Огненный омут (Дикое сердце)

Франкон невозмутимо пожевал губами.

– Мне горько осознавать, как мало людей воспринимают земную жизнь лишь как временную суть, как подготовку к истинной жизни в небесном чертоге. И учти, Птичка, что когда настанет твой час вступить в вечность, ты будешь там одна, ибо для человека, которого ты так любишь, доступ туда будет закрыт.

Он увидел, как погасли огоньки в глазах Эммы и ощутил что-то похожее на удовлетворение.

– Так-то, дитя мое. И если ты христианка, если ты желаешь добра своему возлюбленному – ты ни на миг не должна забывать: главный твой долг – спасти душу своего избранника.

Эмма судорожно сглотнула.

– Вы несправедливы ко мне, преподобный отец. Ведь когда-то вы сами уговаривали меня сойтись с Ролло и влиять на него. И – Бог мне свидетель – я хочу добиться того, о чем вы со мной толкуете.

– Хорошо, чтобы в опьянении своей любовью ты не забывала о долге христианки. Роллон, как бы ни был нежен и добр с тобой, все же останется чуждым существом тебе, ибо, пока он поклонник кровавых демонов Одина и Тора, он живет, мыслит и действует иначе, чем любой из христиан. Он – слепой грешник, и Дьявол всегда главенствует в его душе. И всего час назад мы были с тобой свидетелями дьявольских козней во время мессы.

Эмма, которая еще недавно была готова метать громы и молнии на голову Ролло, сейчас вмиг встала на его защиту. Она сбивчиво начала объяснять, что Роллон не так и грешен, как думает преподобный отец, что разве он не порвал с войной, принеся мир в этот край, и разве христиане не благословляют его в своих молитвах за то, что он дал им величайшее благо созидания.

«Блаженны миротворцы», – учит Библия, и разве Ру, оставаясь язычником, не следует этому пути? Он позволяет христианам строить монастыри, он не препятствует, когда его воины принимают крещение, он создает добрые законы. А монастырю Святого Михаила он даже отписал целую пустошь с угодьями и почитает этого архангела так, как может почитать только великого воина – что еще можно ожидать от поклонника войны?

– Я же со своей стороны готова сделать все возможное, чтобы убедить моего мужа принять крещение в купели, но… Вы не должны требовать от меня слишком многого и слишком быстро, ваше преосвященство.

Франкон щелкнул аметистовым зерном четок.

– Главное, чтобы твое желание не ослабело со временем, Птичка.

Эмма вдруг улыбнулась каким-то своим мыслям.

– Знаете, отче, у нас с Ролло уговор – если я рожу ему дочь, он крестится. Если будет сын… что ж, тогда мне придется начать все сначала и вновь уговаривать моего язычника.

– Странное пари ты заключила с Роллоном, – хмуро заметил Франкон. – Подобными вещами не полагается шутить.

– Но ведь слову Ролло можно верить, – мечтательно улыбнулась Эмма. – И все, что нам остается, ваше преосвященство, – так это молить небеса, чтобы дитя у меня под сердцем оказалось маленькой девочкой.

Она вновь была счастлива и безмятежна, но Франкон не мог позволить успокоиться ее душе.

– Ваша языческая свадьба состоялась совсем недавно, Эмма, а ты уже четвертый месяц, как ждешь ребенка. Кто знает, не заподозрят ли что-нибудь норманны Ролло, решив, что дитя зачато не от их правителя? Если же Ролло обратится в истинную веру и ваш союз освятят таинством христианского обряда, то родившийся ребенок будет почитаться самым законным из детей правителя Нормандии, не говоря уже о том, что его признают все франкские государи.

Итак, Эмма, если ты хочешь помочь и себе, и Ру, и своему ребенку, ты должна убедить человека, которого пока без благословения называешь своим мужем, принять истинную веру Спасителя. А теперь иди, и благослови тебя Бог!

Увидев, как его духовная дочь удручена, он, все же смягчившись, добавил:

– А я буду неустанно молиться, чтобы ваше дитя оказалось принцессой Нормандской.

