Огонь для Проклятого

Вижу, как сильно Дэми сжимает челюсти — она отлично знает.

— То, что в итоге все немного переигралось, значения не имеет. Почему я тебе все это рассказываю? В ваших же традициях, когда родители сговариваются за своих детей, зачастую, когда те еще под себя ходят.

— На Севере женщина никогда не выйдет замуж по принуждению!

Ох уж мне эта гордость.

— Ну да, как же, то-то ты бежала вслед за Тьердом и падала, уговаривая его взять тебя в жены. Правда, потом на свадебном пиру вела себя так, будто аршин проглотила.

— Мы с Тьёрдом — дело другое. Я должна была защитить своих людей, должна была защитить свой замок, — она начинает злиться — и это чертовски приятно.

Терпеть не могу возомнивших о себе баб. Если тебя выбрал достойный мужик — это вовсе не делает тебя умнее в глазах других. Успешной, везучей, пробивной, но не умной. Иногда всего-то, что и нужно, так это вовремя раздвинуть ноги — и вот ты уже на самом гребне волны.

И это нормально, так заведено эволюцией. Женщина выбирает сильнейшего из тех, кто обратит на нее свое внимание. Ее задача — родить ему крепкое и здоровое потомство. Его задача — позаботиться о том, чтобы весь этот выводок был сыт, одет, обут и под защитой. И все довольны — она рожает, поддерживает очаг и развлекает; он — обеспечивает пропитание, защиту и воспитание потомства.

Не хочешь быть частью этого правильного цикла — будь готова поголодать и померзнуть, а к тому же никто не поручится за твою безопасность.

Где во всем этом любовь? Лишь рациональный выбор и логика, поиск наиболее удобного партнера. Любовь и прочие глупые чувства лишь мешают и сбивают с верного выбора как тех, так и других. Дураков много по обе стороны.

— Что ж, прости, что думала о тебе лучше, чем ты заслуживаешь, Кел’исс, — неожиданно тепло улыбается Дэми. — Знаешь, а Хёдд действительно казалась счастливой рядом с тобой. Немного неуверенной, даже опасливой, но счастливой. Каждый раз, когда ты одаривал ее своим вниманием, она расцветала. И это не было игрой, поверь. Но тебе ведь до этого нет дела, так?

— Так, — не хочу ей врать, да и сил уже нет. Теперь уже точно нет.

— Ну и хорошо. Надеюсь, ее новый муж сделает ее счастливой. Ее и ее ребенка. Я слышала, он очень бережно относился к ней во время беременности и после нее. Бедняжка едва могла встать несколько дней, так много потеряла крови.

В ней совсем нет яда и желчи. Скорее, удовольствие от того, что, наконец, Хёдд достался по-настоящему достойный мужик. Меня это не коробит. Любому иному понятно, что со мной, приближенным к Императору, ей было бы куда как лучше — и это без вариантов. Я не бил ее, не издевался над ней, она ни в чем не знала нужды. Судьба, о которой большинство местных замарашек и мечтать не могут. Живут в грязи и дерьме, зимами и вовсе спят в обнимку со скотом, чтобы не передохнуть от холода. Набеги на соседей, клановая месть — отличное подспорье для крепкой и долгой любви с каким-нибудь оборванцем. На владения Хёдд и на нее саму, когда она была моей женой, никто даже посмотреть не смел.

— Ты теперь сможешь сам себе жену выбрать? — спрашивает Дэми, когда я не продолжаю разговор.

— Ты же знаешь, что нет, — мотаю головой и чувствую, как остатки мыслей покидают мое сознание. — Эр наверняка подыщем мне кого-нибудь… хотя, — пытаюсь прикинуть свое странное воскрешение. — Я не тороплюсь ко двору. Может же мертвец немного пожить для себя? Как считаешь, северянка?

— Считаю, что даже мертвецу есть, за кого нести ответственность.

