Огневой дом

– Для народа может быть и не грех. Если у кого нет возможности выиграть по большому счету, то, Бог с ним, пусть попробует хотя бы свести партию с лукавым в ничью. Мало на такое надежды, но… Может, в случае непонимающего это и вправду лучше, нежели носить камень за пазухой.

– А для понимающего, выходит, есть другой способ?

– Есть. Чего мы будем пытаться в ничью свести, если, в принципе, всякому бесу можно сделать шах и мат. Ведь бес хитер, да не мудр.

– И как это?

– А вот так. Не надо доброе предупреждение, подаваемое тебе Богом через предметы, перегонять в лишний пар.

– Какое доброе предупреждение?

– Да вот, хотя бы, этот мешок с картошкой тебя предупредил, попавшись тебе под ноги, что для тебя возросла возможность неприятностей. И, если не примешь меры, плохо тебе придется. Тебе бы ему спасибо сказать, мешочку. Да и божка малого поблагодарить, сенника, который нам сейчас свою территорию гостеприимно предоставляет и так устраивает, чтобы хорошо происходила наша беседа, спокойно и обстоятельно. (Он, сенник, темноту сейчас доброй делает, а ведь мог бы…) А более всего поблагодарить, конечно, и не мешок, и не сенника. А Того, благодаря Которому и сенник, и мешок, и мы с тобою… да и, вообще, вся – быша.

– Да? Ну так и о чем же это я пыльным мешком был… предупрежден? – не без иронии спросил я.

– О том. Коль скоро ты об этот мешок споткнулся – не было, значит, покоя в твоей душе. Прешь, как танк. К сеннику вошел – с сенником не поздоровался. Как будто не божок, а пустое место. (Ему ведь много не надо, сеннику. Мысленно кивни, поклонись порогу – он и доволен. Да и тебе полезно. Так легче не забыть: порожек переступаешь – из мира в мир попадаешь. А в каждом мире своя одежда нужна. В каком – фиговый листочек, в каком – скафандр. И лучше не забывать своевременно «переодеться по погоде»: здоровей будешь.) Так вот. Спешишь, покоя у тебя нет… а ведь мы сегодня с огнем беседовать собрались! А это… с чем бы сравнить?… ну, словно ты восходишь горной тропинкой. Какие открываются дали! Но – чуть оступился, споткнулся – и полетел вниз. А с этакой высоты падать… Ну вот, мешочек тебя об этом предупредил. А ты, вместо того, чтобы посмотреть, что с тобою не так, поправиться, да и спасибо за доброе предупреждение сказать – приписываешь, в раздражении, предмету качества вовсе ему не свойственные!

– Да… Есть тут над чем подумать, – вынужден был согласиться я. – И однако, Тихон, ты сам-то что же – каждый раз, спотыкаясь, Бога благодаришь?

Произнеся последнюю фразу, я пожалел о ней. (Ну сколько мне придется еще повторять себе: не следуй советам современных психологов, не говори, как учат они, «спонтанно», то есть не подумав!) Ведь на моей памяти Арконов никогда – то есть вообще ни разу – не спотыкался! Не резал палец, не обжигался, не… И ведь никакие самые тяжелые походные условия не могли заставить его, исполняя дело, впасть в легкую рассеянность или же торопливость, вполне нормальные для обыкновенного человека! Я только теперь вполне осознал этот неприметный, а, между прочим, поразительный факт. Не менее чудесный, чем то, что Тихон никогда не болел…

Учитель, между тем, отвечал, ни сколько не оттеняя, что я сморозил нелепость:

– А как же? Как только спотыкаюсь или еще что – сразу же вполне серьезно подумаю: что же со мной не так? от чего это мной получено предостережение, чтобы не случилось чего похуже? И – поблагодарю Бога. Вот эти-то два действия твоего внутреннего человека и есть бесу настоящие шах и мат. Не сквернословящего, а благодарящего Бога на самом деле бесы боятся!

