Огонь прекрасных глаз

Теперь мне предстояло отыскать дом номер двадцать пять. Как я и предполагала, номера на строениях отсутствовали в принципе. Скорее всего, за ненадобностью. Тем, кто обитал в этих трущобах, они, естественно, не требовались, а посторонние, судя по всему, если сюда и забредали, то крайне редко. И то – в виде исключения. Вот одним из таких исключений и была, наверное, я.

Так, но как же мне все-таки отыскать этот злосчастный двадцать пятый номер дома? Если следовать общепринятым правилам нумерации, то нечетные номера домов должны располагаться по левой стороне улицы, то есть, по ней мне и надо идти. Я так и сделала. На всякий случай я включила фонарик, надеясь, что где-нибудь мелькнет хотя бы мелом написанный номер, для ориентира. Уличных фонарей здесь, конечно же, не было. Погода тоже была против меня: небо заволокло тучами, и они практически полностью закрывали пытавшуюся пробиться сквозь них луну.

Сколько же мне еще идти? Я медленно шла, отсчитывая строения, стараясь не пропустить ни одного и не сбиться со счета, чтобы не пришлось все начинать заново. Наконец остались два последних дома. Если я все правильно сосчитала, то предпоследний – как раз «мой». Я посветила фонариком и вдруг увидела число «25», выведенное масляной белой краской на стене, и, судя по всему, нарисовали его совсем недавно. Этот факт мне окончательно не понравился. Что же получается? Кто-то любезно начертал номер дома – специально для меня? Так сказать, эксклюзивный вариант?

Я, не останавливаясь, прошла дальше, вынув из сумочки пистолет и крепко сжав его в руке. За последним домом улица заканчивалась. То есть строения-то еще продолжались, но они были явно не жилые, с выбитыми стеклами и выставленными дверями. Я вспомнила, как однажды, примерно вот в такой же «веселой» местности – хотя все это происходило не в Тарасове, – мне пришлось выслеживать одного маньяка.

Он окопался в промышленной зоне, опять же, на окраине города, примерно километрах в пятнадцати от него. Собственно, это был соседний городок, поскольку размещались там различные производственные мощности, типа мукомольного и фармацевтического комбинатов, мясокомбината, если не ошибаюсь; был там еще и сталелитейный. Кроме того, имелись пивзавод и элеватор. Все эти гиганты, успешно функционировавшие в славную эпоху социалистического строительства, с приходом прежней системы в упадок были позаброшены-позабыты. Теперь в них гнездились бомжи, всякого рода отморозки и неимоверное количество крыс, которые, проживая в непосредственной близости от мусорной свалки, до того разжирели, что не просто ходили пешком, а еще и переваливались при этом с боку на бок, как гуси.

В этом местечке даже днем небезопасно было находиться, так как в любой момент можно было схлопотать пулю из-за угла – обкурившиеся, но тем не менее вооруженные малолетки разгуливали здесь, как у себя дома, в поисках приключений. Бомжи также могли шандарахнуть по голове чем-нибудь тяжелым. Странно, но и те, и другие как-то умудрялись уживаться вместе.

Мне пришлось вкусить все «прелести» этой опасной экзотики, поскольку «мой» маньяк по каким-то только ему одному известным причинам предпочел залечь на дно именно за чертой большого города. Конечно, я экипировалась тогда соответствующим образом: у меня было оружие, имелись бинокль, термос с кофе и бутерброды, а также пара теплых одеял. Свой наблюдательный пункт я устроила на третьем этаже практически развалившегося здания какого-то производственного корпуса. Днем все еще было ничего, но вот ночью становилось жутко из-за постоянно возникающих в округе диких звуков, говоривших о том, что жизнь разнообразных существ, населявших «зону», била, что называется, ключом. Постоянно что-то ухало, визжало, орало и дралось… Изредка раздавались уж совсем душераздирающие рулады, потом все ненадолго стихало до еле слышного шуршания и тихого хлопанья листов проржавевшего железа.

В один из тех незабываемых дней, когда я караулила маньяка, мне пришлось познакомиться и с двуногими обитателями города-призрака: видно, чем-то я себя обнаружила. Когда я рискнула высунуть нос наружу и немного прогуляться, разминая затекшие конечности, то столкнулась с одной особой женского пола, облаченной в непонятно какие тряпки и с перемазанным копотью лицом. Тетка конкретно спросила меня: «Какого хера ты тут околачиваешься?» Я было хотела прикинуться бомжихой, но потом подумала, что, выдай я подобную «легенду», и еще неизвестно, что меня ждет: тетка не выглядела полной идиоткой и, взглянув на мои руки с ровно обрезанными ногтями (не пожелтевшими и не обкусанными), а также на мой вполне приличный, явно не бомжовский «прикид», сразу бы разоблачила меня. Поэтому я сказала, что работаю актрисой в местном драмтеатре, что сейчас режиссер как раз ставит пьесу о жизни «низов» общества, а я в ней играю роль главной героини, проживающей на городской свалке, вот я и приехала, так сказать, влезть в ее шкуру, иными словами, вжиться в образ.

