Огонь в океане

— Шлюпки спустить с правого борта... людей на берег... Командовать кораблем Круглову! — прохрипел смертельно раненный Кузьмин и упал под козырек мостика.

Две крохотные шлюпки — штатная и резиновая надувная — отделились от «Салаки» и исчезли в густом лесу всплесков от артиллерийских снарядов.

Одинокое кормовое орудие мужественно продолжало разить врага. Потом замолкло.

Круглое и его товарищи с ужасом наблюдали, как кольцо из вражеских кораблей начало смыкаться вокруг советской подводной лодки, которая чудом еще продолжала оставаться над водой. «Салака» была освещена прожекторами катеров со всех сторон. На верхней палубе, на мостике и у орудий людей не было видно.

Катера осторожно, но упорно сближались. «Салака» кормой постепенно погружалась в воду. Но фашисты не хотели ее упустить. Они спешили захватить хотя бы трофеи, документы, оружие. И, уверенные в полной беспомощности лодки, один за другим стали подходить к борту.

Шлюпки были уже далеко. Подводники едва различали силуэты вражеских кораблей. Но они поняли, что катера подошли вплотную к «Салаке».

Прозвучал сильный взрыв.

Место, где сгруппировались вокруг «Салаки» вражеские катера, превратилось в адский котел. На острие громадного пламени высоко в воздух полетели куски раскаленного металла.

Это героическая советская подводная лодка, не пожелавшая попасть в руки врага, взорвала сама себя!

— ...О героизме подводников «Салаки», я думаю, вам следует рассказать морякам, — закончил свое повествование Николай Васильевич.

— Да, товарищ генерал, — несколько рассеянно ответил я.

Рассказ о гибели «Салаки» взволновал меня, вспоминался Кузьмин - сдержанный, чуткий, внимательный к людям, прекрасный товарищ.

— Жалко, конечно, этих замечательных людей, — генерал мгновенно уловил мое настроение, — но мы должны помнить, что тот, кто погиб ради нашего великого дела, — бессмертен.

— Так точно, товарищ генерал, — я словно бы оправдывался в своей минутной слабости, но не мог поднять на генерала взгляд. Потом усилием воли поднял голову.

— Политические информации проводите в эшелоне?

— Регулярно, товарищ генерал. Проводим беседы, информации и даже доклады.

— Так. Надо держать товарищей в курсе событий.

— Товарищ генерал, а те моряки... подчиненные Кузьмина, достигли берега?

— Да. С ними был эстонец мичман Эсавдевилль. Они воевали вместе с эстонскими партизанами. А сейчас снова на подводных лодках воюют на Балтике.

— Молодцы!

— Да, орлы. Все это на очередной политинформации расскажите товарищам в эшелоне, — уже по-деловому суховато сказал генерал.

— Сегодня же расскажу.

— Завтра. Сегодня уже день кончается, — Николай Васильевич посмотрел на огромные часы, занимавшие едва ли не половину стены перед его рабочим столом. — Скоро салют. Сегодня Москва салютует войскам Первого Украинского фронта, овладевшим городом Коломыя. Подождите немного, посмотрите салют, потом поедете. .

Генерал тепло простился со мной. Я вышел из кабинета.

На Арбатской площади, около станции метрополитена, было многолюдно. Народ собрался впотьмах около громкоговорителя.

— «Войска Первого Украинского фронта, — доносился из рупора знакомый голос, — в результате умелого маневра танковых соединений и пехоты овладели городом и крупным железнодорожным узлом Коломыя — важным опорным пунктом обороны немцев в предгорьях Карпат...»

— Так это уже передавали, — тихо, как бы про себя, произнес я.

— Такой приказ можно сто раз слушать! — с укором бросила в мою сторону пожилая женщина с растрепанными волосами. Она так внимательно слушала слова приказа, что, казалось, даже шелест ветра ее раздражал.

С последними словами приказа раздались раскаты мощных артиллерийских залпов, сопровождаемые тысячами разноцветных ракетных вспышек. Все вокруг озарилось. Люди поздравляли друг друга, радовались...

Более месяца продолжался наш путь по забитым военным дорогам. Далеко позади остались кипарисы и могучие эвкалипты, сочная зелень бананов и мандариновых рощ. Мы ехали на Север.

На заснеженной земле Кольского полуострова нас встретила низкорослая березка. Кончался апрель, но весны еще не чувствовалось. За окнами вагона бушевала пурга. Здесь ее называли «зарядами». Кто за Полярным кругом не знает этих «зарядов» — бурных, снежных атак, сменяющихся короткими, обманчивыми прояснениями?

Ранним сереньким утром эшелон прибыл в Мурманск. В туманной дымке было видно множество кораблей, ожидавших разгрузки и погрузки. Стрелы портовых кранов вытаскивали из трюмов океанских кораблей и ставили на причалы грузы.

Здесь, на Крайнем Севере, как и по всей нашей стране, которую мы пересекали от Черного и до Баренцева моря, шла деятельная подготовка к окончательной схватке с врагом.

Я направился в штаб, чтобы доложить командованию о прибытии нашего эшелона.

Витиеватые коридоры привели меня в глубокое подземелье. По обе стороны подземных ходов мелькали дощечки с наименованием учреждений, кабинетов, складов.

Миновали просторный зал для заседаний. Сопровождавший меня лейтенант указал на дверь, обитую черной клеенкой.

— А-а! Черноморцы прибыли, — радушие встретил меня адмирал, дружески протягивая руку. — В трусиках небось приехали?

— Нет, товарищ адмирал, в кальсонах, — совершенно серьезно ответил я.

— Во время войны вообще рекомендуется ходить в... кальсонах, — продолжал шутить адмирал.

Северным флотом командовал адмирал Арсений Григорьевич Головко. Он был самым молодым из командующих флотами, но уже пользовался большой популярностью у командиров кораблей.

Еще на Черном море я многое слышал о той славе, которую снискал на флоте «вездесущий адмирал». Такой кличкой наделили Арсения Григорьевича молодые офицеры. Адмирал действительно везде поспевал. Его можно было видеть на кораблях среди матросов и офицеров, на батареях береговой обороны, среди солдат. И в штабе, казалось, он никогда не отсутствовал.

— Здесь у нас немного холоднее, чем на Черном море, но вы не пугайтесь. Воевать можно. Особенно много дел для подводников... Я читал отчетные материалы по вашим походам. Мне они понравились... Ошибок много, но действия смелые и продуманные. Только смелым покоряются города, согласны?

— Это-то да... конечно...

— У нас только глубины очень большие. А вы, любите полежать на грунте, — продолжал адмирал. — Здесь это неудобно.

— Наоборот, товарищ адмирал. Возможность маневра по глубине удобнее, чем...

— О-о! Вы можете возражать начальству...

— Не возражаю, но свое мнение...

— Правильно! — лицо Арсения Григорьевича стало серьезным. — С самого начала нашей совместной службы хочу вас предупредить: терпеть не могу попугаев. Либо совсем своего мнения не имеют, либо боятся брать на себя ответственность, либо ради подхалимства жертвуют всем, в том числе и собственным «я». Война требует строгой дисциплины, беспрекословного подчинения младшего старшему, но и дельных рассуждений. Нужен творческий подход к решениям трудных вопросов. А творчество требует коллективной мысли, дерзания, советов. Но когда начальник принял решение, тогда все! Тогда уже своим мнениям, советам и рассуждениям конец!