Огонь по своим

А что дарили раньше на юбилеях? Разное. Допустим, однотомник Проскурина или «Книгу о вкусной и здоровой пище», портрет Брежнева или шестеренку, увитую олеандром и т. п. Что подарили теперь? Икону. А кто подарил? Доктор социалистических наук, профессор, член КПСС с 1956 года, бывший редактор «Комсомольской правды», кавалер ордена Красного Знамени, дважды лауреат премии имени Ленинского комсомола, автор замечательного исторического исследования «Боевой опыт комсомольской печати. 1917–1925» (в частности, ее опыт по борьбе с религией)…

А как раньше начинались такие торжества? Очень нередко — с пения гимна. Или «Интернационала», или (уже после двух-трех рюмок) пели «Вот мчится тройка удалая». А как обстояло дело теперь? Поднялся в президиуме батюшка, член секции поэзии, и возгласил: «Братие? Всякое доброе дело надо начинать с молитвы. Так воздадим же хвалу Господу нашему и возрадуемся хлебу насущному, что он нам сегодня послал!» Все вскочили, и кое-кто даже затянул вслед за батюшкой. Оно и понятно: сегодня послано нам было отменно, столы ломились от яств и питий. Рядом со мной подпевала, например, мой старый друг Наташа Дурова, знаменитая наша зверолюбка. От умиления и восторга я хотел было ее расцеловать, но вспомнил, что дня три назад на телевидении — кстати, тоже на чьем-то юбилее, она целовалась со своим удавом…

Так вот, на месте дорогого Александра Проханова, я на свой юбилей для полного ажура или, как говорили у нас на Благуше, для понта тоже непременно пригласил бы парочку губернаторов (родного тифлисского — уж обязательно!), кого-нибудь из бывших боссов комсомольской или партийной печати, одного-двух лауреатов КГБ, одну циркачку с проволокой, но без удава, и уж, конечно, священнослужителя, желательно из секции критики. Уж то-то они устроили бы торжество!..

И все, что я тут насоветовал, ты прекрасно успеешь сделать, ибо ты еще очень молодой — всего-то шестьдесят. А по духу и работоспособности тебе нет и сорока. А улыбка у тебя — та же, что и в двадцать лет.

«День литературы», № 2, февраль 1998

ИЗ-ЗА ЧУЖОЙ СПИНЫ (В. Бондаренко)

Диву даюсь, до чего резвы, неутомимы и вездесущи все эти антисоветчики — от полнометражной Валерии Новодворской и широкоформатного Радзинского до малогабаритного Владимира Бондаренко! Круглые сутки бдят, как бы да где бы пнуть советское время, советских людей. И пинают даже там, где и ожидать невозможно.

Вот недавно исполнилось восемьдесят лет Юрию Бондареву. Естественно, в патриотических газетах были юбилейные статьи, поздравления, телевидение расщедрилось на пару фильмов по книгам юбиляра, отбил телеграммку даже президент.

Так вот, казалось бы, в юбилее Бондарева абсолютно нечем поживиться антисоветчику, негде ему разгуляться. И, однако же, Бондаренко изловчился, нашел.

В своей газете «День литературы» (№ 3) тоже напечатал статью о юбиляре. В ней, прежде всего, удивляет какой-то совершенно неуместный в праздник слезливо-жалостливый тон разговора о фронтовиках как о каких-то несчастных «солдатиках», «лейтенантиках», «студентиках»… Отличительной чертой так называемой лейтенантской прозы автор считает то, что она повествует «о студентиках, попавших (!) на фронт взводными да ротными и погибших там в первом же бою». Это, мол, мы видим, например, в произведениях Бондарева и Бакланова.

Какая неопрятность мысли и слова! Во-первых, как понимать «попавшие на фронт» — случайно, что ли? Вовсе нет — согласно указу о мобилизации, а кто и добровольно. Во-вторых, взводами и ротами командовали не «студентики», а офицеры, как правило, имевшие за плечами военное училище, подобно тому же Бондареву, летом 1942 года окончившему артиллерийское училище, и Бакланову — тоже артиллерийское в августе 1942-го. В-третьих, первый провоевал до октября 1944 года, второй дошел до Венгрии.

Что же касается гибели в первом бою, то, конечно, случалось такое. Даже и в тылу были жертвы войны. Так, за первые полгода войны или, точнее, за пять месяцев налетов немецкой авиации в Москве погибло 1327 человек, в Московской области — 1275, да еще в несколько раз больше — ранено. («Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», М., 2000, т. 2, кн. 2, с. 351–352). Но герои произведений Бондарева и Бакланова, как и создатели их, тоже, слава Богу, не погибают в первом бою — иначе, о чем было бы писать молодым авторам? А «студентиками» оба они стали только в сентябре 1946 года, но тогда уже никем не командовали.

О непременной гибели в первом же бою любит почесать язык Ал. Яковлев, академик в особо крупных размерах. Кстати, ровесник Бондарева и Бакланова, он тоже оказался на фронте летом 1942 года после окончания военного училища и пробыл на войне два-три героических месяца.

Продолжая свои сопоставления, Бондаренко пишет, что вот, мол, у В. Богомолова «была смершевская закваска, и как бы правдиво ни превозносил (!) подвиги смершевцев Юрий (?) Богомолов, высшая правда войны все-таки остается не за ними, а за миллионами таких, как Юрий Бондарев, за безусыми солдатиками, лейтенантиками, добровольно шедшими в бой и умиравшими за Родину».

Тут опять много удивительного. Начать с того, что добровольно можно идти в армию, на фронт, а в бой идут не когда кому вздумается, а по приказу командования: хочешь не хочешь, а иди. К тому же автор странным образом не знает, что вторичные половые признаки, в том числе усы, появляются у мужчин гораздо раньше, чем он думает: в солдатском возрасте усы может иметь любой. И хорошо помню, как на первом курсе мы бубнили в коридорах Литинститута стихи фронтовика-старшекурсника Немы Рамбаха, ставшего позже Наумом Гребневым, гениальным переводчиком гениальных гамзатовских «Журавлей» и других советских поэтических шедевров того времени:

Мы не бреем усы,Мы гвардейских значков не снимаем,Мы на сердце храним фотографии наших отцов…

Но гораздо важнее, чем усы и старые фотографии, постоянное хобби Бондаренко: искать, у кого правды больше, у кого меньше, кто выше и главнее, а кто так себе. Что ж, это занятие интересное. Но беда, что обладателем вершинной правды Бондаренко вместе с Радзинским и Немцовым объявил антисоветчика № 1 Солженицына: «Главное уже навсегда останется за ним — народная правда!» («Завтра», № 47, 2003). Народная! Что может быть выше? Вот и теперь, столкнув недавно почившего Богомолова и благополучно здравствующего Бондарева, объявляет: у второго — высшая правда, надо полагать, почти солженицынская.

Более того, о первом, как мы уже видели, сказано, что он при его «смершевской закваске» «правдиво превозносил подвиги смершевцев», которые в отличие от героев Бондарева будто бы и не умирали за Родину. Здесь уже не только в слове «превозносил» (ведь о правде так не скажешь) проклюнулось главное — то, что малотиражный антисоветчик намерен далее сказать о советской военной контрразведке, о смершевцах. Вот это: «Я знаю резко отрицательное отношение героев прозы Бондарева, да и других фронтовиков, Виктора Астафьева и Евгения Носова, — к местным армейским смершевцам, которые не врагов ловили, а среди своих врагов находили и весьма успешно».

Да, случалось, находили. Но что значит «я знаю»? У меня нет возможности верить Бондаренко на слово. Если знаешь, то приведи примеры, а там разберемся. Зачем прятаться за три широкие спины и лаять из-за них на чекистов? И тут приходится разъяснить критику, что «среди своих», увы, враги были. Да и почему им не быть? Ведь армия — это сколок всего общества, а в обществе враги Советской власти имелись. Уж если ныне выползли орды Горбачевых, ельциных, Чубайсов, то шестьдесят-то лет назад… А при мобилизации учитывались только возраст и здоровье, о политических взглядах никто не спрашивал.