Огненная земля

— Была не была, с милым повидалася!

Щиток затрясся, подрагивая поползли зубья патронов. Стреляя, Шулик прищурился и на лице его легло злое, отчужденное выражение. Возле них появился Горленко. Он был свежий, подтянутый, в начищенных сапогах, чуть измазанных глиной, в синих штанах–галифе. Покачивая плечами, держа красивую голову на мускулистой загорелой шее, оттененной беленьким целлулоидным подворотником, он подошел к пулемету и посмотрел в ту сторону, куда стрелял Шулик.

— Косоприцельным, Шулик?

Шулик обернулся, подморгнул, и снова его лопатки поднялись над головой.

— Отставить, Шулик, — сказал Горленко. — Видишь, зря патроны переводишь.

Шулик отпустил ручки пулемета.

— Думал помочь, товарищ лейтенант.

— Такая помощь с поля ветер, с трубы дым. — Горленко подошел к Букрееву и Батракову, откозырял по всем правилам. — На пехоту сегодня прет, товарищ капитан.

…В середине дня, после повторных атак танков и «Фердинандов», Гладышев потребовал полуроту моряков на поддержку левого фланга. Моряков повел Горленко, а вслед за ним на КП дивизии отправился Батраков, решивший доказать нецелесообразность дробления батальона. Букреев не удерживал, решил не мешать Батракову объясниться с Гладышевым.

Раздосадованный вернулся Батраков. Только после обеда, съеденного на скорую руку, он решил рассказать Букрееву все, что произошло на компункте.

— Пришел к нему и поговорил с ним начистоту. Попросил у него обратно всех наших моряков. Нельзя, говорю я ему, чтобы моряки сражались и тут и там и таяли…

— Так нельзя ставить вопрос, — сказал Букреев, — сражаются не только одни моряки. Солдаты тоже дерутся и стойко и безропотно.

— Видал, как сражаются, — Батраков рассерженно отмахнулся.

— Но то была небольшая группа. — У моряков тоже имеются такие субъекты, Николай Васильевич.

— А иди ты к богу в рай… Тоже заодно…

— Ну, продолжай…

— Что продолжать, если ты…

— Продолжай, горячка.

— Разрешите, говорю, наступать, товарищ полковник. Там, где немцы укрепятся, — плохо. После не выкуришь. Где нужен один человек, понадобятся два. Надо, мол, наступать и расширять плацдарм. А потому и не мельчите нас…

— Что он ответил?

— Подумал и тихо так сказал: «Нельзя». Почему нельзя? Наших, мол, сил не хватит наступать. Нас тогда по частям разобьют на просторе, и мы плацдарм не удержим. А сейчас, мол, самое главное, нервировать немцев здесь, чтобы они не могли сконцентрировать силы на направлении нашего главного удара и не могли сбросить наш стратегический десант. В этом, мол, наша основная задача.

— Он прав, — сказал Букреев, — совершенно прав.

— А я, думаешь, дурак. Я тоже понял, что он прав. Моряков отпущу, говорит, когда отпадет в них необходимость. И рассказал мне, как маленькому, в чем сила единого командования, в чем смысл разумного распределения сил и в чем слабость цеховых интересов.

— И ты, наверное, с ним не согласился?

— Я с ним согласился. Но когда он сказал мне, что если у него нехватит людей для отражения атак, он снова затребует моряков, я не мог удержаться, Николай Александрович. Говорю тогда ему: «Проходил я по берегу, видел, сколько там ваших. Дайте мне право, я возьму десяток матросов и выковырю их из ямок».

— Что ответил полковник?

— Он сказал: «Мы знаем, что вы, моряки, очень храбрые, но берег охранять тоже нужно»… — Батраков помялся. — Если сказать тебе откровенно, он прав может быть и в этом, хотя вряд ли те охраняют берег. Но когда он сказал насчет храбрости моряков, показалось мне, что он смеется над нами…

— Ну, какой ему смысл над нами смеяться, Николай Васильевич, — пожурил его Букреев.

— После я сам догадался, что так. Но тут еще помешала моя глухота. Ты представляешь, я кое-что не дослышу, а мимику можно истолковать по–разному. А тут еще такая пальба пошла, совсем я оглох. Вот тогда я и ответил ему: «Если бы не было моряков, товарищ полковник, ни вы бы не сидели здесь, ни нас бы не было». Он разгорячился, ну, конечно, перегрызлись с ним, и ушел я восвояси…

— Что же он приказал?

— Наступать не будем. Надо совершенствовать позиции.

— Будем точно выполнять приказ. Что ты на меня так смотришь? Приказы не подлежат обсуждению и критике.

Батраков поднялся.

— Кстати, ее видел?

— Кого ее? Тамару, что ли?

— Татьяну.

— Где?

— В санбате. Доложила мне все под козырек, по–настоящему.

— Оказалась все же Таня настоящим человеком, а?

— Что такое оказалась? Да пусти на ее место любую нашу женщину, то же будет делать, так же. По–моему у нас все такие, только вот ей повезло попасть в самый раз…

— Но ты всегда против женщин, Николай Васильевич.

— Против женщин может быть только идиот. Ведь у меня жена есть, детишки — девочки. Как я могу быть против женщин. Я только против того, чтобы они шли в десантные части. Нечего им тут делать. У Степняка вчера убило двух пулеметчиц. Увидел я девчат, убиты, такая на меня тоска нашла… Лежит раскромсанная девушка, руки раскинула, голова пробита. Эх, ты, Букреев. Тяжело. Степняк слезы заглатывал. А его трудно до- шкурить. Хотя и стишки пописывает, но парень железный и нервничать не любит. Рыбалко не уступит.

— Чую, тут за мэнэ балачка? — спросил ввалившийся Рыбалко.

— Ты зачем пожаловал, Рыбалко? — спросил Букреев. — Кто вызывал?

Рыбалко посерьезнел.

— Просить хочу, товарищ капитан.

— Чего?

— Взять высотку, ось той бугор, что праворучь. Ну, прямо-таки той бугор меня зарезал. Ни пройти, ни проползти. Со вчерашнего дня снайпера уже третьего у меня сняли. Торчит той, як бородавка на носе.

— Нужно взять высотку? Так что ли?

— Да.

— Кто же ее возьмет?

— Я сам возьму.

— Сам?

Букреев остановил на Рыбалко выжидательный взгляд_;.

— Я возьму, товарищ капитан. Дышать нельзя через той клятый бугор. Без потерь возьму, ось побачите. Я все обкумекал, товарищ капитан.

— Ну, иди к роте. Поджидай меня, решим на месте.

Высотку атаковали при поддержке минометного огня.

Рыбалко повел ударную группу. Букреев руководил операцией и выдержал сильный огневой налет, открытый немцами по позициям первой роты. Через час, при сгущенных сумерках, высотка была отштурмована и закреплена. Пьяный от удачи, Рыбалко хвалился трофеями. Им было захвачено три пулемета, ротный миномет и восемнадцать винтовок.

— Хоть подремать зараз можно, товарищ капитан. Цеплялись за нее фрицы, не дай боже. Отчаливать пришлось вручную…

Букреев возвращался в хорошем расположении духа. Манжула с удивлением услыхал, как его командир насвистывал арию из Травиаты, известную ему, — не один раз исполнялась на линкоре шефами.

Высоко поднимем наш кубок заздравный

И жадно прильнем к нему устами…

Из темноты вышла Таня и незаметно приблизилась к Букрееву, когда он выходил из траншеи, подрытой к маяку.