Огонь души

Леофрик не думал, что ребенок был самой серьезной болью Астрид. Она только начала привыкать к мысли о том, чтобы стать матерью, и еще не говорила об этом. Он не сомневался, что его горе по поводу ребенка было гораздо острее, чем горе жены. Ее боль была в предательстве, которое она видела.

— Она думает, что все это ложь. Я не могу предложить ей утешения, потому что потерял ее доверие.

Ему давно следовало сказать ей, что ее народ не бросил ее. Он не собирался скрывать это. Но пока эта боль была для нее самой острой, между ними не было слов, чтобы объяснить. А потом были другие вопросы, которые требовали ответов. Он был сосредоточен на том, чтобы сделать ее своей женой, помочь ей принять настоящее, а Астрид молчала о своем прошлом. Но как заставить ее поверить в эту правду сейчас?

Леофрик знал, что в ее сознании все, что произошло в Черных Стенах, произошло потому, что ее бросили. Астрид верила, что ее люди придут за ней, если выживут — и, вероятно, была права. Независимо от того, спасли бы они ее или погибли, они бы пришли.

Именно по этой причине они устроили представление для северян. Чтобы легче было отбросить их назад. Чтобы у ее людей не было причин оставаться.

Чтобы дать им повод для скорби.

А ей — для мук.

Она приняла этот мир, эту жизнь, хотя и неохотно, потому что верила, что ее бросили. Леофрик и его семья сделали вид, что это так.

Но ее оплакивали.

Она не потеряла свой дом. Они украли его у нее.

Как она могла это простить?

— Подумать только, она пыталась спасти Дреду, — пробормотал Эдрик почти про себя. — И убила того, кто это сделал.

— Господи! — охваченный отчаянием, Леофрик закрыл лицо руками.

Он почувствовал руку Эдрика на своей спине.

— Что я могу сделать, брат?

— Ничего. Уже ничего.

Его брат встал.

— Иди к ней, Леофрик. Теперь она твоя жена. Не позволяй ей почувствовать себя брошенной снова. Мы не можем изменить прошлое, а будущее наше в руках Господа. Только то, что мы делаем сейчас, принадлежит нам.

— оОо~

Горели только две свечи, и комнату заливал слабый золотистый свет. Было тихо. Эльфледа и молодая служанка собирали окровавленное белье в корзины. Леофрик отвел взгляд.

Они обе присели в реверансе.

— Ваша светлость, — сказала Эльфледа, подходя к нему. — Сейчас она спит. Я дала ей отвар, чтобы она успокоилась, — старуха подняла глаза, смело поймав его взгляд. — Она была в таком состоянии, ваша светлость…

Большего к чувству вины она бы добавить не могла — Леофрик и так все это чувствовал.

— Я знаю. — Он подошел к кровати. — Она бледная.

— Да, это так. В таких вещах всегда теряется много крови. Ей нужно хорошенько отдохнуть и набраться сил. Но она скоро поправится и созреет для нового ребенка. Нет ничего необычного в том, чтобы потерять первое дитя. И она столько перенесла до беременности.

Эльфледа не знала, как случилось, что Астрид потеряла их ребенка. Леофрик ожидал, что слуги разнесут эту историю по всему двору, и она скоро прокатится по деревням: герцогиня-варварка выпрыгивает из движущейся повозки, дико и безрассудно убегает от мужа.

— Кто это был? Ребенок?

— Ваша светлость…

Взглядом он потребовал ответа, и Эльфледа опустила глаза.

— Девочка.

Его отец, возможно, испытает облегчение от того, что Астрид потеряла не сына, но Леофрик мог думать только о своей любви к Дреде, о той радости, которое она принесла им всем, и оплакивать потерю дочери.

— Я хочу побыть с ней наедине.

— Конечно, ваша светлость. Мы заберем эти вещи, и я вернусь к ней позже ночью.

С этими словами слуги удалились.

Леофрик подошел к ее кровати. Астрид была почти так же бледна, как постельное белье; ее прекрасные губы казались серыми. Ее волосы были спутаны. Но ночная рубашка была чистой и хрустящей, как и постельное белье, на котором она лежала. Ее руки покоились по бокам на небесно-голубом шелковом покрывале.

Он специально приготовил ей комнаты в качестве свадебного подарка, надеясь, что они придутся ей по вкусу. Выбрал разные оттенки синего, чтобы подчеркнуть ее глаза. Он выбрал для нее драгоценности Эбби по той же причине: сапфиры напоминали ему о ее глазах.

Эта кровать была меньше, чем его собственная, но все же могла более чем удобно уместить их обоих — и умещала. Она была ниже и без лестницы. Но Леофрик не лег с Астрид в постель. Он не хотел нарушать ее покой. Вместо этого он опустился на колени рядом с подушками и взял ее руку — теперь холодную и сухую — в свою.

Она пошевелилась, рука ожила в его руке. Когда Леофрик посмотрел ей в лицо, то увидел ее глаза.

Взгляд был туманным, но Астрид смотрела на него, и Леофрик воспользовался моментом.

— Я люблю тебя, Астрид. Моя клятва тебе неизменна и непоколебима. Я буду любить тебя всю жизнь и сделаю тебя счастливой. То, что между нами, — это больше, чем слова.

Она снова закрыла глаза, не говоря ни слова, но ее пальцы сжались вокруг его большого пальца.

Он надеялся, что это знак того, что в ее сердце все еще живет любовь к нему.

21

Астрид проснулась и, прежде чем открыть глаза, поняла, что не одна. В своей прежней жизни, жизни, которую у нее отняли, она всегда сначала доверяла инстинктам и пыталась понять, где находится, до того, как все узнают, что она проснулась.

Ее комната в замке. Ее кровать. Все как обычно. Но матрас прогнулся под чьим-то весом.

Она открыла глаза. Яркий лунный свет лился в окна, создавая голубое сияние и длинные тени. Леофрик сидел на кровати, наблюдая за ней. Его грудь была обнажена, и она опустила взгляд ниже. На нем были только брэ (прим. нательное белье в Средние века, широкие штаны до колен) — одежда, которую редко надевал под бриджи. Она спросила себя, как долго он сидит здесь.

— Астрид, — сказал он, увидев, что она проснулась. — Пожалуйста.

За те недели, что прошли с тех пор, как они побывали в торговом городке, и она повидалась с Михкелем, с тех пор, как она обнаружила обман Леофрика и потеряла ребенка, Астрид старалась держаться от него подальше, и Леофрик уважал это желание. Его отец и брат тоже понимали ее и не слишком давили. Так что Астрид почти каждый день оставалась наедине со своими мыслями, запертая в этих комнатах, которые якобы принадлежали ей.

Они примыкали к комнатам Леофрика и располагались в покоях королевской семьи, так что она не могла все время избегать его или кого-либо из его семьи. Но Леофрик оставлял ее, как она и хотела, спать каждую ночь в одиночестве.