Я бы мог с ней поспорить, только зачем? Да и время совершенно неподходящее. Возможно, когда-нибудь потом, возможно, когда эта женщина наберется житейской мудрости. За спиной Тьёрда на это, разумеется, уйдет гораздо больше времени, нежели живи она в обычной лесной деревне, но я верю в нее.

— Для тебя подготовлена комната, — слышу едва различимый голос Дэми. — Тебе помогут до нее добраться.

Помогли или нет — уже не помню, потому что проваливаюсь в сон сразу вслед за ее словами.

Глава шестая: Хёдд

Сегодня в просторном, изрядно натопленном зале Прошений в Большом Доме людно. Люди приходят, много говорят, о чем-то просят, а затем уходят. Кто-то благодарит и бьет поклоны, другие же лишь с досадой морщатся, не получив желаемого. Времена нынче трудные, но я стараюсь, очень стараюсь помочь тем, кто присягал мне у погребального костра Асмунда Куницы — моего отца.

— Беда, госпожа, — едва не плачет престарелая Уна. — Третий день минул, как проклятущий Варген Баламут вернулся с рыбалки. А моего Ольва все нет! Знаю я, что это Баламут его сгубил, чтоб его волки задрали. — Голос Уны становится все выше, в нем появляются пронзительные скрипучие нотки. — Прикажи пытать негодяя, сам он в жизни не признается, но материнское-то сердце не обманешь! — Женщина бросает озлобленный взгляд за спину, где в окружении вооруженных воинов мнется упомянутый Варген, и снова смотрит на меня.

Баламут — совсем еще мальчишка, едва под носом появились первые усы. Но рыбак изрядный, да и меч знает, за какой конец держать. В серьезную схватку ему, конечно, еще рано, но если на то будет воля богов — мальчишка станет доброй опорой клана.

Если сейчас не выяснится нечто такое, что заставит меня принимать решение, от которого неприятно потеют ладони.

Мгновение тишины — и Уна опадает на колени, ползет к моим ногам.

— Поднимите ее и дайте испить воды, — говорю в сторону.

Я уже знаю, что Уна потеряла сына. Долгожданного и очень трудного сына, которым боги наградили ее лишь на исходе лет. А потому и пеклась она над ним пуще всех прочих матерей — молодых и полных сил. Но беда не ведает той боли, что несет в дома и сердца, забирая детей, родителей, друзей.

Эйстин, один из моих ближайших охранителей, почтительно поднимает женщину под руки, протягивает поднесенный кубок. Уна жадно припадает к воде, пьет, не замечая, как та течет по ее подбородку, капает на грудь.

Мне нужно, чтобы она успокоилась хотя бы ненадолго — нужны ее слова, а не эмоции, не боль утраты. К тому же, положа руку на сердце, лить слезы и хоронить Ольва еще рано — его тело все еще не найдено.

— Прости старую, госпожа, — наконец, выдыхает Уна.

Ее руки дрожат, да и в целом старая женщина выглядит очень изнуренной.

— Присаживайся, добрая Уна, — указываю на тянущиеся вдоль всего зала скамьи, поверх которых брошены медвежьи и волчьи шкуры.

Но просительница упрямо мотает головой, строго смотрит на Эйстина — и тот отступает.

— Я не смогу помочь, если не узнаю всех подробностей, — говорю, как можно спокойнее. — Что заставляет тебя думать, что Варген повинен в смерти твоего сына?

Уна несколько раз глубоко вздыхает, а затем начинает сначала.

Позже, когда солнце на небе спускается к закату, а на улице начинает шелестеть колючая поземка, мне все-таки удается разобраться с обвинениями Уны. Больше того, не только разобраться, но и достать кое-кого из-под самой земли.

Нет ничего страшнее, когда родители хоронят своих детей. И нет ничего паскуднее, когда дети не задумываются о той боли, которую могут причинить своим родителям.