Огнепад: Ложная слепота. Зеро. Боги насекомых. Полковник. Эхопраксия
Шрифт:
– Сири, – вполголоса окликнул меня Паг.
Я перевел дух и попробовал снова:
– Она не просто хочет поговорить о моей семье, она желает с ней познакомиться. И постоянно старается вытащить меня к своим родителям. Знаешь, я думал, что лишь встречаюсь с Челси, меня никто не предупреждал, что придется делить место с…
– Вытащила?
– Один раз, – цепкие руки, жадные пальцы, фальшивая приязнь, лживое дружелюбие. – Было очень мило, если тебе
Паг без всякого сочувствия пожал плечами.
– Похоже, типичное семейство старой закалки. Ты же синтет, приятель! И с более шизовыми раскладками работал.
– Я имею дело с чужими данными и не выблевываю личную жизнь на всеобщее обозрение. С какими бы гибридами и конструктами я ни работал, они меня не…
– Не касаются?
– Не допрашивают, – закончил я.
– Ты с самого начала знал, что Челси – девочка старомодная.
– Когда это ее устраивает. – Я глотнул эля. – Но со сплайсером в руке она сразу забывает о своей консервативности. Но над стратегией ей стоит поработать.
– «Стратегией».
«Это не стратегия, твою мать! Ты что, не видишь, как мне больно? Я уже не сопротивляюсь, лежу, свернувшись эмбрионом, на полу, а ты только и можешь, что критиковать мою стратегию? Что мне еще прикажешь – вены перерезать?!»
Я пожимал плечами и отворачивался. Уловки природы.
– Она рыдает, – констатировал я. – Ей плакать легко: высокий уровень лактата в крови, просто химия. А она прикрывается этим так, словно я ей чего-то должен.
Паг поджал губы:
– Не значит, что это напускное.
– Все напускное. Любое поведение – лишь стратегия. Ты же знаешь, – я фыркнул. – А она дуется от того, что я сделал по ней модель?
– Полагаю, дело не в самой модели, а в том, что ты не рассказал ей об этом. Ты же знаешь, как она ценит честность в отношениях.
– Само собой! Она просто не хочет о ней слышать.
Он посмотрел на меня.
– Отдай мне должное, Паг. Ты действительно считаешь, что я должен сказать Челси, как временами меня передергивает от ее вида?
Система по имени Роберт Паглиньо сидела молча, потягивала наркотик и приводила в порядок несказанные слова. Переводила дыхание.
– Поверить не могу, что ты можешь быть таким тупым, – выжал из себя он.
– Да? Просвети.
– Конечно, она хочет услышать, что ты не сводишь с нее глаз, что ты любишь ее оспинки и запах изо рта и согласен не только на одну корректировку,
а на все десять. Но это не значит, что она ждет от тебя вранья, идиот этакий! Она хочет, чтобы все это оказалось правдой. И… ну, почему так не может быть?– Потому что это не так, – ответил я.
– Господи, Сири! Люди не ведут себя разумно. Даже ты. Мы – не мыслящие машины, а… чувствующие машины, которые по случайности умеют думать, – он перевел дыхание и хлебнул еще. – И ты это сам знаешь, иначе не смог бы работать. Или, по крайней мере… – он поморщился, – система знает.
– Система!
Я и мои протоколы – вот что он имел в виду. Моя «китайская комната».
Я вздохнул:
– Она не работает со всеми.
– Заметил. Нельзя читать систему, к которой слишком привязан, да? Эффект наблюдателя.
Я пожал плечами.
– Вот и хорошо, – заключил Паг. – Не думаю, что мне понравилось бы общаться с тобой в этой комнате.
– Челси говорит, – вырвалось у меня прежде, чем я успел себя одернуть, – что она предпочла бы настоящую.
Паг поднял брови.
– Настоящую что?
– «Китайскую комнату». Говорит, та поняла бы ее лучше.
Несколько мгновений вокруг нас бормотал и шумел «КуБит».
– Могу понять, почему она так сказала, – произнес Паг в конце концов. – Но ты… ты справился, Стручок.
– Не знаю…
Он напористо кивнул:
– Знаешь, что говорят о непроторенных дорогах? Ну, вот ты сам прокладываешь себе путь. Не знаю почему… Это как учиться каллиграфии без рук. Или… жить с проприоцептивной полинейропатией. Если бы у тебя просто получалось сосуществовать с людьми, это было бы чудо; но у тебя-то все хорошо получается, – и вот это вообще за гранью вообразимого.
Я нахмурился:
– Проприо…
– Раньше была такая болезнь, при которой люди не чувствовали… собственного тела. Вот! Они не воспринимали положение в пространстве, понятия не имели, в какой позе находятся и есть ли у них конечности. Некоторые утверждали, что чувствуют себя парализованными. Или будто их лишили тела. Их мозг посылал сигнал руке и полагался на веру, что тот дошел. Взамен такие больные использовали глаза: смотрели на руки при каждом движении, заменяли зрением нормальную обратную связь, которую мы с тобой воспринимаем как данность. Они могли ходить, но не отрывали взгляда от ног, обдумывали каждый шаг. У них неплохо получалось, но даже после нескольких лет тренировок стоило их отвлечь на полушаге, и они падали, как орбитальный лифт без противовеса.
Конец ознакомительного фрагмента.