Огонь на поражение
Шрифт:
«Мерседес» выкатывает на огромной скорости. На переднем сиденье, рядом с шофером, человек в пятнистой куртке цвета хаки.
Пом! — ухает гранатомет, словно из бутылки выдернули пробку в пустой комнате, доля секунды — и взрыв, — машина превратилась в сплошной летящий факел.
Едущий следом большой фургон стопорнулся, из распахнутой двери выпадают боевики…
Пом! Машина взрывается и рассыпается в воздухе на части. Выскочить успели трое или четверо. Они приникли к земле на миг, но почти сразу открыли огонь — наугад. Один из вьетнамцев, тот, что в кювете, ввязывается в перестрелку, другой рывком перебегает
Из кювета поднимается и шагает к нему Джу. Он тоже улыбается. Они хорошо выполнили поручение Толстого Ли. Даже очень хорошо. Их ждет награда.
«БМВ» появляется неожиданно, резко тормозит и становится боком. Из окна торчит ствол пулемета. Тяжелые пули сбрасывают Нгуена с шоссе в кювет. Джу успел лишь повернуться и развернуть ствол. Пуля попала в лицо… еще… голова маленького Джу разлетелась на части.
Пулемет умолкает. Дверца машины открывается, оттуда неторопливо вылезает массивный верзила с укороченным «акаэмом» в руке. Рядом с громадной тушей автомат выглядит, как пистолет.
— Ну что, все? — кричит кто-то из машины.
— Вроде да… Надо на первого китаеза глянуть. Мало ли…
— Да он не красивее этого… Я в него пять пуль вогнал, как в копеечку.
— Не помешает… Для порядку.
— Ну если только для порядку…
Тонкий нож со свистом рассекает воздух и врезается верзиле в горло. Длинный клинок пробил шею насквозь, кровь пузырится розовой пеной… Бандит хрипит, медленно оседает на колени и падает лицом в асфальт.
— Коля, чего это ты… — начал было его дружок из машины…
Пом! — Нгуен нажал спуск второго гранатомета. Снаряд раскол машину надвое и взорвался огненным клубом. Нгуен обессиленно ткнулся лицом в щебенку.
С трудом стягивает бронежилет, рубашку — тело в кровоподтеках. Рука перебита у плеча, правая нога — выше колена. Полуползком он движется вниз с дороги и еще метров пятьдесят — до ближнего перелеска. Там, укрытые лапником, два мотоцикла. Там — жизнь.
За маленьким человечком тянется длинный кровавый след. На лице его — гримаса невыносимой боли, так похожая на недавнюю улыбку.
Нгуен добрался до мотоцикла, сбросил лапник, кое-как здоровой рукой запустил стартер. Затем на сиденье, приник к рулю. Глаза его белы от боли, гримаса застыла судорожно, превратившись в страшный, звериный оскал.
Это лицо видит Толстый Ли сквозь прорезь оптического прицела. Медленно опускает ствол ниже. Нажимает курок.
Бензобак взрывается, охваченное пламенем тело падает навзничь, дергается в судороге и замирает.
«Самое постыдное для восточного человека — потерять лицо», — размышляет Толстый Ли, укладывая винтовку в футляр. Укоризненно качает головой. Ну да вьетнамцы — это почти варвары…
Уж он-то знает.
Окидывает взглядом шоссе: горящие остовы машин, трупы… Толстый Ли вздыхает.
Огонь. Всюду — огонь.
Низами сидит в кресле, прихлебывает из пиалы чай. Время течет медленно, очень медленно. Но он умеет ждать.
«Боинг-747». Салон первого класса. Здесь немноголюдно —
всего двенадцать человек. Самолет делает небольшой крен вправо, на лице полного пожилого джентльмена — страдальческое выражение. Лицо сереет, губы болезненно кривятся.Нажимает кнопку вызова стюардессы. Та появляется незамедлительно.
— Вам нехорошо, сэр?
— А вам — хорошо?
Стюардесса, с сочувственной улыбкой:
— Я принесу вам аспирин.
— Нет. Не нужно. Вы давно летаете?
— Уже четыре года. Мне нравится, — пожимает девушка плечами. Обаятельная улыбка… Ей очень идет, и она это знает.
Самолет снова делает крен, теперь уже на левый борт, — лицо джентльмена снова сереет, он снова морщится.
— Как это может нравиться..
— Я принесу вам что-нибудь. Бренди, виски?..
— Шотландское, пожалуйста, тройную порцию, без льда.
— Охлажденное?
— Да.
Девушка скрылась в служебном помещении.
— Тройное виски? Ого, у нас что там, алкоголик проснулся? — спрашивает ее подруга.
— Да нет. Пожилой человек, полный. По-моему, смертельно боится летать.
— Такие случаются.
— Еще бы. Ну да этот хоть не нытик. Если и переживает, то молча.
— И не говори. Я за девять лет насмотрелась. У всех разная реакция. Это от темперамента зависит.
— И еще — от воспитания.
— Это точно. Один молча спиртным накачивается, другой сам себе анекдоты скабрезные рассказывает и гогочет на весь салон, третий — изводит вызовами, болтает всякую чушь… А то есть — схватит за руку так, что не вырваться, а сам руку под юбку… Не будешь же орать на весь салон. Шепчешь ему — сэр, сэр, — а он такой же сэр, как мой предок — японский император!.. У меня, когда из Сингапура летели, один такой попался, на руке потом синяки неделю не сходили…
— Это он с перепугу.
— Ладно, беги к дедунчику, а то окочурится, пока выпивки дождется. Этот-то хоть тихий?
— Тихий.
Стюардесса поставила бокал на поднос, добавила пакетик орешков, вышла.
— Ваше виски, сэр.
— Спасибо. Вы не присядете рядом?
— Мне не положено…
— Пожалуйста, ненадолго.
— Ну хорошо.
— Хотите сигарету?
— Спасибо, нет.
Мужчина отхлебнул большой глоток.
— Извините меня… Просто посидите немного. — Он сделал еще глоток. В глазах его застыло странное выражение, словно он вдруг сразу стал близоруким. — Вы знаете, мне по работе приходится много летать… Естественно, меньше, чем вам… И каждый раз — как наваждение… Как сумасшествие какое-то. — Мужчина надолго умолк, глядя в одну точку.
— Сэр?
— О, извините. Вы не подумайте, я не трус… Мне и раньше приходилось много летать, и ничего подобного я не испытывал… Вот только последний год… Вернее — последние семь месяцев… Вы знаете, каждый раз, когда я вхожу в самолет, мне кажется, что это мой последний полет… Вот и сейчас я это чувствую…
Он поставил опустевший стакан на столик.
— Не стоит так беспокоиться, сэр. Наша авиакомпания…
— Да прекратите, прекратите! — перебил он раздраженно. — Знаю я все эти рекламные штучки… Но вы только подумайте, представьте: самолет падает и ни у кого, ни у единого человека нет ни малейшего шанса спастись, ни малейшего…