Огненный крест
Шрифт:
В самом деле, православная вера была нашей официальной религией, поскольку её заповеди и догматы соответствовали нравственным нормам человеческого общежития, христианскому учению о взаимотерпимости, что было особенно важно в таком огромном многонациональном государстве, каким была Российская империя. Кроме этой объединяющей миссии, церковные обряды на Руси уже давно стали сутью и содержанием самой народной жизни, её бытовыми традициями. Религиозные праздники и соответствующие богослужения в храмах, посещение их и причастие к святым тайнам, рождественские, святочные, пасхальные и троичные семейные торжества настолько вошли в каждый дом и в сознание русских людей, что сломать весь этот тысячелетний уклад означало бы полностью зачеркнуть, перевернуть вверх дном всю жизнь общества, обесценить и обескровить психологию россиян, сделать бессмысленным само их существование. Отменить, изъять из обихода Православие на деле означало бы разрушить всё государственное здание, ибо без искренней веры в Творца мироздания, а значит, и
Выдающийся общественный деятель XIX века, апологет государственности Михаил Никифорович Катков писал: «Государство не находится в антагонизме со свободой, напротив, свобода возможна только в его ограде, но при условии сильной власти, способной защитить личную свободу людей от всякого насилия и вынуждения. В понятиях и чувстве народа Верховная Власть есть начало священное...»
«За Веру, Царя и Отечество»... Говоря об Отечестве, всегда помни лось, что есть неразделимое с ним определение – Родина-мать. Отчина, земля отчич и дедич, отчие места, где русский человек появился на свет и возрос, живёт и работает, радуется и печалится, хлопочет о своих делах и заботится о своём потомстве, творит повседневную красоту и не забывает о милосердии, для него значат буквально всё. Это среда его обитания и добывания хлеба насущного, его колыбель и надёжный кров для продления своего рода, это, наконец, место его вечного успокоения в надежде на оставление благодарной памяти о себе. Поэтому искони считалось, что лучше достойно умереть в бою, чем изменить матери Родине, предать родную землю и отдать своих близких на поругание врагу. Без свободной Родины не может быть ни единого национального государства, ни самого физического существования народа.
На культе верности Отечеству было построено и школьное, и семейное воспитание.
Мальчик, разлученный со своей семьёй учебой в кадетском корпусе, почти безболезненно переносил перемену в своей жизни. Привычную домашнюю обстановку «молодому», то есть кадету, отныне все цело заменяла его новая большая ученическая семья, вся хлопотливая атмосфера его единых с товарищами корпусных интересов. В кадетской семье каждый воспитанник оказывался на виду у своих новых сотоварищей, таких же ребят, как и он сам. Все его достоинства и изъяны здесь сразу же обнаруживались. Пришедший в кадетский корпус уже с первого своего шага смекал, что хорошее в нем кадеты заметят и поощрят, а дурное уличат и высмеют. Ленивого товарищи по службе заставят подчиниться установленному распорядку, а не способного к военному делу, несостоятельного в своих амбициях и самомнении поставят в такие условия, что он будет вынужден с позором покинуть требовательную кадетскую семью. Тот же, кто с радостью примет других, сольётся с организмом кадетского товарищества, преодолеет все трудности и успешно закончит курс учёбы. И если он поступит впоследствии на офицерскую или на какую иную, даже гражданскую стезю, то память о корпусе сохранит на всю жизнь. И память эта будет самой благодарной, нежной и ревностной по отношению ко всем другим периодам его долгой или трагически короткой жизни.
Великий князь Константин Константинович, будучи начальником всех военных учебных заведений Российской империи, лично выработал и разослал во все корпуса и училища подлежащие к руководству в жизни свои заповеди, на коих и держался весь уклад кадетских коллективов. Эти двенадцать параграфов знал наизусть каждый, готовившийся стать офицером, воспитанник кадетского корпуса. Например: «Военное товарищество доверяет душу, жертвует жизнью», «На службе дружба желательна, а товарищество обязательно», «Оскорбление своего товарища – это оскорбление товарищества»...
И вот в России началась революционная смута. (Предшественница – нынешней!) Уже в марте 1917 года Временное правительство стало переименовывать Русские кадетские корпуса в «военные гимназии», снимать с их воспитанников погоны и отбирать у них табельное учебное оружие. Поэтому вполне естественно, что подростки и юноши- кадеты во время столкновений с революционными люмпенами защищали порядки тысячелетней державы и свои собственные «гнёзда».
Затем и красные объявили всех воспитанников кадетских корпусов «контрреволюционерами» и начали их преследование, а потом и зверское избиение, уничтожение. Кадетам пришлось прятать погоны под гражданскими рубашками, а с образованием Добровольческой армии – пробираться в её части на юге страны. В подразделениях белых сражалось немало юных патриотов России из числа кадет. С эти ми подразделениями, не сдавшись, они ушли за границу.
