ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг.

Кусонскому даже не было нужды справляться у Евгения Карловича, что послужило причиной охлаждения отношений с корниловским генералом. Он прекрасно был осведомлен обо всем благодаря хорошим отношениям с Шатиловым. Догадываясь, что фон Лампе задает ему вопросы явно не из праздного любопытства, он почти честно отвечает спустя четыре дня: «“Морального разрыва” еще нет, но уже можно заметить некоторый отрыв, и Скоблин не доволен Миллером потому, что последний не продвигает его вперед, на что он рассчитывал, зная о неспособности Витковского. Скоблин готов войти в блок с Туркулом, хотя в свое время был резко враждебен к действиям последнего и отлично видел, что из авантюры Туркула ничего не выйдет».

Я не случайно указал, что это почти честный ответ. Кусонс- кий не написал самой малости: все шаги Скоблина осуществлялись только после консультаций и одобрений Шатилова. Но об этом он мог фон Лампе и не говорить. Генерал и сам прекрасно знал цели «Внутренней линии»: нейтрализовать Витковского и Эрдели, чтобы, наконец-то уже, отправить в давно заслуженную им отставку Миллера. Что касается Туркула, то он фигурирует в этой переписке во многом условно. Во-первых, выход главного дроздовца из Русского общевоинского союза был неприятным, но не фатальным. Его всегда можно было уговорить вернуться, как только Шатилов возглавит организацию. А во-вторых, Туркул все еще сохранял дружеские отношения со Скоблиным. Их частенько видели вместе, ведь выполняя задание «Внутренней линии», Николаю Владимировичу было необходимо узнать, что происходило в организации Туркула. Ведь внедренный туда капитан Ларионов все больше статьи писал в газеты и о реальных планах генерала ничего сказать не мог. А пускать на самотек организацию главного дроздовца было нельзя.

Летом 1937 года для Миллера наступил момент истины, который он предпочел не замечать. Скоблин и Плевицкая, выполняя распоряжение Шатилова, активизировали травлю «старческих голов». Собственно, все это было не ново. Певица еще задолго до этого не отказывала себе в удовольствии оскорбить того же Эрдели. Участники Ледяного похода при этом просили ее угомониться, но Плевицкая, прикрываясь авторитетом Скоблина, всем заявляла: «А вот Коленька думает так же. А если вам нравится смотреть на превращение РОВСа в пансион — не жалуйтесь потом».

Но одно дело Эрдели, а совсем другое — Миллер. Переступать грань она долгое время не решалась. И все же, выступая в обществе галлиполийцев, перед исполнением песни «Занесло тебя снегом, Россия» торжественно произнесла: «Нужно сменить Миллера. Главнокомандующим должен быть Шатилов». В зале наступила тишина. Лишь несколько офицеров робко просили Плевицкую одуматься.

В тот же самый день Скоблин писал своему ближайшему помощнику по Корниловскому полковому объединению полковнику Трошину: «Что ни говори, но Шатилов думает нашими думами, тем более его возраст есть гарантия, и он не потерял надежды на возвращение домой. Полагаю, что нам удастся поставить Шатилова вместо Витковского, но это трудно, не обойтись без энергичного нажима, тем более что мы, старшие начальники, будем каждый тянуть в свою сторону. Тем не менее, не всё потеряно, и мы еще сможем добиться возвращения Шатилова. Ясно, что он не остается бездеятельным, он кое-что делает. Я немного в курсе его дел и по моем возвращении расскажу тебе то, что знаю. Всё же пока что могу сказать тебе, что он ведет свою работу в Испании».

Последним аккордом прелюдии к решительным действиям отзвучало письмо начальника объединения чинов Алексеевского полка генерала Зинкевича все тому же Скоблину, 20 августа 1937 года: «Нужно употребить все усилия к тому, чтобы привлечь генерала Шатилова к сотрудничеству в нашей работе. Веемы ощущаем двусмысленность ситуации, заключающейся в том, что от нашей деятельности отведен самый способный из наших генералов. В близком будущем, благодаря изменениям, вносимым в устав РОВС, у генерала Шатилова не будет никаких причин к тому, чтобы не вступить в него опять. Может быть, позже удастся поставить его на пост председателя Высшего Совета, место, подходящее ему по праву. Прошу тебя не разглашать никому моих планов, ибо, если они провалятся, то отвечать за это будешь ты».