* * *

Франкон хорошо знал нрав своей духовной дочери. Она была легкомысленной, страстной, сентиментальной, упорной, как в ненависти и в любви, но и практичной. Поэтому-то он и старался скорее запугать ее, чем утешить. Ибо на Эмму у него были свои планы, и с ее помощью он надеялся оказывать влияние на Ролло. Но посвятивший себя служению церкви старик еще не мог понять, что чувство, соединившее язычника Ролло и христианку Эмму, по сути, оставалось для них чем-то гораздо более важным, весомым и желанным, нежели все проповеди всего христианского и языческого мира, вместе взятые, и поэтому, как бы ни была решительно настроена Эмма по приходе во дворец, она так и не смогла заговорить с Ролло об обращении в христианскую веру, а занялась приготовлениями к пасхальному пиру, заботами о котором был поглощен весь дворец.

Норманнам было все равно, по какому поводу пировать. Главное, чтобы получилось хорошее вино, было много закуски, женщин и веселых песен, чтоб празднование чем-то напоминало пиры Валгаллы на их северной родине. К тому же новая жена их конунга по поводу окончания поста у христиан велела приготовить столько яств, что даже те, кто считал, что Ролло не должен был жениться на христианке, готовы были поднять в ее честь пенные роги.

Эмма, нарядная и оживленная, сидела за верхним столом подле Ролло, много пела, привлекая к себе всеобщее внимание. Она знала, как она хороша собой, какой дивный у нее голос, она любила, когда ею восхищаются, и не упускала возможности привлечь к себе внимание.

И вместе с тем она, как радушная хозяйка, следила, чтобы на пиру ни в чем не было недостатка, чтобы излишне выпивших гостей вовремя вынимали из-за стола, укладывали на разостланной вдоль стен соломе за рядами колонн, а тех, кому было совсем плохо, выводили в отдельный покой.

Солидный бородатый франк – майордом Гасклен – внимательно следил за распоряжениями, которые делала его госпожа. Он видел, как Эмма, отложив лиру, сделала ему знак рукой, и тотчас по его приказу в залу вошла новая вереница слуг с дымящимися блюдами.

Даже изрядно захмелевшие викинги оживились и жадно втягивали ароматы новых кушаний. Поданы были поросята, зажаренные целиком, начиненные крошевом из кабаньих потрохов и бычьей печени; душистые окорока, копченные на можжевеловых ветках; откормленных гусей подавали со взбитыми сливками; дичь жареная, вареная, печеная, в пряных соусах чередовалась с моллюсками; устрицы с резаным луком следовали за вырезкой из оленины… Вереница блюд казалась нескончаемой. Все это было приправлено свежей зеленью, репой, салатами. Подкатывали все новые бочонки с медовухой, пивом, несли кувшинами густые вина.

– Ты устроила пир, как при дворе Каролингов, – отметил, улыбаясь, Ролло.

Он был доволен умением своей новой жены не только прекрасно петь, но тем, с каким вниманием она отнеслась к его воинам.

– Так будет и при нашем дворе! – гордо вскинула голову Эмма, а сама прикидывала в уме, сможет ли она окончательно переманить из монастыря Святого Мартина у моста поваров и кухарок, которых она наняла на время праздника, и не обидит ли это Франкона, который, будучи гурманом, так долго подбирал их для себя.

Гости Ролло, норманны, их жены, знатные нормандские франки, признавшие власть язычника с Севера, с явным удовольствием поглощали изысканные яства. Слуги тоже не остались внакладе: унося блюда с объедками, начинали доедать их прямо на лестнице.

Внесли специальные пасхальные пироги с творогом и тмином, и франки пьяно объясняли норманнам, какие святые и ангелы изображены на румяных корочках пирогов. Норманны с хрустом откусывали головы ангелам, благодушно кивали, а заодно поднимали полные роги за воскресшего когда-то Христа. Почему бы не выпить за него, если многие из присутствующих были крещены, и хотя крещение не произвело на них особого впечатления и они продолжали приносить жертвы Одину и Тору, однако под такое угощение можно выпить за здравие и невоскресшего Бога.