Прощаясь с пожилым русским доктором, учившимся в кадетском корпусе на территории братской нам Сербии, я спросил чистосердечного собеседника:
Скажите, пожалуйста, Георгий Григорьевич, как Вам, в младенческом возрасте оказавшемуся на чужбине, выросшему за пределами обездолившей беженцев Родины и увидевшему её впервые со всем недавно, как Вам удалось остаться русским и даже зажечь в своём сердце такую нежную любовь к России?
Собеседник прочитал в ответ стихотворение, которое написал один из его товарищей по судьбе, русский эмигрант. Стихотворение это стало песней, знают её и исполняют зарубежные русские во многих странах русского рассеянья:
Меня ласково русское сердце не грело, Не румянил мне щёки московский мороз, Колыбельную песню Россия не пела, Ветер вольных степей мне не путал волос. Отчего же тогда я, взращенный чужбиной И по книгам узнавший родимую Русь, С миллионами братьев о ней, о любимой, Так мечтаю и к ней всей душою стремлюсь? Оттого, что родился я с русскою душою, И течет во мне та же славянская кровь. Вот поэтому силой нельзя никакою Погасить в моем сердце к России любовь!Через некоторое время, завершив свой очерк о кадетах и юнкерах ушедшей от нас былой России, собрался один из ксерокопированных экземпляров отправить в «Тюмень литературную», как почтальон вручил мне пакет с красочной венесуэльской маркой. Письмо было от Волкова Георгия Григорьевича, в котором он, в частности, писал: «...Хочу прежде всего поблагодарить и за письмо Ваше и за газеты, которые я роздал всем жаждущим слова с берегов Отечества. А над «Известиями культуры России» я вчера просидел до полуночи. И я благодарю Бога за то, что есть на Руси настоящие Русские люди, которые, несмотря на голод, холод и всякие препоны, думают не о себе, а о судьбах Родины и народа. Вообще хочу признаться, что моя четвёртая поездка в Россию дала мне уверенность в том, что наша любимая страна не пропадёт, пока есть в ней и помогают ей делом такие патриоты, как редактор «Истоков» москвич Блазнин, тюменец поэт и редактор Денисов, тоболячка Захарова, ваша семья и многие другие ваши единомышленники. Ведь каждый из вас не просто раздумывает над горестями России, но и все делает для одоления злых сил. Одна Людмила Николаевна Захарова чего стоит! Собрав в Тобольске клуб «Добрая воля», она вместе со своими подвижниками восстанавливает то, что в течение семидесяти пяти лет намеренно губилось и разорялось. Они, сподвижники ваши, заставляют каждого подумать о многом, о чем раньше и помыслить то было невозможно. И за всё это всем вам великая благодарность от нас, русских людей, живущих вдали от своей исторической Родины.
И спасибо моим родителям, наставникам в кадетском корпусе в сербском городке Горажде за то, что они научили меня любить мою Россию. Мы, Русские, должны гордиться принадлежностью к своему великому народу. И у нас есть чем гордиться.
РАССЕЯНЫ, НО НЕ РАСТОРГНУТЫ
Венесуэльский дневник. 1991 год
«...Дневник – одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалёком будущем эта форма вытеснит все прочие».
Проснулся в русском доме под иконой Богородицы и под двумя старинными тульскими самоварами, тускло мерцающими на полке своей зеленовато-желтой латунью. Пестрели пристроенные на обозрение простенькие полотенца с ручной вышивкой – с претензией на старинное рукоделье, на народное искусство. Возможно, что так оно и есть: осколочек России, память о каких-то предках, занесенная далеко-далёко. Рядом, как бы в противовес русской атрибутике, сверкали глянцем суперобложек явно современные и дорогие книги, художественные альбомы заграничного издания. И опять – несколько сувенирных московских матрешек, прочих безделушек, праздного назначения. Все это – аккуратно, чинно, бережно...
В высоких и просторных окнах стояло раннее утро. Сам солнечный свет, его лучи еще прятались за высокой каменной стеной двора. Там же, видимо, приветствуя начало нового рассвета, кричали попугаи. Вчера вечером в хоре лягушек они орали вовсе заполошно – в том, соседнем, за высокой стеной, пространстве.
Поднялся, посмотрел в окошко, что открывало вид на утреннюю улицу: попугаи летали с криками и там, будто у нас в сибирской деревне вороны, которые обычно орут к приходу ненастья, присматриваются к укромным закуткам. И долго так кружат с криками, надоедливо оглашая окрестности. Но, нет, здесь это сравнение все же мало вписывалось в радужные картины. Попугаи не родное вороньё, экзотика! И дополняли эту тропическую экзотику живописного вида дома-коттеджи напротив, каждый с прочной и глухой оградой, а в отдалении, как уместно писать в таких случаях: в сизоватом утреннем тумане – горные вершины. И крыши домов, и других строений – в густоте зеленых деревьев, почти скрытые этой густотой. И только близко, через улицу, на её противоположной стороне, как на блюдечке, одноэтажный, типа длинного, просторного, облепленного яркими вывесками сарая, магазин «Аутомеркадо», где «есть всё» – припомнилась вчерашняя характеристика этой местной и ближней торговой точки.