Огненный крест. Книги 1 и 2

— Я, конечно, знал свое имя и свой адрес, но это мало помогло. Мой отец уже погиб, и когда люди из Красного креста нашли брата моей бабушки, и он приехал забрать меня, они выработали свою версию того, что произошло в убежище.

— Чудо, что я не погиб со всеми на площадке, сказали они мне. Они сказали, что мать каким-то образом среди паники выпустила мою руку, и меня, должно быть, унесло от нее людским потоком, и таким образом я оказался на нижнем уровне, где крыша не обвалилась.

Рука Брианны, которая все еще держала его ладонь, сжала ее сильнее.

— Но сейчас ты помнишь, что произошло? — спросила она тихо.

— Я помню, как она отпустила мою руку, — произнес он. — И потому я думал, что остальное тоже правда. Но это не так.

— Она отпустила мою руку, — сказал он. Слова теперь давались ему легче; тяжесть в его груди и сжатие в горле прошли. — Она отпустила мою руку… а потом взяла меня. Эта маленькая женщина… она подняла меня и перебросила через стенку. Вниз в толпу на нижнюю платформу. Я был оглушен падением, но я помню грохот обвалившейся крыши. Никто на той площадке не выжил.

Брианна прижалась лицом к его груди и испустила длинный дрожащий вздох. Он погладил ее волосы, и его сердце, наконец, замедлило свой сумасшедший бег.

— Все в порядке, — прошептал он ей. Голос его был хриплым и резким, и огонь в камине вспыхнул расплывчатыми звездами сквозь влагу в его глазах. — Мы не забудем. Ни Джем, ни я. Независимо ни от чего, мы не забудем.

Он видел лицо своей матери, сияющее среди звезд.

«Умница», — сказала она и улыбнулась.

Глава 99 Брат

Снег начал таять, и меня волновали противоположные чувства: радость от того, что наступает весна, и в мир приходит тепло, и тревога от того, что тает барьер холода, который ограждал нас, пусть и временно, от внешнего мира.

Джейми не отказался от своего намерения. Он потратил вечер и, тщательно подбирая слова, составил письмо Милфорду Лайону. Он готов, написал он, рассмотреть вопрос Лайона о продаже своего товара — то есть незаконного виски — и рад сообщить, что имеет на данный момент достаточное его количество. Однако он беспокоится о сохранности товара во время доставки — не исключена возможность его перехвата таможенниками или грабежа в пути — и желал бы иметь гарантию, что доставкой будет заниматься джентльмен, известный своей способностью в таких делах: другими словами контрабандист, которому известно все побережье сверху донизу.

Он написал, что получил уверения от своего друга мистера Пристли из Эдентона (который о Джейми и не слышал) и от мистера Сэмюеля Корнелла, с которым имел честь быть в военном совете губернатора, что некий Стивен Боннет как нельзя лучше подходит для такого рода дел. Если бы мистер Лаойн устроил ему встречу с мистером Боннетом, чтобы Джейми мог составить свое мнение и убедиться в надежности предприятия, то…

— Ты думаешь, он сделает это? — спросила я.

— Если он знает Стивена Боннета и сможет найти его, то, да, сделает, — Джейми прижал кабошон перстня к воску, запечатывая письмо. — Пристли и Корнелл — это имена, способные творить чудеса.

— А если он действительно найдет Боннета…

— Тогда я поеду и встречусь с ним, — он убрал кольцо с затвердевшего воска, оставив на нем гладкую выемку, окруженную маленькими земляничными листьями герба Фрейзеров. Листья означали постоянство. В некоторые моменты мне казалось, что это лишь другое слово для обозначения упрямства.

Письмо было отправлено с Фергюсом, и я попыталась забыть о нем. Все еще длилась зима, и при удаче судно Боннета могло попасть в шторм и затонуть, избавив нас от больших неприятностей.

Однако мысль о нем постоянно присутствовала в тайном уголке моего ума, и потому, когда я вернулась после приема родов и обнаружила пачку писем в кабинете Джейми, мое сердце подпрыгнуло к самому горлу.

Слава Богу, я не нашла среди них письма от Милфорда Лайона. Но даже если бы оно пришло, оно в тот же момент было бы забыто, потому что среди корреспонденции находился конверт с именем Джейми, написанным твердым почерком его сестры.

Я едва подавила желание тут же вскрыть его и, если в нем были несправедливые упреки, бросить письмо в огонь, пока Джейми не увидел его. Однако воспитание возобладало, и я смогла сдержать себя до тех пор, пока Джейми не прибыл из Салема, залепленный грязью с головы до ног по причине раскисших дорог. Узнав о письме, он торопливо сполоснул руки и лицо водой и вошел в кабинет, тщательно закрыв за собой дверь, прежде чем сломать печать.

На его лице не отражалось никаких эмоций, но я видела, что он глубоко вздохнул, как бы готовясь к худшему. Я тихо подошла к нему и положила руку на плечо в молчаливой поддержке.

Дженни Фрейзер Мюррей писала уверенной рукой округлыми изящными буквами с четкими линиями.

«16 сентября 1771.

Брат,

Взяв перо и написав это слово, я сидела и смотрела на него, пока свеча не сгорела на целый дюйм, а в голове так и не появилось ни одной мысли: что я могу тебе сказать. Однако продолжать сидеть, ничего не делая — бесполезная трата воска, но с другой стороны, если я погашу свечу и пойду спать, то лист бумаги будет испорчен. Значит, я должна продолжить.

Я могла бы упрекать и ругать тебя. Таким образом я заполнила бы часть листа теми словами, которые, по словам моего мужа, были самыми грязными и отвратительными ругательствами, которые он когда-либо слышал в своей жизни. Не пропадать же им зря, в свое время я приложила много усилий, придумывая их. Однако думаю, что мне не хватит бумаги, чтобы записать их все.

И еще я думаю, что не хочу бранить и обвинять тебя, поскольку ты можешь воспринять это как справедливое наказание и потому решишь, что искупил свою вину, и совесть твоя успокоится. Это было бы слишком легкое наказание; мне хочется, чтобы вина терзала твою душу, как потеря сына терзает мою.

Несмотря на это, я хотела бы простить тебя, и хотя в настоящее время это кажется мне весьма сомнительным, может быть со временем, эта мысль станет для меня более приемлемой».

Брови Джейми поднялись чуть ли не до линии роста волос, но он продолжал читать дальше.

«Однако сейчас я взяла перо с определенной целью. Тебе будет интересно, что подвигло меня на это действие.

Я ездила проведать Мэгги в прошлой понедельник; у нее родилась малышка, так что ты в очередной раз стал дядей. Это красивая девочка; ее назвали Анжеликой. Я полагаю, что имя глупое, но она очень миленькая и родилась с пятном в виде земляничного листа на груди, что является хорошей приметой. Домой я отправилась уже вечером; по дорогое мой мул наступил ногой в кротовую нору и упал. В результате мы с ним оба охромели, и я не могла ни ехать на нем, не идти пешком.

Это произошло на Олдернской дороге, как раз через холм от Барлиггана. Обычно я не ищу общества Лаогеры МакКензи (она вернула себе прежнее имя, а я дала всем понять, что не желаю, чтобы она использовала имя Фрейзеров, так как не имеет на него прав), но это было единственное место, где я могла получить еду и убежище, ибо надвигалась ночь, и собирался дождь.

Расседлав мула, я оставила его щипать траву возле дороги, а сама похромала добывать еду и кров для себя.

Я подошла к дому со стороны огорода и натолкнулась на беседку, которую ты построил. Теперь она вся увита плющом, так что я ничего не видела, но поняла, что в ней находятся люди, так как слышала голоса.

Начался дождь, не очень сильный, но, вероятно, из-за стука капель, они не услышали, как я кричала. Я подошла ближе, еле передвигаясь, поскольку ушиблась, падая с мула, и моя правая лодыжка болела, и только хотела позвать снова, как услышала из беседки звуки самого непристойного hochmagandy».

— Hochmagandy? — я вопросительно посмотрела на Джейми.

— Блуд, — ответил он кратко.

— О, — сказала я и пододвинулась, чтобы заглянуть ему через плечо.

«Я тихо стояла и думала, что делать. По голосу я узнала в женщине Лаогеру, которая пустилась во все тяжкие, но я понятия не имела, кто был ее партнером. Моя лодыжка вздулась, и я не могла уйти, так что мне пришлось слушать все это непотребство.

Если бы это был человек из наших, я знала бы об этом, но я не слышала, чтобы она кого-нибудь привечала, хотя некоторые пробовали за ней ухаживать. В конце концов, у нее есть Барлигган, и она живет как лэрд на деньги, которые ты ей присылаешь.

Я была вне себя от гнева и еще больше потрясена, когда поняла его причину. Я была в ярости из-за тебя, как бы это ни было глупо в данных обстоятельствах. Однако, обнаружив в себе такие эмоции, я должна была неохотно признать, что не все мои чувства к тебе умерли».

Здесь текст прерывался; возможно, Дженни отвлеклась по каким-то домашним делам. Письмо продолжалось с новой датой на следующей странице.

«18 сентября 1771.

Я иногда вижу во сне маленького Иэна…»

— Что? — воскликнула я. — При чем тут маленький Иэн, кто был с Лаогерой?

— Хотел бы я знать, — пробормотал Джейми. Кончики его ушей побагровели от прилива крови, но он не оторвал глаз от страницы.

«Я иногда вижу во сне маленького Иэна. Обычно я вижу его здесь в Лаллиброхе среди повседневной жизни, но иногда мне сниться его жизнь среди дикарей. Если он все еще жив. Я пытаюсь убедить себя, что сердце поведало бы мне, если бы это было не так.

Я опять возвращаюсь к тому слову, с которого начала — „брат“. Ты мой брат, также как маленький Иэн — мой сын; вы оба моя плоть и кровь. Если потеря Иэна тревожит мои сны, то потеря тебя не дает мне покоя днем, Джейми».