Огонь по своим
Шрифт:
Но ведь это когда было! В библейские времена. Однако Сталин сказал ободряюще: «Действуйте!»
И вот, рассказывает Ф. Чуев, поехал Рокоссовский на фронт под Сухиничи, а сам приказал, чтобы все средства связи открытым текстом вещали: «Едет Рокоссовский! Едет Рокоссовский!..» А немцы так его боялись, что бросили все укрепления, все оружие и сломя голову бежали из города. Вот она какая война-то была, без малейших усилий, без потерь брали города… [1]
1
Между прочим, Сухиничи освободили не в декабре 1941 года, а 29 января 1942-го. Это сделала 324-я стрелковая дивизия 16-й армии, которой командовал генерал Рокоссовский.
Великолепно! Одна история краше другой. Но возникают некоторые вопросики. Например. Авторитет Сталина после войны был и в Советском Союзе, и во всем мире гораздо выше, чем у де Голля во Франции. Хотя бы потому, что де Голль не сыграл никакой крупной роли, когда в 1940 году немцы за шесть недель разгромили Францию. А вернулся он в 1944 году на родную землю
Что же касается мистическо-патриотических рулад Ф. Чуева, то тут неясно вот что. Если немцы разбегались врассыпную при одном имени Рокоссовского еще в 1941 году, когда его слава только занималась, то после побед под Сталинградом, на Курской дуге — еще больше! Отчего же не воспользовались иерихонским эффектом имени маршала для взятия, скажем, Минска, да и самого Берлина? Ведь опять бы — никаких потерь!
Еще интереснее, чем о детородном и иерихонском эффекте президентского да генеральского слова, читать в энциклопедических сочинениях А. Салуцкого о роли в мировой истории дач и их отсутствия. «Ни у Ельцина, ни у Лебедя нет личных дач, — с умилением узнаем мы, — и это частное обстоятельство, как ни странно, может сыграть немаловажную роль». Нет, ничего странного мы тут не видим. Мы помним, что когда на первом съезде народных депутатов СССР Горбачева избирали президентом, то его спросили, есть ли у него дача, и он оскорбленно и гордо ответил: «Никогда не было и нет!» Ну, можно ли было такого скромнягу не избрать президентом великой державы. Тем паче что академик Д. С. Лихачев, уже тогда объявленный Игорем Золотусским совестью нации, тут же подъелдыкнул: «Если не изберем Михаила Сергеевича президентом сейчас и здесь, то — поверьте моему столетнему опыту! — начнется гражданская война…» Так под страхом войны и под обаянием горбачевского бездачного аскетизма избрали тогда президента. Чем это обернулось для страны, все знают. [2]
2
Но не все знают и помнят, чем это обернулось для самого Горбачева. А вот: с одной стороны — 0,5 % голосов на президентских выборах 1996 года, на которые этот межконтинентальный прохвост снова ринулся; с другой — его доход в 1994 году составил 2 млрд. 380 млн. рублей, в 1995 году — 1 млрд. 87 млн. рублей, т. е. за два года почти 3,5 млрд. Вот ведь как отменно сумел отхватить оборотистый глава государства и партии за всеохватывающее предательство того и другого! Естественно, что большая часть его доходов приплыла из-за границы — из Германии, США, Италии, Японии, Южной Кореи. Сюда, разумеется, не входят те 50 тысяч долларов, что сунул когда-то президенту Горбачеву президент Южной Кореи Ро Дэ У, ныне осужденный на 22,5 года тюрьмы. Если в свое время Горбачев получит столько же, то ему уже сейчас надо начать благодарить небо.
Что же теперь ждать нам от аскетизма Ельцина и Лебедя? Оказывается, как пророчит А. Салуцкий, через пять лет настанет эпоха дачных погромов, и названные мужи в силу своей бездачности имеют моральное право возглавить это богоугодное дело. А вдруг за эти годы они обзаведутся дачами? Такой вариант в пророчестве не предусмотрен.