Но прежде чем приступать к последней фазе операции по устранению с поста председателя Русского общевоинского союза, необходимо было вывести из игры его немногочисленных сторонников. Прежде всего, начальника алексеевцев во Франции полковника Мацылева. Он развил бурную деятельность, пытаясь доказать всем, что Скоблин и Шатилов действуют во вред организации и их нужно как минимум отстранить полностью от дел. А лучше всего — предать офицерскому суду чести. В письме Зинкевичу он указывал: «Генерал Скоблин — человек скользкий, он всячески хочет играть роль. Он очень близок к генералу Миллеру, который, под его влиянием, наделал много глупостей».

Добившись приема у председателя Русского общевоинского союза, он выложил ему все как на духу. Миллер не выглядел особо удивленным. Поведение Скоблина ему самому очень не нравилось. Пытаясь поставить под свой контроль «Внутреннюю линию», Евгений Карлович всё больше и больше убеждался в своем бессилии. Контрразведчики его приказов демонстративно не исполняли. Больше того, активно продолжали выполнять распоряжения Шатилова по подрывы престижа Миллера и по возможности сеяли среди чинов РОВС ненависть к нему.

В довершение всего он никак не мог разобраться, откуда у Скоблина и Туркула вдруг появилось столько денег. Это не была зависть бедного к богатому. Как председатель Русского общевоинского союза он обязан был знать, чем это занимаются его подчиненные, пусть один из них уже и ставший бывшим к тому моменту. Удалось выяснить, что Туркул устраивает благотворительные обеды, где и стремится пополнить казну своей организации на выпуск газет и организацию поездок по Европе для привлечения неофитов. Что касается Скоблина, то с ним было вроде все просто — жил на доходы от концертов своей жены. Однако, подсчитав количество концертов Плевицкой за последнее время, Миллер пришел к выводу, что тут что-то не так.

Разобраться в этом деле Евгений Карлович не успел. Ровно через два дня началась «Русская война в Париже», которую провели сотрудники иностранного отдела НКВД.

ГЛАВА 8. Что же такое «Внутренняя линия»?

Я прекрасно понимаю, что тема «Внут. линии» достаточно сложна даже для профессионалов-историков. Не случайно абсолютное большинство авторов вовсе не упоминают про контрразведку Русского общевоинского союза. Словно и не было ее вовсе! Поэтому и попытаюсь все же дать некое определение (безусловно, не научное), что же это такое — «Внутренняя линия»?

Когда капитан Фосс начал создавать контрразведку РОВС, у абсолютного большинства уже было четкое понимание, что приказ Петра Николаевича Врангеля «Армия вне политики» был ошибочным. Это если говорить мягко. Вся история Белого движения с позицией непредрешенчества была попыткой отстранения боевых офицеров от влияния на судьбу России. Легендарные слова генерала Кутепова, что армия возьмет Москву, а потом возьмет под козырек, в начале 1920-х годов уже не устраивали молодых поручиков и штабс-капитанов. Больше того: вызывали у них, которые пожертвовали всем, неприятные вопросы, на которые они никогда не получали ответов. В этой связи чины Русской армии, которые лично наблюдали, к чему привели эксперименты «Особого совещания» и правительства Врангеля, не могли не заострить внимания на главном: цели и методы борьбы должны быть кардинальным образом пересмотрены, чтобы не повторять в дальнейшем тех же роковых ошибок. А это значит, что на повестку дня был вынесен вопрос о руководстве Русского общевоинского союза.

Безусловно, сознание необходимости глубоких перемен в руководстве РОВС было присуще высшему командному составу Русской армии. А оно всегда руководствовалось прежде всего своими убеждениями. Младшее и среднее офицерство такими масштабными проблемами не озадачивалось, прекрасно понимая, что их мнение мало кого интересует. Почему же штабс-капитаны не могли просто выйти из Русского общевоинского союза и пойти своим путем? Причина банальна — деньги. Вернее, полное их отсутствие. А вот у РОВС они были.