Огненный крест

Так он всё и сделал – и всё уладил.

На немецкой бирже труда городка Оржегов я показал свою студенческую книжку юридического факультета и сказал, что немецкая биржа труда в Белграде нам, югославским студентам, гарантировала возможность учиться и в Германии. А то что я не явился на биржу труда в Берлине и не просил там работы, которая дала бы мне возможность учиться на юридическом факультете, так это из-за плохого знания немецкого языка. Конечно, все это я говорил не потому, что горел желанием учиться в германском университете, а для того, чтобы меня послали в Берлин.

Так и получилось. Мне дали железнодорожный билет до Берлина, денег на дорогу, продуктовые карточки и бумажку-документ – право получать горячую пищу на немецких военных пунктах, на железнодорожных станциях.

Нет, меня не интересовал юридический факультет, у меня была одна цель – служить России. И я явился к моему вождю Байдалакову. Он меня устроил рабочим на маленькую фабрику динамо- моторов, где не было контракта: фабрика не работала на оборону страны. Хозяином фабрики был немец из России, из немецких колонистов. Когда то он окончил в России юнкерское училище, директором которого был генерал Адамович. Тот самый Адамович, который был директором и нашего кадетского корпуса в Белой Церкви.

В России хозяин нашей фабрики динамомоторов был произведен генералом Адамовичем в офицеры и в Первую мировую войну воевал в русской армии против немцев, потом в Белой армии против большевиков. Когда генерал Врангель эвакуировал Белую армию из Крыма в Галлиполи, будущий хозяин фабрики как немец поехал в Германию, был легко принят. И быстро открыл свое дело, набрав в мастера и рабочие бывших сослуживцев по Белой армии. В большинстве это были русские офицеры, состоявшие в организации Байдалакова.

Я стал работать помощником мастера по намотке динамомоторов. Русского, бывшего белого офицера. Подавал ему провод, он его укладывал. И советовал смотреть, как он это делает. Учиться, чтоб стать мастером. Как-то он сказал мне: «Я знаю, что у вас на уме! Работа вас не интересует. Вы здесь на этапе, чтоб отправиться дальше на восток, в Россию. Я вас понимаю. Я сам был такой в ваши годы... Когда мы, белые, проиграли войну, попали сюда, думали, что мы здесь только до весны... И я так же, как вы, не интересовался этой работой. И потерял время. Годы потерял. И дальше мастера не пошел. А мой друг по Белой армии, работая здесь, записался на факультет электроники. И вот теперь он на этой фабрике, где начинал рабочим, главный инженер... Я хочу спасти вас от заблуждений, от повторения моей ошибки. Не надейтесь на Хитлера. Хитлер войну проиграет!..»

Мастер смотрел на меня изучающе и продолжал, продолжал: «Оставайтесь на нашей фабрике, научитесь этому делу, я пошлю вас на курсы электросварки. Можете и вы, так же как наш главный инженер, работая здесь, записаться на электротехнический факультет. И когда окончится война, будете иметь свою специальность, пересидев войну у нас на фабрике... Хитлер верил, что война будет быстрая, за одно лето он пройдет всю Россию до Урала и русских выгонит в Сибирь. Но осенью немецкие танки завязли в русской грязи, а зимой замерзали. Сами немцы не были обмундированы для русской зимы, им стали давать, как они сами говори ли, медали за «мороженое мясо», то есть за отмороженные руки и ноги...

Наши русские друзья, устроившиеся в немецкие тыловые части ШПЭР и ТОДТ, полувоенные, полусапёрные, как-то приехав в отпуск в Берлин, нам рассказывали: немцы бросают красноармейцам листовки с аэропланов. В листовках портреты Хитлера и надписи на русском языке: «Хитлер освободитель, освободит вас от колхозов! Бей жида-большевика! Морда просит кирпича! Сдавайтесь и сразу получите хлеб с маслом!» И – фотография пленного красноармейца, который ест хлеб с маслом. Эти листовки наши друзья привезли и нам показывали... Да, в начале войны у красных сдавались целые армии, а немцы окружали их колючей проволокой в поле под осенним дождем, бросали им через проволоку горстями сырую пшеницу... Хитлер – освободитель от колхозов не распустил, а оставил колхозы, как были, поставил колхозными начальниками своих людей, чтоб забирать весь хлеб и отправлять его в Германию, как делали это большевики. Немцам тоже колхозы оказались удобнее, чем частные собственники... Немцы разогнались на Урал, но просчитались. Русские стали оказывать сопротивление и местами даже перешли в наступление. И русские увидели своих товарищей, умиравших с голоду в немецком плену в полевых лагерях военнопленных, без крыши, без бараков. Увидели полуживые скелеты. Советское командование приказало разослать по всем полкам по одному или по несколько таких живых скелетов для пропаганды, чтоб не сдавались немцам в плен. И русские солдаты не стали больше сдаваться немцам в плен. Стали яростно сражаться против внешнего врага, который оказался не лучше внутреннего – жидов большевиков. Предпочитали, попав в окружение, уходить в партизаны, бить немцев, где только возможно. А немцы стали расстреливать по сто невинных русских за одного немца, убитого партизанами...»

Такие воспитательные беседы вел со мной мастер часто.

Устройство моё в ШПЭР или ТОДТ затягивалось, а оставаться на фабрике Юхана Хабнера, «пересидеть войну», как мне советовал мой русский мастер, и устраивать свою жизнь в Берлине меня не соблазняло. Меня потянуло назад в Югославию. И я по просил у Юхана отпуск в Белград, якобы по «студенческим делам». Юхан сказал: «Хотя вам еще не полагается отпуск, не прослужили полгода, но я вам, воспитаннику генерала Адамовича, всё сделаю».

Я вернулся в Югославию и опять же по совету моего отца поступил в Русский корпус.

Жаркое было лето

Меня направили в штаб первого полка, стоявшего в городе Лознице, на берегу пограничной, между Сербией и Боснией, реки Дрины. Уточню, что Сербия в то время, под немецкой оккупацией, возглавлялась сербским генералом Недичем. Генерал исполнял договоренность с немцами – бороться силами своих отрядов добровольцев-антикоммунистов с коммунистическими партизанами.

В Хорватии «сидел» самостийник Пелевич. Он договорился с немцами не как побежденный, а как союзник, немцы признали его Независимую Державу Хорватскую в границах самой Хорватии, Приморья Югославии, где жило совсем немного хорватов, а большинство – сербы, и всей Боснии до реки Дрины – с большинством мусульманского населения, то есть отуречившимися сербами, и меньшинством сербов православных.

В первом полку был такой порядок. Доброволец, поступивший на службу, должен был отслужить месяц в караульной команде первого полка, потом его направляют в ту часть, в которую он сам пожелает. Начальником караульной команды в Лознице был полковник Кожухов. Он каждое утро присутствовал на разводе караулов, спрашивал всякого в строю: «Имя, фамилия, чин? Ваши обязанности?» Полковнику надо было отвечать четко, точно. Как- то один из караульных на его вопросы ничего не ответил. Стоит, смотрит начальнику караульной команды в глаза и молчит.

«Господин полковник, разрешите сказать!» – начал было сосед по строю. – «Молчать! Не разговаривать! Не вас спрашивают!»

Полковник уже кипел, сердился, когда сосед все же сумел разъяснить ситуацию: «Господин полковник! Он – глухой!» – «А? Глухой? – не удивился полковник и навалился на следующего. – Почему у вас винтовка в левой руке?» – «У меня нет правой, господин полковник».

Доктор Плишаков, корпусный врач, признавал годными для военной службы инвалидов Первой мировой и гражданской еще по приказу генерала Скородумова, «чтоб инвалиды и калеки могли вернуться на родину». А вскоре это инвалидное и калеченое «войско» сумело отстоять мост на Дрине у села Заяча. Засели с тяжелыми пулемётами и косили партизан-титовцев, пытавшихся перейти из Боснии в Сербию. Большие силы этих партизан, гонимые казаками дивизии генерала фон Панвица, так и не смогли перейти Дрину, встретив сопротивление Русского корпуса, и по чти все были перебиты, остатки разбежались по горам и лесам Боснии, и сам Тито едва с чертовой помощью чудом ускользнул от казаков.

Наш юнкерский батальон тоже стоял на Дрине. И на вверенном нам участке берега Дрины было спокойно. Мы охраняли тот самый мост у живописного села Заяча. И на мост уже никто не нападал. Было жаркое лето, а вода в горной Дрине холодная. Мы купались, ловили рыбу в свободное от юнкерских занятий и караулов время.

А кругом шла война.

Хорватия под самостийником Пелевичем, как союзница Германии, находилась в состоянии войны с Англией, США и Советским Союзом. Босния, населенная сербами, в большинстве отуречившимися («потурице»), то есть перешедшими в ислам во времена турецкого владычества, немцами была присоединена к Хорватии до реки Дрины, на которой, как я сказал, и стояли мы, охраняя границу Сербии.