К этому времени мой взор уже вполне приспособился к сумраку сеней. В том. что прежде мне казалось кромешной тьмой, проступали явственно очертания предметов. Я видел невысокую дверь, как будто заглубленную в притолоку. И черный силуэт кольца, ввинченного в нее.

Ни скважины, ни засовов…

Арконов будто прочитал мои мысли. (За взглядом проследить было невозможно в сумраке.) Он сказал:

– Да. Попробуй.

Я встал и потянул за кольцо.

Но дверь не подалась. И даже не скрипнула.

Я приготовился рвануть посильнее.

– Нет. Уж если не открылась легко, то не откроется на этот раз вовсе, – произнес Тихон. И, помолчав, прибавил еще тихонечко и словно бы про-себя:

– ОН не хочет.

И я не стал расспрашивать его о том, кто (или что) не хочет. А вместо этого почему-то сказал (и получилось как-то потерянно и даже немного жалобно):

– Отвергает?

– Когда бы ОН отвергал, так ОН бы нам с тобою не дал и в сени зайти. Не отвергает, а просто говорит: рано – тебе еще поучиться надо – целее будешь.

– И чему же учиться?

– Покою. Не суетиться, не вожделеть, не переживать…

– …Да и сейчас вот не переживать! – улыбку Тихона я рассмотреть не мог, но почему-то она так отчетливо представилась мне, когда он это добавил. – Ведь кое-чему сегодня ты уже научился.

Тогда, покинув огневой дом и погуляв немного по вечереющему лесу, мы с Тихоном отправились ночевать в избу к его друзьям, у которых останавливались и в прошлый раз. Но только на том история не закончилась.

…Глубокой ночью я шел по хорошо знакомой тропинке к огневому дому. Не спросившись Арконова.

Луна светила необыкновенно ярко. Дорогу пересекали извилистые толстые корневища. (Странно, как я не заметил их днем.) Они бросали резкие тени.

Спеленатые мраком деревья, как будто слитые в какое-то одно бесформенное, безмерное существо, высились шевелящейся стеной.

Сова ухала. На необычный манер, какого мне раньше слышать не приводилось. Ее глухое и тяжелое «ух!» воспринималось как удар сердца.

И наконец я увидел дом. Он был по окна в тумане, медленно текущем в низину. Стоя посреди этого замедленного потока, в обманчивом лунном свете, дом совершенно уже напоминал одинокую башню или диковинную массивную сваю разрушенного моста.

Мне почему-то захотелось быстро пробежать к нему сквозь этот туман, и я ускорил шаги.

Тогда ударила молния.

Огромная, как бесконечное ослепительное дерево.

Со звездного и совершенно ясного неба.

Или, наоборот – в небо откуда-то изнутри дома.

На миг в нем осветились все бревна. При этом камни его фундамента и стекла маленьких окон (а почему они не заставлены? – промелькнула нелепая мысль) сделались совершенно черными.

И так мое сознание запечатлело этот единый миг. Моментальной фотографией. Горящие угляным светом деревянные разводы бревен. Алый ореол вокруг приземистой башни. Зигзагообразный слепящий неподвижный стебель над крышей, уходящий в звездную пустоту…

А в следующую секунду, я думал, молниевый ствол исчезнет. И передо мной останется лишь пылающий дом, подожженный молнией. Заколыхается копна пламени и прозвенят лопающиеся от жара стекла.

Но только ничего этого не случилось.

Молниевый ствол – да, исчез. Но башня продолжала светиться, являя собою дивное малиновое кружево просиявших древесных волокон… И не было никакого пламени. И тек себе в низину туман. И светили звезды…

Я замер, созерцая огневой дом. И меня все более обнимал какой-то восторг, напоминающий страх. И этот восторг-и-страх словно бы разворачивал, выталкивая куда-то… И я…

…проснулся. За окошком цвела луна. Спящий Арконов мерно дышал на лавке, растянувшись на волчьих шкурах, укрытый ими же.