.

— Контр–адмирал?

— Неужели сам?

Это приехал Шагаев. Он подошел, поздоровался.

Букреев пожал большую холодную руку Шагаева и доложил о погрузке.

— Итак, через три минуты в поход? — Шагаев поежился. — А где Батраков?

— Он на корабле, — ответил Букреев. — Прикажете его позвать, товарищ капитан первого ранга?

— Нет. Не надо… — Шагаев стоял высокий, полный, заложив руки за спину. — Контр–адмирал просил извинить его за отсутствие. Он срочно вызван на фо–Ка–Пэ. — Шагаев посмотрел на часы. — Давайте, Звенягин. Только не теряйте радиосвязи с берегом. Прошлый раз сами отбивались от авиации, а сообщи нам, подкинули бы истребителей. — Шагаев обратился к Букрееву. — Письма я получил. Иван Сергеевич просил передать вам, что все обещанное будет строго выполнено.

…На палубе — узкой и неустойчивой — сидели и лежали люди. Кое-кто спал. К мостику пришлось проходить между телами, вещевыми мешками и оружием. Возле палубных орудийных установок стояли комендоры.

С появлением Звенягина на командном мостике все пришло в движение. Его приказания, отданные резким голосом, были повторены всему дивизиону. Разом заработали моторы. Все двенадцать кораблей почти одновременно отвалили от пирса. Горы отодвинулись, и чаша бухты, оттененная мертвым звездным светом, становилась ^все меньше и меньше.

У мостика флагманского корабля стояли Баштовой и Манжула. Баштовой напряженно всматривался в быстро Уходящие высоты Толстого мыса. Над обрывом мельк-7 нул, погас и снова вспыхнул огонек. Звенягин наклонился к Букрееву.

— Ольга морзит своему, — сказал он. — Тяжело ей сейчас одной оставаться… Все же лучше, когда семья подальше…

На выходе из бухты посвежело. И как это обычно бывает при свежей погоде, море сильнее запахло солью и рыбой, водорослями, прелой древесиной и травами. Корабли проходили фарватер при бортовой качке.

Волны били в один борт, и холодная водяная пыль прилетала на палубу.

У берегов еще была заметна белая кайма прибоя. Но вот она исчезла. Над скалами мыса Дооб засигналил небольшой прожектор. Это был прощальный привет уходившим кораблям от гвардейцев береговых батарей сева- стопольца Матушенко.

Справа лежала пустынная Цемесская бухта, а в глубине ее, у обветренных, неласковых гор, угадывались развалины Новороссийска.

Звенягин круто повернул, и корабли легли на курс к Таманскому полуострову.

Часть вторая

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Обогнув скалистые обрывы Мысхако, Звенягин вытянул дивизион в строгую кильватерную колонну. Светосигнальный «люкас» флагмана бросил последние узкие и прерывистые пучки разноцветных лучей и погас. Корабли подтянулись и теперь неслись вперед, как бы связанные пенной грядой бурунов.

Возле орудия стояла Таня, прислушиваясь к однообразному мрачному шуму моря. Ветер забрасывал на корму соленые брызги, посвистывал в мачте и стволах зенитных пулеметов. Таня видела Курасова, стоявшего позади коренастого штурвального.

Чуть накренившись на правый борт, шел корабль Звенягина, по положению в строю названный передним мателотом. Необычное слово — мателот — казалось Тане сейчас каким-то таинственным прозвищем и очень подходило к этому темному и как будто крылатому кораблю.

И Курасов и Звенягин представлялись теперь Тане не хорошими друзьями, а людьми недосягаемыми. Курасов не оборачивался, хотя и знал — Таня стоит позади и наблюдает за ним. Она догадывалась, что даже и сейчас Анатолий думает о ней.

С мягким утомительным рокотом работали моторы. Корабль, то окунаясь носом, то припадая на корму, Догонял белые гребни волн и подминал их под себя. Раздавленные волны уходили в темноту ночи.

Лежащие на палубе краснофлотцы взвода связи пошептались. Один из них приподнялся.

— Таня, устраивались бы с нами. Мы бы потеснились.

— Спасибо, ребята, — дружески ответила она. — Я спущусь вниз.

— Внизу битком, Таня.

— Нам капитан–лейтенант уступил свою каюту.

— В каюте затишней, — согласился моряк. — А то мы бы и здесь пристроили вас знаменито…

— Спасибо, ребята.

Таня прислонилась спиной к орудию и смотрела на неясные очертания гористых берегов. Вспомнилось недавнее прошлое, связанное с этими местами… Они плыли на теплоходе «Аджаристан» из Ялты в Новороссийск. Эти же, сейчас темные, берега от Анапы до Абрау–Дюрсо стояли голубой искристой стенкой, и даже скучные известняковые осыпи и срезы радужно играли под солнцем. Каждое деревцо, резко очерченное от комля до верхушки, сверкало блестками листьев и туго натянутой на стволы тонкой корой. С берегов доходили запахи нагретой жарким солнцем виноградной лозы, опьяняющие ароматы зреющего хмеля, пшеничных и кукурузных полей, щедро брошенных золотыми квадратами в долинах и на взгорьях.

Влюбленный в Таню паренек, комсомольский работник, с которым она познакомилась на курорте в Мис- хоре, был рядом с ней. Дельфины, алчно ожидавшие подачки, кружились возле теплохода, один выплыл совсем близко. Таня непроизвольно прижалась к спутнику. И тогда, впервые за время их знакомства, застенчивый белобрысый паренек Матвей (так звали его) вдруг обнял Таню сильными руками и горячо поцеловал ее. Ей было приятно, ново и страшно… Вырвавшись от него, она побежала. Коротко остриженные волосы взлетали над ее головой, в ушах звенело.

В тот же день в ресторане они пили шампанское «Абрау–Дюрсо», чокаясь длинными бокалами. На столике стояла ваза с персиками и бархатными гроздьями муската. Тане, скромной студентке медицинского института, было неловко оттого, что два официанта, пожилых и солидных, с седыми усами, ловили и предупреждали каждое ее желание. Уходя, она не знала, как их отблагодарить, и, покраснев, на прощанье пожала им руки. При подъеме на трапе Матвей полуобнял ее и шепнул: «Ты мило обошлась с ними. Я тебя за это еще больше люблю». Все это ясно припомнилось сейчас Тане.

В Новороссийске Матвей задержался у них в семье на неделю на правах жениха. Мать присматривалась к нему и, наконец, утвердила танин выбор. Неделя прошла очень быстро. Мать пекла пироги, Матвей приносил к обеду вино. Вечерами ходили пить бузу, есть восточные сладости и играть на нардах в кофейне.

Таня перевелась в Москву. Матвей оказался хорошим человеком. Почти ежедневно молодожены встречались у манежа, там, где скрещивается много трамвайных и троллейбусных путей, и вместе возвращались в свою квартиру на Красную Пресню. Счастливые, безмятежные дни!