Дачная тема имеет у А. Салуцкого продолжение. Со ссылкой на самого И. Д. Папанина автор рассказывает, как тот, видимо, получив в качестве руководителя легендарного дрейфа полярной станции «Северный полюс» (1937–1938 гг.), а затем автора книги «Жизнь на льдине» немалые деньги, отгрохал себе роскошную дачу. И очень захотелось ему порадовать своим теремком товарища Сталина. Пусть, мол, полюбуется отец родной. Через Поскребышева и других лиц долго Иван Дмитриевич добивался заполучить желанного гостя. Наконец, гость явился. Счастливый хозяин повел его показывать все как есть. Тот смотрел, одобрительно кивал головой, улыбался в усы. Потом, конечно, сели за стол, началось пиршество. Когда дело подходило уже к концу, умирающий от восторга дачевладелец попросил высокого гостя сказать что-нибудь. Говорят, Сталин поднялся с бокалом киндзмараули в руке и сказал: «Товарищи! Иван Дмитриевич Папанин настоящий коммунист и замечательный полярник. За свой героический подвиг он получил звание Героя Советского Союза. Но, прекрасно понимая, что истинная добродетель не нуждается ни в каких наградах и званиях, он совершил еще больший подвиг — в стахановские сроки на свои деньги построил этот замечательный детский сад. Я предлагаю тост за здоровье товарища Папанина, за его великую любовь к детям и самих детей, которые завтра огласят своим веселым щебетом эти прекрасные залы и будут резвиться на этом паркете замечательной выделки». Последние слова тоста потонули в аплодисментах. Это был действительный пример магической силы слова, в один момент превративший личную дачу в общественный детский сад. Другой не пережил бы такого тоста, а коммунисту Папанину хоть бы что. Он бил в ладоши громче всех. А потом продолжал много трудиться, заработал вторую Золотую Звезду, написал еще книгу «Лед и пламень» и тихо почил в Бозе на 93-м году жизни. Возможно, вспоминая перед смертью лучшие часы своей большой жизни, он увидел, как наяву, Сталина, произносящего тост за его любовь к детям… Господи, как хорошо, что Ты избавил такого человека от зрелища нынешних дней, когда за дачу и всенародно обожаемого президента и мать родную зарезать могут…
Дальше у Слуцкого читаем: «Аналогичный случай произошел с министром путей сообщения. Этих двух эпизодов с лихвой хватило для того, чтобы чиновник расстался с мечтой о дачной собственности». Да, пожалуй, хватило бы, доведись этим случаям стать достоянием гласности. Но ведь этого не было. Ходил смутный слух, легенда. И даже теперь автор то ли не знает, то ли не хочет назвать имя министра путей сообщения. Бещев,
что ли? Я лично, человек достаточно любознательный, узнал легенду о папанинской даче лишь спустя много лет после смерти Сталина. А между тем, следует еще один поучительный рассказ на полюбившуюся тему: о том, как Алексей Аджубей, «оставшись не у дел» и имея на сберкнижке «всего семь тысяч, распродавая личные вещи и затрачивая массу усилий, с трудом построил дачу». Допустим, все так и было с человеком, который не один год занимал высокие посты, работал главным редактором «Известий», чья жена тоже была главным редактором популярного журнала. Но что же дальше?А то, что уже не было в живых волшебника, превращавшего дачи в детские сады. Больше того: «Пример Аджубея пошел впрок брежневскому поколению чиновников, которые параллельно госдачам ринулись создавать свои „родовые гнезда“ на случай непредвиденных обстоятельств». Вот как, аж ринулись, и притом целое поколение! И опять возникает тот же вопрос: да каким образом, откуда узнало о вдохновляющем примере целое поколение? Ведь публикаций, как и прежде, никаких не было. Кроме того, неужели целое поколение до того было тупо, что никто своим умом безо всякого указующего примера не додумался до возможности «непредвиденных обстоятельств»? Не правильнее ли сказать, что вырос общий уровень жизни, у людей, в том числе и у чиновников, появились свободные деньги, большие возможности, — вот и начали расти дачи. Непонимание таких вещей и вновь проявившаяся здесь склонность к чрезвычайно глубокому философствованию на очень мелких местах несколько подрывают высокий авторитет аналитика.
За делами дачными исследователь, естественно, не забывает дел квартирных, и тут обнаруживается, что мы несколько по-разному смотрим не только на исторические события, в которых участвуют знаменитые личности, но и на дела житейские, бытовые, вплоть до грабительских. Так, «в качестве примера совсем уж мелких (!) несправедливостей по отношению к конкретным людям» автор рассказывает, как ныне беглый взяточник С. Станкевич, будучи заместителем председателя Моссовета Г. Попова, после контрреволюционного переворота 1991 года с помощью наряда милиции, возглавленного его женой, вышвырнул из приглянувшейся ему квартиры в «элитном доме» семью покойного Н. С. Патоличева, дважды Героя Социалистического Труда, бывшего в свое время и кандидатом в члены Политбюро, и первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии, и министром внешней торговли СССР. Ничего себе «мелкая несправедливость»! Как сам-то автор пережил бы такую «мелочь»?
