Огнепоклонники

Сердце Фредди затрепетало. Раздражение тещи укрепило его в решении, принятом импульсивно. Как наседка садится на яйца, так мысли Фредди обосновались на кучке заманчивых планов. В тот миг он дал себе клятву до самой смерти не покидать этот город.

Повернувшись спиной к теще, чтобы не видеть спектакль, разыгрываемый для него одного, Фредди стал смотреть, как жена расстегивает чоли. Путли едва доставала головой до его плеча. Чувствуя себя укрытой от чужих воровских взглядов, Путли вытащила узелочек, который прятался между ее грудей с самого начала путешествия. Бережно вручив узелок Фредди, она снова застегнула тесную холщовую кофточку-чоли. Фредди огорченно следил, как стягивает и закрывает дешевая ткань упругие полушария. Он даже было потянулся к ним, но суровый взгляд жены напомнил ему о присутствии тещи, и Фредди отдернул руку.

В насмешливых глазах Путли, широко расставленных на ее треугольном личике, была какая-то неподвижность, которая часто обескураживала и злила Фредди. Эта неподвижность исчезала из глаз Путли только в постели. Тогда ее веки с длинными ресницами тяжелели от чувственности, и такое желание загоралось в ее глазах, такая готовность наслаждаться и дарить наслаждение, что Фредди становился ее рабом.

Как только Фредди ушел, Путли с неистовым жаром набросилась на работу. В минуту буйволы были напоены, в жаровне разведен огонь, на огонь поставлен котелок с чечевицей и другой — с овощами. Все это было проделано с такой экономностью движений, с такой ловкостью, что Джербану, не выдержав, поднялась и стала помогать дочери. Взяла из рук Путли мисочку с рисом и принялась кормить ребенка.

Четыре семьи парсов жили в Лахоре, и Фредди должен был по очереди наведаться ко всем: к Пивовалам, к Банквалам, к Вискивалам и к Чайвалам. Ни одна из семей не занималась делом, которое соответствовало бы ее фамилии: большая семья Пивовалов содержала процветающую чайную, в то время как Чайвалы владели баром, мистер Вискивала работал кассиром в банке, а мистер Банквала давал уроки бальных танцев.

Парсов мало, и занимаются они, как правило, коммерцией. Одна из прекрасных черт этой крохотной общины — развитое чувство долга по отношению к любому единоверцу. Парсы живут как единая, дружная семья, радуются успехам друг друга и сплачиваются, когда нужно помогать в беде. В стране, кишащей нищими, нищего парса найти невозможно. Стоит же парсу разбогатеть, он сразу берется за строительство школ, больниц, сиротских домов, дает деньги на благотворительные нужды, учреждает стипендии и прочее.

Парсы, о скупости которых ходят анекдоты, проявляют удивительную щедрость, когда нужны деньги на полезное дело.

Четыре лахорские семьи обрадовались появлению в городе новых парсов и очень сердечно отнеслись к Фредди.

Ровно через два дня Фредди с семьей устроился в квартире на втором этаже над продовольственной лавкой в доме, расположенном на одной из самых людных торговых улиц Лахора.

Уже на следующий вечер Фредди в накрахмаленной белоснежной рубахе с завязками на горле и на талии, в свежеотутюженных широких штанах и тюрбане подъехал к резиденции губернатора.

Фредди привязал своих сытых, вычищенных буйволов рядом с неспокойными лошадьми извозчиков и твердым шагом подошел к щеголеватым часовым у громадных кованых ворот. Часовые почти сразу впустили его, и Фредди записал свое имя в книгу посетителей.

Воздав, таким образом, дань почтения Британской империи, представившись и продемонстрировав преданность «королеве и короне», Фредди почувствовал себя готовым к встрече с будущим.

Глава 2

Пенджабцам пришлись по душе и мужественная внешность Фаредуна, и его обходительность. У Фаредуна было удлиненное лицо красивой лепки, с твердым подбородком, с изящной горбинкой на носу; его большие карие глаза под слегка нависающими веками обладали какой-то таинственной способностью располагать людей. Кожа его была светлой и чистой, одежда всегда опрятной. Ко всему, он был парсом, честность и добропорядочность которых вошли в пословицы. Поэтому Фаредун сразу занял заметное место в квартале. Дела пошли хорошо, в семье появился достаток, и даже удавалось кое-что отложить. Фаредун взял за правило по пятницам раздавать милостыню. Его жена и теща всегда появлялись на людях в плотно повязанных платках-матхабанах, закрывавших лоб до самых бровей, в ритуальных поясах и кофточках, с подобающей скромностью опущенных на бедра. Обе женщины, прямые и строгие, держались с таким достоинством, что кто бы их ни увидел — индус ли, мусульманин или христианин, — не мог не испытывать глубокого уважения и к ним, и к главе их семьи.

Путли с головой ушла в домашние заботы, в семейные хлопоты и была всем довольна. Однако безразличный взгляд ее как будто неподвижных глаз проникал куда глубже в душу мужа, чем тот мог предположить, и замечал там многое, что наводило на размышления… Правда, Путли твердо знала: на что бы ни был способен Фредди, ее он никогда не бросит. Годами сохраняя счастливую уверенность в муже, она нарожала ему семерых детей, радуясь всему — от бурного мига зачатия до родов.

Фредди тоже был доволен началом лахорской жизни, но его счастье не было полным: Джербану. Теща была занозой, колючкой в боку, помехой в жизни. Она ни на секунду не переставала стонать, охать, бурчать себе под нос и жаловаться. Путли стоически терпела выходки матери, объясняя их тем, что Джербану вдова, что она тоскует по родным местам. Фредди же в силу утонченности своей натуры хуже переносил характер тещи и понемногу начинал понимать, что никогда не привыкнет к ее ядовитому присутствию в доме. В том, что она получает злобное удовольствие, допекая его, Фредди не сомневался. Он был убежден, что ее нытье, головные боли, храп, слезы и истерики предназначены для одной цели — донять его. Фредди нередко приходил в отчаяние, корил свою долю и спрашивал себя, за какие чудовищные преступления в минувших жизнях послана ему эта кара.

Он видеть не мог, как за столом теща выхватывала себе самые большие и смачные куски. Фредди моргал всякий раз, когда тещины пальцы залезали в куриное карри, выискивали гузку или печеночку и забрасывали кусочки в рот. И чем больше он дергался, тем радостнее уволакивала теща все самое вкусное прямо из-под его носа, жадно набивая свою ненасытную утробу. Затем Джербану удовлетворенно откидывалась на спинку стула, придвигала поближе к себе миски с другими блюдами и уже без спешки поедала все подряд.

Всякому терпению есть предел. И однажды за обедом Фредди взорвался. Цепко ухватив грабительскую руку, в пальцах которой уже было зажато стегнышко, Фредди направил ее к тарелке трехлетней Хатокси и велел:

— Кушай, детка!

После этого руке была возвращена свобода.

Грозя длинным пальцем и страшным образом перевирая библейский текст, Фредди прорычал:

— Из уст младенцев и грудных детей! Да-да, из уст младенцев и грудных детей вы вырываете кусок!

Не понимая смысла слов, — английских к тому же! — но догадываясь о смысле происходящего, семейство замерло. Джербану заерзала на месте, с ненавистью глядя в суровые глаза зятя над грозящим перстом. Что бы ни значили эти его английские слова, ясно — на нее клевещут, ее осуждают, ее хотят со свету сжить!

Выждав немного, Фредди продолжал:

— Вы что, дитя малое? Почему вы отнимаете и печенку, и жир у моих детей? Вы только посмотрите, как они исхудали!

Обвиняющий перст указал на Хатокси и ее годовалого брата Соли — крепеньких, круглощеких малышей.

— Как зороастриец, я не могу оставаться безгрешным, если на моих глазах совершается грех! На моих глазах убивают моих детей…

— Нельзя поддаваться демону гнева! — предупреждающе пискнула Путли.

— Демону гнева? На моих глазах убивают детей, а я должен спокойно смотреть на это? Да я буду не меньше виноват перед богом, чем эта обжора! Должен быть закон, по которому пороть надо прожорливых старух!

— Фредди! — охнула потрясенная жена.

— Ты слышала? — заверещала ее мать. — Ты слышала, что он мне сказал? Господи, как же ты допустил, чтоб я дожила до дня такого! Господи, да сделай ты, чтоб земля разверзлась и поглотила меня, несчастную!

Джербану тяжко поднялась на ноги, отбросив стул с таким грохотом, что перепуганная Путли на миг поверила, будто бог и впрямь внял желанию ее матери и пол столовой разверзается.

С силой пнув упавший стул, Джербану вылетела вон, яростно хлопнув дверью, и заперлась в своей комнате.