Огонь души

У него было что-то вроде плети, сделанной из множества хвостов из мягкой кожи. На конце каждого хвоста был металлический крючок. Человек в черном поднимал руку и наносил удар, и металлические колючки рвали ее кожу, иногда на груди, иногда на спине. Снова, снова и снова он наносил удары, и Астрид чувствовала, как кровь течет по ней ручьем. Затем он втирал в раны что-то вроде мази, которая превращала ее плоть в огонь.

Человек в черном мог хлестать ее несколько дней подряд, и каждый удар по уже опустошенной плоти все глубже погружал ее в бездну боли.

Еще была длинная тонкая металлическая нить. Иногда Астрид привязывали лицом вниз к столу, и эта нить пела на ее плоти. Иногда этой нитью били ей по подошвам ног.

Это была самая страшная боль, если не считать еще одной.

Самой худшей мукой было, когда они подвешивали ее за запястья в железных кандалах и уходили. Они оставляли ее там на бесконечную вечность. Астрид висела над полом, и каждая ее рана, каждая мышца, каждый сустав, кричали в агонии. Раны, которые уже затягивались, вскрывались снова.

Астрид знала, что если она сломается, то только тогда, когда будет висеть в цепях. Это было время, когда ее разум не мог отрешиться от боли, и мог только кричать и чувствовать каждый ее миг.

Она пыталась вспомнить Леифа и Вали. Хотя Астрид больше не могла отмечать время — слишком много времени она проводила без сознания, а когда ей было больно, она слишком старалась отвлечься, — она уверяла себя, что прошло немного времени. Боль и одиночество делали время бесконечным. Она вспомнила ту бесконечную ночь в лесу, когда часы казались годами, и сказала себе, что когда будет свободна, это время окажется лишь мгновением в ее жизни.

Леиф и Вали обязательно придут за ней. Если бы они могли, они бы уже пришли. А если они не смогут, если их убьют, тогда она увидит их в Валгалле, когда умрет с честью. Главное, чтобы она сама не сломалась.

Когда она была юна, и у нее только-только появилась первая кровь, ярл Эйк казнил предателя. Этот человек был доблестным воином и предводителем союзного народа. Его очень любили в своем владении, да и в Гетланде тоже — до его предательства. Чтобы отдать ему честь, Эйк приказал казнить его через Кровавого Орла (прим. — несмотря на то, что казнь описывается во многих художественных источниках, ее реальное применение ставится под сомнение. Современные историки считают, что таким образом викинги уродовали тела уже умерших врагов).

При таком способе казни спину осужденного вскрывали острым лезвием. Затем его ребра отделяли от позвоночника и выворачивали наружу, а легкие вытаскивали. Казненный мучительно умирал, пока его легкие пытались наполниться воздухом. Это был мучительный и кровавый способ, и человек, который смог бы выдержать такую казнь, не закричав, сохранил бы свою честь и свое место в Валгалле.

Тот мужчина даже не вздрогнул. Астрид, стоя между матерью и отцом, внимательно наблюдала за его лицом, выискивая любые признаки того, что он чувствует боль. Но он только изредка надолго закрывал глаза. Когда его легкие наконец сдались, он просто опустил голову. Тело даже не обвисло.

Для Астрид это было воплощением достойной смерти. И пусть этот воин предал своего друга, никто никогда не смог бы сказать, что он не был доблестным и храбрым.

Если человек способен выдержать такую сильную боль, то, сказала себе Астрид, выдержать те мелочи, которые придумали эти невежественные христиане, она уж точно сможет.

Поэтому она никогда не кричала. Настоящая Дева-защитница не кричит от боли.

Когда они приходили, чтобы взять ее, она отчаянно боролась, но все же с каждым днем у нее оставалось все меньше сил для борьбы. Она была слаба и больна. Раны начали гнить, и тело отказывало ей. Она не сможет бороться вечно.

Но сломить ее они не смогут никогда.

8

В течение нескольких недель после смерти Дреды, а особенно после ее похорон, в замке царил мрак.

Горе почти лишило короля разума. Он отказывался обедать, и Леофрику казалось, что и на ужин он ест очень и очень мало. Он едва ли утруждал себя тем, чтобы одеться, встав с постели, и не выносил ничьего присутствия.

Только самые близкие видели короля в эти дни. Самые близкие и хранители подземелья. Люди, работавшие в Черных Стенах, видели короля каждый день.

Большую часть дня он проводил, деля свое время между двумя местами: часовней и подземельем.

Большая часть знати покинула двор, так никаких причин оставаться здесь не было. Варвары ушли, надевать доспехи больше не приходилось. Кроме того, король не давал аудиенций с тех пор, как была убита его дочь, и за обедом королевский стол был пуст, так что в интригах не было смысла.

Даже Дунстан уехал, чтобы подготовиться к свадьбе.

Принц Эдрик взял на себя самые насущные дела. Их было немного; вне войны и походов простым людям не так уж и была нужна королевская помощь. Так что семья короля была предоставлена самой себе и своему горю.

Леофрик и его брат большую часть времени проводили в своих покоях. Их отец не хотел иметь ничего общего ни с ними, ни с кем-либо еще, но ни Леофрик, ни Эдрик не стремились к уединению. Они не нуждались в компании слуг или придворных лизоблюдов, но в эти недели их тянуло друг к другу сильнее, чем когда-либо.

Пока Эдрик занимался неотложными делами, Леофрик бродил по залам и комнатам, одинокий и покинутый, похожий на призрак. Он часто сидел в комнатах Дреды — их не трогали со дня, как арестовали гувернантку. Он брал в руки что-то из вещей сестры и представлял себе, что Дреда рядом.

Ее запах все еще витал повсюду, и он чувствовал его. На ее куколках и неумелом рукоделии. На ее золотых расческах и заколках с перламутровыми зубчиками. На шкуре лошади-качалки, которая все еще стояла возле ее кровати, хотя Дреда была уже далеко не в том возрасте, чтобы кататься на ней. Она обожала эту лошадь.

Дреда была прекрасной юной девушкой. Она сочетала в себе так много достоинств. Красота, рассудительность и сила духа. Живой ум и открытое сердце.

Леофрик понимал жажду мести своего отца. Он чувствовал ее в своем сердце. Но с каждым днем он все яснее видел то, чего не мог видеть его отец, — что яд заразил их, проник в них, и когда они поддадутся ему и умрут, Меркурия тоже погибнет.

— oOo~

— Конечно, он несчастлив. Дреда была для него не просто дочерью, и ты это прекрасно знаешь. Она была воплощением нашей матери. Как ты можешь думать, что он так быстро примирится с ее потерей?

Эдрик с грохотом опустил нож на стол и поднял кубок. Они обедали одни, как обычно, и стол был слишком большим для них двоих. После смерти Дреды отец ни разу не присоединился к ним за обедом. Леофрик даже не был уверен, ест ли он вообще.

— Он более чем несчастлив, — возразил Леофрик. — Это больше, чем просто горе. Это зло.