Здесь иной читатель, возможно уже не удержится и скажет: «К чему все эти столь пестрые и неравнозначные примеры из статей Салуцкого?» Да, очень пестрые и неравнозначные. Поэтому, как мне представляется, в своей совокупности они дают широкую картину аналитической манеры исследователя и даже состояние его «корки» и «подкорки» в целом. Действительно, в одном примере явно пустячному факту или фигуре придается большой вес, в другом — случайная мелочь преподносится как серьезная закономерность, в третьем — простая последовательность событий во времени рассматривается как глубокая причинная связь, в четвертом автор строит рассуждения и делает вывод, исходя из того, что факт, известный ему лично, почему-то знает целое поколение и т. п. И такая неосновательность, произвольность, глубокое философствование на мелких местах определяют у А. Салуцкого подход не только к фактам и событиям незначительным, как выше, но и к весьма важным, существенным, даже историческим. В этом-то и состоит немалая опасность.
В новых статьях Анатолия Салуцкого, напечатанных «Правдой-5», особенно достопечальная картина там, где автор прибегает к многочисленным параллелям и сопоставлениям фактов, событий, лиц как по кажущейся ему аналогии, так и по контрасту. Диапазон тут широчайший. Например, ступив, как он уверен, на «незыблемую историческую твердь» и поставив в один ряд Великую Французскую революцию и Великую Октябрьскую революцию, уверенно заявляет: «В этот же почетный ряд встают и нынешние российские потрясения». Да с какой же стати такие почести? Там-то действительно были великие революции, мощно двинувшие и свои страны, и все человечество вперед, а здесь — контрреволюция, отбросившая нашу страну во всех отношениях далеко назад, кое в чем даже на сотни лет, и отдавшая все человечество во власть одного мирового жандарма.
Другая параллелька касается роли русской интеллигенции в Октябрьской революции и в нынешних подлых днях, которые автор только что поставил в почетный ряд: «Из капризов (?) эта весьма благополучная и в бытовом отношении хорошо устроенная дама (русская интеллигенция. — В.Б.) в начале века обручилась (!) с молодцом в кожаной тужурке и, ввергнув народ в страдания, сама очутилась в лагере». О чем тут речь? О какой интеллигенции? Ведь «весьма благополучной и хорошо устроенной» была до революции лишь незначительная часть ее, и она вовсе не «обручилась» с каким-то «молодцом в кожаной тужурке», коих в начале века (в 1905 году, что ли?) вовсе и не было. Наоборот, после революции 1905 года именно она благодарила царизм за то, что он ограждает штыками ее сытость и покой от народного гнева. И именно эта интеллигенция ввергла народ в Октябрьскую революцию? А кто же тогда сочинил сборник «Вехи» — по выражению Ленина, «энциклопедию либерального ренегатства»? И она-то вся «очутилась в лагере»? Ну, хоть одно имечко! Бердяев? Булгаков? Гершензон? Струве? Франк? Это в лагере, что ли, все они, кроме М. О. Гершензона, дожили до 73–74 лет? Это там, а не в Париже, Бердяев с 1925 года до 1940-го издавал журнал «Путь» и издавал бы еще восемь лет до самой смерти, если бы не пришли немцы? И уж совсем странно читать у Салуцкого, что Октябрьская революция принесла народу одни страдания, и ничего больше.
«Совершенно в таком духе сегодня молится на власть, например, один из самых выразительных представителей рыночной интеллигенции А. Нуйкин: „Мы в очередной раз (накануне президентских выборов. — В.Б.) остро нуждаемся, чтобы Ельцин спас наших детей и нашу демократию от очередной смертельно опасной атаки красно-коричневых“ („Литературные вести“ № 2/14 — 96)».
Еще загадочнее, еще более игривым языком говорится об интеллигенции дальше. Лагеря ей, выходит, оказались нипочем. И вот, «помаленьку снова заняв достойное и далеко не бедствующее положение в обществе, эта дама соблазнилась очередной „синей бородой“ — на сей раз в заморских джинсах». Это опять о какой же интеллигенции речь? Да, конечно, не о неродной же, а о той, олицетворением которой стали такие фигуры, как академик Д. Лихачев, режиссер М. Захаров, артист М. Ульянов, тот же А. Нуйкин, специалист по счастливой любви. Да, они соблазнились, они рьяно служат, только не какой-то там метафорической «бороде», а вполне конкретному, весьма реальному режиму. Но разве это о них: «И вот опять горюет народ, а сама интеллигенция отброшена за черту бедности, с ужасом ожидая полную нищету завтра». Захаров за чертой бедности? Ульянов ожидает нищету? Лихачев и Нуйкин бедствуют? О, нет, режим не скупиться на подкормку своих прислужников: кому государственную премию, кому президентскую пенсию, кому креслице в парламенте или еще в каком непыльном месте… Словом, здесь у автора сплошная путаница и мешанина, в которой невозможно разобраться.