Огонь
Шрифт:
Остаток ночи прошел беспокойно. Охотники укладывались отдохнуть прямо на камнях, подстелив принесенные своими подругами одеяла. Но глаз так никто и не сомкнул: прислушивались к каждому шороху, к каждому ночному звуку.
Редар сидел, привалившись спиной к гранитной стене у самого подножья Привратного завала. Он все примеривал к руке полученное копье: непривычно – чуть тяжелее, древко толще, как бы не подвело в бою. Следовало бы за своим сходить, конечно, да и пращу прихватить, но он боялся, что, если вернется к себе в комнату, то обязательно разбудит Киру.
Его локтя осторожно коснулась чья-то рука. Юноша обернулся.
– Ликка!
– Привет. Тебя сюда поставили, да? А Ремру – только в подмогу, на верхний туннель. – Девушка ткнула пальцем вверх и хихикнула. – Он очень расстроился…
– Почему? Там безопаснее…
– То-то и оно! Если бы ты знал, как он тобой восхищается, Редар! Только о тебе и говорит, все уши мне прожужжал. Он на тебя хочет быть похожим, представляешь?
– Гм… – Редар даже не нашелся, что ответить. Впрочем, Ликка, похоже, и не нуждалась в ответе и продолжала болтать:
– Я ему говорю, говорю, а он… А-а-а, мальчишка. А кстати, где Кира?
Пустынник смутился. Как тут ответишь?
– Спит.
– Спит?! После всего этого шума?! И мама ее не разбудила?!
Этой только скажи, сразу по всему городу разнесет.
– Ну-у, дает! Я пойду, сама разбужу!
– Ликка, погоди. Она у меня спит.
Сказать, что глаза девушки стали круглыми – значит, не сказать ничего. Наверное, впервые в жизни новость поразила Ликку до глубины души.
– У тебя?!
– Ну да. После дождя промокла вся, замерзла, да и устала. Вот ее и сморило. А будить я не стал…
«Ну да, ну да, ври больше», – говорили ликкины глаза.
– Знаю я ваше «сморило»…
– Да что ты понимаешь! – У Редара бы язык не повернулся объяснять, что и как. Ладно, пусть думает, что хочет.
Ликка еще посидела немного, но потом, пробормотав что-то вроде «меня ждут», умчалась быстрее ветра. Оно и понятно – такая новость! Надо всем рассказать. Охотник вздохнул. Он думал о Кире и снова, и снова, отчаянно стесняясь себя, представлял скачущие по ее спине отблески огня. Наверное, он задремал…
– Реди…
– А! Что?
Перед ним на корточках сидела Кира, ее глаза были почему-то влажные.
– Реди, почему ты не разбудил меня?
– Ты так спала… Я не хотел беспокоить. А потом все так закрутилось, ты не представляешь!
– Да, я знаю. Ликка рассказала. Я забегала к бабушке, но у нее там Римал, Кенгар, другие мастера, и меня оттуда прогнали. Это правда, что муравьи утром нападут на нас?
– Скорее всего. Их там целая армия.
– Мы будем драться?
– Мы?
– Ну да, мы, город, люди Угрюмых скал, разве не так?
– Мужчины будут.
– А девушки – нет?
Голос Киры дрожал от обиды, внутри закипал гнев. Да как он может! Неужели он думает, что она останется в стороне, когда он тут… когда его…
– Я буду тебе помогать! Где ты, там и я! И не смей меня гнать!
– Кира, пойми, это не игра! Не пряталки и не догонялки. И даже не поход в пустыню. Это война! Ты знаешь легенды?
Слышала? Об Иваре, Скапте, Великом Найле? Знаешь, что такое война? Там погибают! Ты тоже хочешь?!На них стали оглядываться. С гребня завала свесился вниз Аваллит, Кенгаров охотник, с интересом оглядел спорящих. Редар понял, что говорил слишком громко. Он взял Киру за руку, потянул за собой:
– Пойдем.
– Куда? – Она чуть не начала вырываться, гордость не позволила. – Никуда я не пойду! Я останусь здесь!
– Пойдем, мне надо оружие взять. По дороге поговорим.
Уговорить Киру оказалось сложным делом. Никакие аргументы, призывы к разуму не действовали. Всю дорогу до редаровой «комнаты» они проспорили, даже иногда кричали друг на друга в полный голос. Но стоило за их спинами опуститься покрывалу, как Кира порывисто обняла пустынника, прижалась к нему:
– Реди, не гони меня. Я хочу быть с тобой, я же буду за тебя беспокоиться! Что, ты хочешь, чтобы, пока ты сражаешься, я отсиживалась в пещерах и все время думала: жив ты еще или уже нет? Да я на месте не усижу! Тебе придется меня веревкой привязывать…
– И привяжу! Послушай, Кира, – Редар взял ее за плечи, отодвинул, заглянул в глаза, – послушай и пойми. Я уже похоронил однажды свою семью, потом… – он сглотнул, слова давались с трудом, – своего Учителя. Я не хочу, слышишь, не хочу хоронить еще и тебя! Ясно?
В конце концов, Кира согласилась, только расплакалась. Охотник стоял рядом и не знал, что делать: женские слезы были для него в новинку. Пришлось пообещать, что он будет осторожен, что не станет лезть на рожон… И еще тысячу вещей.
… да, да, да. Хорошо, Кира, так и будет. Я обещаю.
Девушка больше не плакала, она сидела, уткнувшись лицом в ладони, и лишь изредка всхлипывала. Редар разыскал свою старую пращу, взял отцовское копье. Вот это другое дело! Рукоять, будто влитая, легла ему в ладонь.
– Кира… – негромко позвал он. – Я пойду? Не плачь, ладно? Все будет хорошо.
Девушка подняла голову, несмело улыбнулась. На ее щеках блестели мокрые дорожки.
– Не плачь.
Юноша осторожно погладил ее мягкие волосы. Потом взял в руку ее маленький кулачок, обхватил своим, сказал: – Помнишь, как ты учила меня здороваться по-вашему? Я – хороший ученик. Привет, Кира!
– Привет, – несмело прошептала девушка.
– Видишь, – весело сказал Редар, – мы не прощаемся, а здороваемся! Значит, скоро, совсем скоро увидимся.
Внезапно Кира обняла Редара рукой за шею, притянула к себе и неумело поцеловала. Губы ее были горячие и сухие. Девушка покраснела и стремительно, так, что Редар ничего и сказать не успел, выскочила из комнаты.
На свое место он шел как в тумане. Ему все чудилось ласковое и теплое прикосновение кириных губ. Попробовать бы еще раз!
У загороженного входа в город все так же царило беспокойное ожидание. У подножья пылали костры, разбрасывая по стенам яркие тревожные отблески. Охотники немногословно переговаривались, некоторые отдыхали с закрытыми глазами, но никто не спал.