Огонь в колыбели

Люди обступили старика плотным кольцом, из разных концов подходили все новые экскурсанты, ненадолго останавливались послушать и оставались.

— …когда начинали их строить, считалось, что они совершенно не затрагивают окружающую среду. Полная изоляция, никаких выбросов. А вышло не совсем так. Тепло утекает, опять же вибрация. Деревья наверху сохнут, звери из таких мест уходят, и людям жить не слишком приятно. Зато сейчас мы лихо управились, каких-то десять лет, и на Земле ни одной фабрики. Это в самом деле получается не переезд, а эвакуация, — старик с особым вкусом повторил последнее, почти никому не понятное слово. — Теперь планета наша в естественный вид пришла, ничто ее не портит, специалисты говорят, что на Земле сможет прожить восемьдесят миллиардов человек.

— А живет уже шестьдесят восемь, — негромко, но словно подводя итог, сказал чей-то голос.

* * *

К полудню Паоло утомился и не прыгал, как прежде, а тащился, держась за Эммину руку и почти не слушая волшебно звучащих слов: «прокат», «вулканизация», «оксидированный»… Другие тоже устали, все больше народа тянулось к выходу.

— Как можно было каждый день проводить семь часов среди такого лязга? — удивлялась идущая перед Эммой девушка.

На воле Паоло снова ожил и, соскочив с дороги, исчез в кустах. Потом вылез оттуда перемазанный зеленью и убежал вперед. Эмме понадобилось полчаса, чтобы отыскать его. Она нашла сына на одной из полянок. Паоло сидел на земле и вырезал из ветки дротик.

— Паолино, негодный мальчишка, куда ты пропал? Обедать давно пора!

— Мама, — вместо ответа спросил Паоло, — а зачем слону дробина и что такое общее угнетение биоценоза?

— Боже мой, мальчик, откуда такие слова?

— А тут вот сидели какие-то дяденьки, и я слышал, как один сказал, что все меры вроде сегодняшней — это дробина для слона, потому что у нас это самое угнетение. А что это значит?

— Это значит, — сказала Эмма, — что на Земле живет шестьдесят восемь миллиардов людей, и если каждый сорвет такую ветку, как ты сейчас сломал, то на Земле ни одного деревца не останется.

Паоло вспыхнул и кинул ветку в траву, но тут же передумал и поднял ее. Ветка была до половины ошкурена, верхушка с горстью еще не совсем раскрывшихся листьев уцелела. Паоло решительно перерезал ветку и протянул верхушку матери:

— На. Мы ее дома в воду поставим, а когда она корешки пустит, то посадим, и целое дерево получится.

— Хорошо, возьми ее с собой, может, не завянет.

— А другой конец я оставлю для копья. Все равно он без кожи уже не вырастет.

— Ну возьми.

Эмма поднялась с травы, следом с палками в руках встал Паоло. Эмма оглядела его с головы до ног.

— Ох, и извозился ты!

Паоло попытался стряхнуть со штанов приставший мусор, потер ладошкой рубаху, измазав ее еще больше, и наконец сдался.

— Ничего, — сказал он, — до дому доберемся.

— А людей не стыдно будет?

— Ну так что, ты вон тоже грязная.

— Где?

— Честно. Вся кофта перепачкана.

Эмма поднесла руку к глазам. Белый рукав кофточки был густо усеян чуть заметными черными крапинками.

— Гарь налетела, — оправдывалась Эмма, пытаясь сдуть с рукава черный налет. Но сажа села прочно и не сдувалась.

— Давай я почищу, — предложил Паоло.

— Не надо! — испугалась Эмма. — Ты своими лапами меня мгновенно в чучело превратишь!

— А другие сейчас тоже так? — спросил Паоло.

— Тоже.

— И все от одной трубы?

— От нее.

— Тогда хорошо, что дыма больше пускать не будут, — сказал Паоло, — жаль только, что это всего одна дробина.

Глава 2 Бабий бунт

— Смотри, — сказала Юкки, — я на песок наступаю, а он вокруг ноги сухим становится. Это, наверное, потому, что долго под солнцем сушился, вот даже в море вымокнуть как следует не может. Правда?

— Точно, — ответил Дима и прибавил: — А у тебя следы красивые.

— Ага. Маленькие, и пальцы скрюченные, как у Кащея.

— Много ты понимаешь в собственной красоте! Не скрюченные, а изящные.

— Там царь Кащей над златом чахнет! Димчик, почему он чахнет?

— Реакции изучает соединений злата, а вытяжки нет, и вообще, никакой техники безопасности.

— Глупенький! Солнышко светит, а он про технику безопасности! Купаться будешь?

Выйдя из воды, Юкки повалилась в горячий песок.

— Уф!.. Сумасшедший! Нельзя же так далеко заплывать!

— Но ведь ты впереди плыла…

— Так и что? Я, по-твоему, первой должна назад поворачивать? Домострой какой-то! Димчик, а я кушать хочу. Раз ты поборник древности, то добудь мне пропитание.

— Сколько угодно! — Дима шагнул вперед, сунул руку в воду, дернулся, зашипев сквозь зубы, а потом выволок на воздух крупного серого краба. Краб топорщил ноги и угрожающе поднимал клешни, стараясь достать палец врага.

— К вашим стопам повергаю, — сказал Дима, положив краба у ног Юкки. Юкки завизжала. Освобожденный краб боком засеменил к воде.

— Бедненький, — сказала Юкки, перестав визжать. — Как ему трудно идти. Пусти его в море.

— Это моя добыча. Сейчас мы будем его есть.

— Я не хочу его есть. Я хочу вкусное.

— Вкусное лежит в гравилете. Можно принести…

— А все-таки хорошее место, — говорила Юкки через полчаса. Бесконечный берег и ни одного человека. Даже следов нет, только то, что мы натоптали. Слушай, мы, наверное, улетели в прошлое, и на Земле никого нет, только крабы.

— И скорпионы.

— Где?

— Не знаю… Просто в Девонский период кроме крабов на Земле жили скорпионы.

— Ну вот, всегда ты так. Только никаких скорпионов здесь нет, потому что сейчас не Девонский период. Вон пень лежит. Когда-то тут росло дерево, а потом пришел варвар и приказал его срубить. Для дивидендов. А пень остался, потому что варвар относился к природе хищнически и не убирал за собой.

— Вот именно, поэтому, если ты кончила есть, то давай за собой убирать…

Они еще купались и загорали. Они построили башню из песка и взяли ее штурмом. Они играли в пятнашки, и Дима порезался осокой. А потом подошло время улетать. Дима было предложил вместо этого, одичав, основать здесь становище, но Юкки вспомнила про порезанную ступню, и пришлось сворачивать лагерь. Гравилет улетел.

Осталось синее слепящее море и синее слепящее небо, горячий янтарный песок, жесткая белая трава по кромке пляжа и черная, наполовину вросшая в песок коряга пня, торчащая среди осоки. Да пустой берег, тянущийся в обе стороны. Серый краб выбрался на мелководье и улегся на дне, среди дрожащих бликов.