Тетка вроде бы мне поверила и взахлеб принялась рассказывать о «тутошней» жизни. Оказалось, что, как это бывает и в обычном, нормальном обществе, так и в здешнем, существовала определенная многоукладность, иерархичность, что ли. Вся промышленная зона, включая и городскую свалку, была поделена на сферы влияния между группировками ее обитателей. Каждую группировку возглавлял «бригадир», и конкуренция между соседями была такой жесткой, если не сказать – жестокой, что заявиться на чужую территорию было равносильно смерти. Самые «верхи» контролировали «середку» – место, куда доставлялся свежий городской мусор, ну, а «низам», к коим принадлежала моя собеседница, доставались отдаленные кучи мусора, откуда, ковыряйся там не ковыряйся, все равно ничего ценного не выудишь.

Расстались мы с теткой по-хорошему, я сказала, что скоро возвращусь к себе в театр, потому что «напиталась» уже нужной мне атмосферой, окунулась, так сказать. Короче, в образ вошла – по самую макушку! А ночью как раз и мой подопечный объявился. В общем, я благополучно отловила маньяка и завершила дело, а заодно и распрощалась с той жуткой помойкой…

Почему мне сейчас вспомнился этот случай – не знаю. Наверное, повлияла идентичность обстановки: и тогда, и сейчас меня окружал мрачный и даже зловещий пейзаж. Хотя в данный момент никакой свалки с ее сложной социальной структурой поблизости не было, просто после последнего, двадцать шестого по счету, дома начиналась лесополоса. Меня стали одолевать далеко не оптимистичные мысли. Например: убийца или его подручный следил за мной и, решив, что я вот-вот выйду на него, пожелал меня устранить, выбрав для этого самое подходящее место. Но ведь я могла и проигнорировать приглашение анонима. Никто же меня на аркане сюда не тянул! Можно прямо сейчас, не заходя в двадцать пятый дом, отправиться отсюда восвояси. Но… Я, конечно же, этого не сделаю. А все из-за своего упрямого характера, черт бы его побрал!

Я решительно подошла к пресловутому дому. Открытая настежь дверь напоминала черную космическую дыру. Вокруг стояла тишина: ни одного звука, ни даже шороха.. Такое впечатление, словно оказалась в другом измерении. Я сняла пистолет с предохранителя и включила фонарик: иначе передвигаться просто невозможно, в противном случае я запросто переломаю себе ноги, а то и провалюсь куда-нибудь. Свет фонарика выхватил из тьмы часть стены, с которой клочьями свисали старые обои. Под моими ногами зашуршали осыпавшаяся штукатурка и обломки кирпичей. Я посветила фонариком на соседнюю стену: на большом белом плакате, прикрепленном к ней, черным фломастером жирным шрифтом было выведено: «Ровно в полночь, железнодорожный вокзал, камера хранения № 13». Дальше шли цифры кода.

Так, кажется, какой-то юморист изволит со мной забавляться? При чем тут железнодорожный вокзал и камера хранения?! Кто вообще так глупо шутит со мной?! Ладно, кто бы он ни был, я обязательно найду его! Хотя бы для того, чтобы взглянуть на этого экземпляра! С другой стороны, во всем должен присутствовать определенный смысл. И я была уверена, что он имеется и здесь, в этой нелепой на первый взгляд ситуации. И я обязательно докопаюсь до него!

Я дошла до того места, где оставила свою «девятку», села в машину и на полной скорости помчалась к шоссе.

Я приехала на вокзал без четверти двенадцать ночи, припарковалась и вошла в здание. На первом этаже было шумно и многолюдно: это цыганский табор, во всей своей пестрой красе, обосновался прямо на полу. Маленькие цыганята живыми мячиками прыгали то там, то здесь, иногда выбегая в проход, и клянчили у пассажиров деньги. Цыганки сидели с грудными детьми, а те, которые не были ими обременены, ко всем приставали, предлагая погадать. Одна из них направилась ко мне:

– Девушка, а девушка, дай руку, погадаю, всю правду расскажу!

– Некогда, – отрезала я и, не оборачиваясь, пошла дальше.

До обозначенного на плакате срока – «ровно в полночь» – оставалось еще десять минут. Я сначала хотела открыть ячейку, не дожидаясь двенадцати часов. Но потом передумала и решила понаблюдать, благо камеры находились совсем рядом. Я уже заметила нужный мне бокс и начала прохаживаться неподалеку.

В это время в проход ринулась толпа пассажиров, видимо, с прибывшего поезда. Меня немного оттеснили в сторону. Я услышала знакомый голос и обернулась: это цыганка, та самая, которая предлагала мне погадать, уже вовсю обрабатывала новую жертву, причем проделывала она это достаточно нестандартным образом – я, во всяком случае, с подобным еще не сталкивалась. Жертвой оказалась молоденькая девушка с длинными белокурыми волосами. Волосы были распущены по плечам, и цыганка, воспользовавшись этим, ловко схватила небольшую их прядку и ловко вырвала ее. Намотав ее себе на палец, дочь табора дожимала жертву, приговаривая: