Огненный скит.Том 1

Об этом вспомнил Маркел, глядя на Антипа, радуясь, что подмога растёт отцу в старости. Имя они ему оставили то, которое было дадено тем, кто принёс ребёнка в их дом. Не гоже нарушать заповедь!

Мальчишке они не говорили, что он не их родной сын — зачем голову забивать парню такими мыслями, всё равно проку от сказанного не будет ни ему, не им, только хуже наделаешь, а так живёт с родителями и живёт, будто Богом так положено.

Одно огорчало Маркела — видом не задался паренек в их породу. Был он весноват и огненно-рыж. Таких огненных волос сроду Маркел не видел. Это обстоятельство иногда давало повод подвыпившим мужикам с поддёвкой спросить мельника:

— С кем же это, Маркел, переспала твоя жена, что родила такого несхожего на тебя?

Кровь бросалась Маркелу после таких слов в голову и хотелось проучить говорившего за обидные слова, но он всегда сдерживался, помня, что они с Прасковьей договорились никому не сказывать, что они Антипа нашли под дверью и никакой он не их сын.

Всегда в таких случаях Маркел громко смеялся, очень громко, словно принимал слова собеседника за шутку, хотя глаза говорили об обратном, и отвечал одно и то же:

— Покажи своих, если они у тебя есть: я тебе сразу соседские приметности найду. А у меня Антип в женину родню пошёл. Где вам знать, что её дед Гаврила — дак тот в сто раз рыжее был нашего сынка. Можешь проверить…

Говорил, а внутри кипело: дальше губы не плюнет, запойный пьяница, а подковырнуть горазд…

Убрав последний кочан в сени, Маркел распорядился:

— Заканчиваем. Пора обедать.

Последним с огорода шёл Антип, делая косарём выпады, взмахивая им, рубя воображаемого противника.

— Антип, тебе не мало годков уже, — строго сказала мать. — Хватит играть! Поранишься сам или кого из нас поранишь. Разве нож — игрушка?

Антип ничего не сказал в ответ, но играть косарём перестал.

Глава вторая Странник

Печь была протоплена и источала дремотное тепло. На широком выскобленном подоконнике сидел серый кот с большими усами и глядел на улицу. Увидя вошедших, потянулся, выгнул спину, с наслаждением зевнул, спрыгнул на пол и стал тереться о ноги Прасковьи, предчувствуя, что скоро будет вкушать пищу.

— Ну что, Лентяй, поесть захотел? — ласково сказала она коту. — Сейчас кашки с молочком отведаешь.

Прасковья быстро разделась и захлопотала у шестка. В избе пахло топлёным молоком, свежеиспечённым хлебом, круглые караваи которого, накрытые льняным чистым полотенцем, лежали на лавке на деревянном подносе и источали сытный запах.

— Давай, Антип, раздевайся и садись за стол, — сказал сыну Маркел, видя, что тот мешкает у вешалки. — Пообедаем и будем рубить капусту. День короткий стал, надо к вечеру управиться. А то не дай Бог мороз ударит — перемёрзнут кочаны.

Антипу было неохота рубить капусту и он, нарочито зевая, сказал:

— Чтобы не помёрзли, в избу надо внести.

— Мал ты меня ещё учить, — ответил сурово отец, но, увидев потускневшее лицо сына, добавил: — В тепле за ночь помякнет она, подвянет, понял?

Антип, долговязый, с длинными руками, с неестественно рыжими волосами и конопатым лицом до такой степени, что оно казалось красным, снял овчинную поддёвку и сел на лавку за чисто выскобленный стол.

Прасковья вытащила из печи ухватом большой чёрный чугун со щами, прихватила его тряпкой, сняла сковороду, которой он был накрыт, и стала половником разливать в большую глиняную миску мясные, наваристые щи. Ели они, как и все деревенские, из одной посудины. Маркел стал резать ноздрястый тёплый хлеб, прижав каравай к груди.

Тявкнула на улице собака и замолчала. Потом опять залаяла громко и сердито.

— Кого-то Бог несёт, — проговорила Прасковья, ставя полную миску на середину стола перед Антипом и Маркелом.

— Да это он так, попусту брешет, — ответил Маркел. — Может, на ворон тявкает. Эвон их сколько развелось.

— Может, кто едет? Никто не обещался зерно привезти?

— Никто. Да и поздно уже.

Опять занялась собака, злее и настойчивей.

Раздался стук в стекло, не сильный, но твёрдый. Прасковья подошла к окну, отодвинула занавеску.

— Мужик какой-то, — сказала она. — С клюкой. Нищий по виду, верно, подаяния просит. Пойду вынесу ему хлебушка.

— Постой! — остановил ее Маркел. — Что ему твой хлеб! Хлеб без щей — не еда. Антип, поди открой дверь, впусти убогого. Пусть погреется.

Маркел жил не в бедности, не впроголодь, богатства не скопил, но всегда у него был в запасе кусок хлеба для нищего, погорельца, сирого или убогого. По характеру своему был он не жадным, помнил заповеди Божии, и если приходилось давать милостыню, то не скупился, будь это на паперти или дома. Правда, мельница стояла на отшибе, и калеки и странники были не частыми гостями в его доме.

— Зачем нищего пускать, — сказал Антип. — Давай вынесу ему на крыльцо.

— Делай, что я говорю, — взглянул на него с укоризной Маркел. — Чего ты взялся мне сегодня перечить! Учишь меня уму разуму?

— Пускают тут побирушек, — пробурчал Антип. — Будто нельзя вынести сухарь на крыльцо, — но пошёл открывать дверь.

В избу вошёл мужчина высокого роста, широкий в плечах. На нём был старый кафтан со сборками, видавший виды. Заметно было, что хозяин относился к нему бережно: он был подлатан и подшит в некоторых местах. На голове возвышалась старая войлочная шапка, не поломанная и измятая, как у некоторых других попрошаек, кто кладет её на ночлеге в голова, а сохранившая свою форму с тех пор, как её сшили. Через плечо на лямке была перекинута холщёвая сума. В правой руке мужчина держал суковатую можжевеловую палку. Лицо было покрыто чёрной, с сильной проседью бородой.

— Мир дому сему и хозяевам, — сказал он, переступив порог, оглядывая Маркела и Прасковью, бросив мимолётный взгляд на Антпа, и снимая шапку.

— И ты будь здоров, — ответил ему Маркел

— Не откажите погорельцу в подаянии, — произнёс мужчина. Голос был не заискивающий, как часто просят нищие, а уверенного в себе человека, ровный и густой. Чувствовалось, что хоть и просит человек милостыню, но не с подобострастием, а с сознанием своего достоинства, что не по своей прихоти пришёл он, а по стечению обстоятельств, вынудивших его побираться.

— Проходи, Божий человек, — обратился к нему Маркел. — Повесь кафтан и садись с нами. К обеду пришёл — гостем будешь. Чем богаты, тем и рады.

В последние годы Маркел приподнялся с колен, встал на ноги, хозяйство окрепло, дела ладились, не совсем, как хотелось бы, но сносно. Бог помощника и продолжателя дела дал, так почему не радоваться. И посадить нищего за стол Маркел считал Боговым делом. В те времена народ был проще и сердечнее. Человеческие неписанные заповеди передавались от отца к сыну, от матери к дочери и, живя на одном месте почти безвыездно, люди традиций не забывали. Странников во множестве ходило по Руси и было принято оказывать им сострадание и помощь, кто чем мог. Всякий мог оказаться в подобном положении и все помнили заповедь: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся».