Огонь ведут "Катюши"

Все оглянулись, В тот вечер шел мелкий дождь. Каждый из нас накинул плащ-палатку, и к кому относился этот возглас, догадаться было трудно.

Из-под навеса к нам бежал боец. В нескольких шагах он остановился и, обращаясь ко мне, торопливо, сильно волнуясь, проговорил:

— Ленька, я Гришка Нехорошев. Помнишь... Мы еще под стогом сена в грозу ночевали?.. Еще у нас в деревне Груня была...

Я узнал бойца. Это был мой земляк из деревни Шевели Кемеровской области, больше того, — друг юности. Но я не сразу нашелся что ответить. Подполковник Малык, по-своему истолковав мое секундное замешательство, напустился на Нехорошева.

— Вы что, устава не знаете?

Я подошел к Грише, обнял его и по-дружески крепко расцеловал.

— Гриша, я все помню, я тебя сразу узнал... — И, обращаясь к присутствующим, сказал: — Это мой земляк, мы с ним из одной деревни... Он поедет со мной, а часа через три вернется. Вспомним, как под стогом ночевали...

Все засмеялись.

В моей землянке мы с Гришей поужинали, а потом долго беседовали, вспоминая нашу юность в глухой сибирской деревушке.

— Что это ты, Гриша, при всех вдруг Груню вспомнил — спросил я.

— Боялся, что не узнаешь меня и уедешь, — ответилГриша. — А насчет Груни, — так она ж самая красивая была.

Наговорившись вдоволь, расстались. Мой гость поспешил в мастерскую, где ремонтировалась его боевая машина.

— Воюй, Гриша, по-нашему, по-сибирски, — сказал я ему на прощание.

— Алексей Иванович, спасибо, что не забыли. Кончится война — приезжайте в Кемерово, встретим и угостим по-сибирски...

Начались бои, больше я Гришу не видел, но слышал, что воевал он хорошо.

На войне человек особенно сильно испытывает потребность в дружеском общении. Без дружбы да без шутки на фронте трудно. Когда меня находили письма-треугольники моих боевых друзей, я вскрывал их с радостным нетерпением. Военная судьба разлучила меня с Рыбиным, начальником штаба 170-го артиллерийского полка, с Голиковым, спасшим Знамя этого полка, с комиссаром 4-го гвардейского минометного полка Радченко и со многими другими. Но ничто не могло разрушить нашу дружбу.

* * *

В течение зимы 1943/44 года, проводя последовательные наступательные операции и продвигаясь на запад, войска 2-го Прибалтийского фронта вышли к сильно укрепленной линии обороны врага, так называемой линии «Пантера», тянувшейся с севера на юг по естественным водным рубежам от Пскова до Пустошки. Надо было прорвать эти укрепления, освободить заповедные пушкинские места и продолжать дальнейшее наступление.

Задача осложнялась тем, что при прорыве обороны требовалось форсировать мощную водную преграду — реку Великая. К тому же ствольной артиллерии для обеспечения операции на этом участке фронта было явно недостаточно — всего 43–45 орудий на километр фронта. Было принято решение перебросить сюда гвардейские минометные части.

В конце марта генерал армии М. М. Попов поставил передо мной задачу: ночами, незаметно для противника из района Пустошки срочно перебросить на правый фланг фронта, на участок армии генерала Чибисова, четыреполка М-13 и тяжелую бригаду М-30. Погода стояла еще прохладная, дороги сохранялись в хорошем состоянии. Наши части легко совершили двухсоткилометровый марш, заняли боевые порядки и на третьи сутки были готовы к бою.

26 марта 1944 года в пятнадцати километрах северо-восточнее села Михайловское после короткой и внезапной артиллерийской подготовки с участием четырех полков «катюш» и тяжелой бригады М-30 наша пехота сравнительно легко форсировала реку Великая и заняла плацдарм. Противник, накрытый внезапным огневым налетом, понес большие потери и начал в беспорядке отступать.

Захват плацдарма давал нам возможность продолжать дальнейшее наступление, обходя пушкинские заповедные места с севера. Командование приняло решение — для развития успеха срочно с левого крыла фронта к месту наметившегося прорыва перебросить артиллерийский корпус, танки и стрелковые дивизии.

Однако ночью, когда с левого фланга двинулись колонны артиллерии, танков и пехоты, наступила оттепель, пошел проливной дождь. На второй день дороги стали совершенно непроходимыми. Колеса автомашин и орудий буквально проваливались. Каждый метр пути стоил неимоверных усилий. Наращивание сил на плацдарме происходило крайне медленно. Усталые, измотанные трудной дорогой, части и подразделения без передышки тут же вводились в бой.

Противник же, имея в своем тылу прекрасную шоссейную дорогу, идущую вдоль линии фронта от Пскова до Пустошки, быстро подбросил резервы. Завязались упорные, кровопролитные бои. Пришлось на время распутицы наступательные действия приостановить.

Я находился в двухстах километрах севернее Пустошки, когда по телефону мне сообщили печальную весть: во время налета вражеской авиации был тяжело ранен в голову командир 310-го гвардейского минометного полка полковник Н. М. Ковчур, один из лучших командиров полков ГМЧ. Мне передали, что Ковчура можно спасти, если срочно самолетом эвакуировать в госпиталь, находившийся в Великих Луках.

Полевые аэродромы, взлетные и посадочные площадки раскисли — взлет и посадка самолетов были сопряжены с немалым риском. Мне удалось договориться с командующим15-й воздушной армией генералом Н. Ф. Науменко о санитарном самолете. Кроме того, самолет У-2 был выделен и для меня.

В полк я прилетел к исходу дня. На площадке уже стоял санитарный самолет, к которому на носилках осторожно несли раненого Ковчура. Он был еще в сознании.

— Дорогой Николай Минович, не поддавайся! Ждем тебя. Будем вместе освобождать Белоруссию, — сказал я ему.

— Товарищ генерал, будет порядок. Были бы снаряды да горючее, — напрягая последние силы, ответил Ковчур.

Сумерки сгущались. Санитарный самолет не имел оборудования для ночных полетов. Нельзя было терять ни минуты. Летчик взлетел и взял курс на Великие Луки. На площадку возле госпиталя самолет сел почти в полной темноте. Ковчура сразу же положили на операционный стол.

Вскоре мы получили радостную весть. После тяжелой и сложной операции Николай Минович пришел в сознание. Врачи заверили, что он будет жить.

Через полтора месяца Ковчур прямо из госпиталя вернулся в полк. У него из головы извлекли несколько осколков. Над левой бровью была раздроблена лобная кость — ее пришлось удалить. Заросшая рана на лбу пульсировала. Ковчура мучили сильные головные боли, но он отказался даже от полагавшегося ему отпуска и остался в строю. Вскоре он стал командовать 14-й гвардейской минометной бригадой, с которой после капитуляции фашистской Германии в составе 3-й гвардейской артиллерийской дивизии, поддерживавшей 39-ю армию, участвовал в разгроме японских милитаристов.