Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Долго заставляешь себя ждать, Егор Саввич, а времени у меня в обрез.

— Не серчай, Федор Игнатьич, — отозвался очень знакомый второй голос. — Видит бог, торопился. Вышел, еще темно было, в потемках-то и сбился маленько.

Никита Гаврилович не видел людей, но они были где-то здесь, совсем близко. Не сходя с места, охотник быстро оглянулся. Никого. Он уже знал, кто один из двоих. Голос старшего конюха конного двора Сыромолотова нельзя было спутать, к тому же невидимый собеседник назвал его по имени. А кто второй? Тоже знакомое имя, только давно забытое. Плетнев не хотел подслушивать чужой разговор и собирался пойти своей

дорогой, но следующая фраза насторожила.

— За собой никого не привел?

— Што ты, Федор Игнатьич, какой лешак за мной увяжется. Я осторожность соблюдал. Да никто и не знает, что у нас тут свидание назначено. А где Варнак-то?

— Нет больше Варнака. Хлопнул его один стервец.

— Жаль, — огорченно протянул Сыромолотов. — Он бы нас охранял. Покойнее с ним.

Темная фигура охотника прильнула к толстой ели и слилась с ней. Осторожно выглянув из-за ствола, Никита Гаврилович увидел людей. Они сидели на сваленном бурей замшелом дереве вполоборота к нему. Ближе старший конюх, подальше — бородатый, крепкого сложения его собеседник. Плетнев снова спрятался за ствол, не желая, чтобы его заметили. Нарастающее тревожное чувство подсказывало: надо остаться и послушать, о чем дальше пойдет у них разговор. Наверное, о чем-то важном и недобром, иначе они не стали бы прятаться в лесу.

— Рассказывай, Егор Саввич, как там у вас, — потребовал бородатый.

— Суматоха поднялась такая, Федор Игнатьич, что я отродясь не видывал. Напуганы все страшно. Митинг вчера у конторы был. Даже бабы с ребятами прибежали. Чахоточный-то этот, секретарь партейный, речь говорил. Дескать, армия у нас сильная, разобьем немца. Надо только всем миром ударить. После него комсомольцы вякали. Добровольцами, мол, пойдем отечество защищать… Защитники хреновы, прости меня господи на скором слове. Потом все радио слушали. Из Москвы. Про бомбежки и про то, какие города уже под немцем. Ты-то, поди, про все эти дела лучше знаешь, а, Федор?

Собеседник усмехнулся и грязно выругался.

— Одно тебе скажу: силища идет на Советы, какой свет не видывал. Гитлер большевиков люто ненавидит и поклялся уничтожать всех до единого.

— Дай-то бог, дай-то бог. Вот оно, началось. Ведь сколько ждали, а? Сколько натерпелись. И дождались. Не зря, стало быть, мы тут с тобой орудовали все эти годы.

— Батя мой с немцами идет. Недавно весть прислал с верным человеком. Жди, пишет, меня скоро в гости. Срок только не указал.

— Я так разумею, что Игнат Прокофьич намерен в Зареченск пожаловать.

— Именно. Тут у нас дом, а у него где-то и капитал схоронен. Не говорит мне только, где. Сыну не доверяет…

Охотник снова осторожно выглянул из-за дерева, и как раз в это время собеседник Егора Саввича повернулся лицом. «Парамонов?! — сильно удивился Никита Гаврилович. — Только не отец, а сын его, Федька». Того самого Парамошки, которому он когда-то сдавал добытые в тайге звериные шкурки. Скупщику краденого золота и рухляди, Парамонову. «Что же такое, зачем они встретились здесь?»

— Веришь ли, Федор Игнатьич, как на душе-то радостно. Праздник прямо. Столько ждал, столько ждал…

— Так что и веру потерял. Признавайся, Егор Саввич, ведь терял?

— Бывало, — неохотно ответил старший конюх. — Крышка теперь большевикам, крышка.

— Ты не больно ликуй-то, — грубо оборвал его Парамонов. — Не жди, что немцы за нас все сделают, а мы на готовенькое придем. Помогать им надо, Егор Саввич,

помогать.

— Я с радостью, ты только говори, Федя, что делать надо. Целиком на тебя полагаюсь.

— Затем и встречу тебе назначил. Первое — шахты подорвать. Все. Да не так, как тогда. Но с умом действуй, чтобы потом быстро и поправить можно. Дальше — драги. Вывести их из строя. Людей надежных подбери, растолкуй задачу, посули там, чего не жалко. То же самое будет на других приисках и заводах. Чтобы все у большевиков встало, понимаешь?

— Все понимаю. Дело знакомое, доброе дело.

— Дальше слушай. Главарей большевистских уничтожать надо. Особенно партийцев.

Рука старого охотника, сжимая прохладную сталь ружейных стволов, покрылась потом. Он понял, какие перед ним люди. Хотелось поднять к плечу ружье и двумя выстрелами на месте уложить обоих. Они близко, в каких-то десяти шагах. Вспомнил, что патроны снаряжены мелкой дробью, годной на птицу. В патронташе есть и другие, Плетнев всегда носил их на всякий случай. Но перезарядить невозможно, услышат. Затвор, как ни осторожно его закрывай, все равно щелкнет. Это вспугнет их, и тогда все пропало.

А Федор Парамонов продолжал наставлять Егора Саввича.

— В Златогорске, в других городах, на приисках и заводах — везде есть наши люди. Все будут действовать так же. Дороги железные подорвем, мосты, где надо. Представляешь картину?

Сыромолотов утвердительно мотнул головой.

— Правильно, Федор Игнатьич, все правильно.

— Тогда действуй, а мне на Холодный еще надо да к вечеру на Троицкий завод попасть. Встретимся в зимовье через две недели. Бывай здоров, Егор Саввич.

Парамонов встал. Старший конюх тоже. «Вот сейчас бы и стукнуть обоих… Нет, нельзя, дробью только поцарапаешь…»

— Помогай тебе бог, Федор Игнатьич.

— И тебе удачи, Егор Саввич.

Это были последние слова, которыми обменялись собеседники. Парамонов сделал несколько шагов, и где-то за деревьями послышалось звонкое ржанье лошади, потом сердитый окрик:

— Но, но! Не балуй, черт!

Федор исчез за зеленой завесой, и с той стороны донеслось пощелкивание копыт. Сыромолотов стоял, задумчиво глядя себе под ноги. Медленно и тихо проговорил:

— Так… Пошло, значит, поехало. Теперь бы только в дураках не остаться.

Он повернулся и прямо перед собой увидел направленные в грудь черные кружки ружейных стволов.

— Кто тут? — испуганно вскрикнул старший конюх. — Брось, не балуй.

Охотник вышел из-за ели, не опуская ружья. Взгляд его, суровый и твердый, не отрывался от Егора Саввича.

— Ты чего, Никита, с ума что ль спятил? Опусти ружье-то. Выстрелит ненароком.

Плетнев молчал, темные глаза все более наливались яростью. Он видел, как старший конюх бледнеет, как начинают трястись у него руки, противно дрожит голос, и гадливое чувство нарастало, словно наступил на большую мохнатую гусеницу.

— Иди в поселок. Вот сюда сворачивай, и бежать не вздумай, враз уложу.

— Да ты што? Ты што, Никита, очумел? — теперь у Сыромолотова тряслись не только руки, но и ноги. Взгляд затравленного зверя бегал по сторонам. Дико и громко выкрикнул: — За што? В чем я провинился?

— Не ори, Егор Саввич, не услышит Парамонов, ускакал же. Однако и ему не долго гулять. А ну, пошли.

— Ну погоди, ну погоди, Никита, — клацая зубами, забормотал старший конюх. — Ответишь за это. Ишь, ведь чего выдумал.

Поделиться с друзьями: