Ограбление по-беларуски

Рыгор остановился и перевёл дух, сетуя на простуду и нервы. И в самом деле, людей было мало, но они были: вскоре он увидел издалека ещё одного человека, идущего в сторону Комаровки, чуть позже — другого, спускающегося по проспекту к площади Победы. А когда в магазине «Торты» продавец, такой настоящий и такой вежливый, подошёл к нему и любезно осведомился, чем может быть полезен, Рыгор успокоился окончательно. У Рыгора не хватило духу расспрашивать продавца о мучивших его вопросах, он взял несколько кремовых пирожных, пива и, не вступая в разговор, двинулся дальше.

Войдя в квартиру, Рыгор попытался притворить дверь бесшумно, но непонятливый замок звонко лязгнул. Тут же послышались быстрые тяжёлые шаги, и в прихожую из комнаты вышел тата в толстом белом халате. С негодованием, не подавая руки, он воскликнул:

— Явился!

Сдвинув брови, тата стоял и взирал на него. Рыгор невозмутимо стащил кроссовки, наступая носком одной ноги на пятку другой. Стараясь придать голосу беззаботность, он спросил:

— Спецназ тут не показывался? Рослый такой мужик, весь в чёрном, в берете и высоких ботинках?

— Будет ли мне позволено осведомиться, где ты был?

Тата произнёс это нарочито масляно, и чувствовалось, что он вот-вот сорвётся и загрохочет.

— У друзей ночевал, тата. Отдохнул, расслабился. Как вы тут без меня? — сказал Рыгор обыденным тоном и закашлялся, прикрывая рот кулаком.

Услыхав кашель, тата замолчал и посмотрел на него обеспокоенно, а потом, как будто заразившись от него, набрал в грудь воздуха, наморщил лоб и, задержавшись на несколько секунд, громоподобно чихнул. Пока он тщательно промакал нос салфеткой, Рыгор вошёл к себе в комнату. Он стянул с себя одежду, задвинул её ногой в угол, открыл шкаф и облачился в чистые, пахнущие мылом джинсы, голубые и просторные. Протянул руку к стопке футболок и взял верхнюю: она оказалась оранжевой с бледно-жёлтым рисунком в виде полустёртых цифр и невнятных угловатых узоров. Ткань футболки была мягкой, прохладной и свежей, она так приятно легла на кожу, что Рыгор улыбнулся и решил простить тату. Он расстегнул сумку и вытащил наугад пачку. Попались доллары.

Рыгор вышел в прихожую и протянул деньги всё ещё стоящему там тате.

— Давайте устроим праздник, тата! Самая вкусная еда и лучшие напитки! Но это вечером, когда я из бани вернусь. А пока дайте что-нибудь пожевать, я голодный как зверь.

Тата взял деньги, повертел их в руках и, ничего не сказав, опустил в карман халата. Они прошли на кухню.

— Рассольник будешь? — не дожидаясь ответа, тата раскрыл холодильник и достал большую кастрюлю. — Я его ещё в субботу сварил, специально для тебя, а ты не изволил даже появиться.

Он отлил из большой кастрюли в малую пять половников (Рыгор сосчитал), поставил малую на плиту и чиркнул спичкой, поджигая газ. Рыгор сел за стол, открыл хлебницу и на секунду задумался, какого хлеба отломить — чёрного или белого. Склонившись к чёрному, отломил горбушку «Нарочанского», посыпал мякоть солью и жадно зажевал.

— Пиво есть? — спросил он с набитым ртом.

— А как же! Когда это я забывал о пиве, скажи на милость? — в голосе таты была укоризна. — Только не пей из холодильника. Погоди, я бутылку горячей водой полью, совсем ледяная. И где только умудрился простудиться? В такую-то теплынь?

Рыгор, несмотря на протесты таты, взял из холодильника своего любимого «Сябра», откупорил его вилкой и, запрокинув голову, стал пить из горлышка.

— Какой ты! Ну вот, супчик уже почти и подогрелся. А на второе у нас сегодня голубчики! А? Голубчики. Ты хлебом не наедайся, ещё много всего вкусного.

Тата снова полез в холодильник и достал на этот раз огромную утятницу с голубцами. Выложив из неё с десяток голубцов на сковороду, он поставил её на слабый огонь, с таким расчётом, чтобы голубцы подогрелись минут через пять после рассольника. Потом поднял с пола на стол трёхлитровую банку с огурцами и стал вылавливать из неё огурчик с помощью специального раздвоённого крючка, сделанного из длинной вязальной спицы. Огурчики он укладывал на чайное блюдце.

Рыгор опустил пустую бутылку под стол и вздохнул от облегчения, он наконец-то перестал чувствовать мучающий его с утра голод, а ведь впереди ещё ждали рассольник и голубцы! Тата уже наливал рассольник в тарелку и открывал стаканчик со сметаной. Рыгор положил в свою тарелку одну ложку сметаны, вторую, помешал и сделал несколько глотков, сопя от удовольствия.

— А я тебе анекдот сочинил, в ответ на барокко, — сказал тата невинным голосом, присаживаясь рядом. — Встретились как-то раз Брукнер, Малер и Вагнер и поспорили, кто круче композитор. Брукнер говорит — у меня 11 симфоний. Малер говорит — фигли, у меня в симфониях ещё и поют. А Вагнер говорит — хренли вам, сынки, а у меня ещё и пляшут!

Тата громко захохотал, а Рыгор стиснул зубы от обиды.

— Что за бред, тата! Вагнер не писал симфоний! И никто у него не пляшет, это ж не балет. И вообще, не стали бы они спорить. Брукнер был учеником Вагнера и очень его уважал, чтоб вы знать хотели.

— Но смешно ведь? Смешно? — тата хохотал.

Но Рыгору сегодня было не до музыкальных споров и не до анекдотов. Он заговорил всерьёз, хотя сначала не собирался этого делать:

— Бросьте, тата, зубы мне заговаривать. Давайте расскажите лучше о вашей дочке и моей жене. И о внучках не забудьте! И о вашей старенькой маме.

Тату вопрос не удивил, он, видимо, давно приготовился к подобному разговору. Он налил себе кефира, поднял стакан, как бы призывая его в свидетели, и посмотрел на Рыгора в упор.

— Давай-ка лучше сам расскажи, где две ночи провёл, с кем.

— Тата, это пустяки. В субботу у старого друга, у Пилипа. В воскресенье в гаражах, с Лявоном. Вы его знаете. Помните, в бане знакомились? Но это всё неважно. Вы мне скажите, где все бабы?

— У Пилипа, говоришь? С Лявоном?

Тата выпил кефир и потянулся к сигаретам. Рыгор быстро терял аппетит и начинал не на шутку раздражаться. Он съел ещё несколько ложек, уже автоматически и без удовольствия.

— Трудно ответить, что ли? Простой вопрос: где все бабы?

Рыгора начал кашлять и отложил ложку. Тата зажёг сигарету, глядя в потолок, и проговорил:

— У меня тоже простой вопрос: где людская благодарность? Всю свою жизнь тратишь на кого-то, кормишь его, поишь, обстирываешь, прибираешься, душою согреваешь. А этот кто-то берёт и плюёт тебе в лицо. Ноги об тебя вытирает.

Кровь бросилась Рыгору в лицо. Он вдруг пришёл в полное бешенство, и даже кашель отпустил его. Он изо всей силы трахнул кулаком по столу, и всё на нём подпрыгнуло, а тарелка полетела на пол, обливая и его, и тату горячим рассольником. Рыгор вскочил и заревел на сидящего тату сверху вниз:

— Старый урод! Издеваешься надо мной?! Я у тебя спрашиваю — где все бабы?!

Он весь напрягся, как пружина, руки сжались в кулаки. Он видел близко перед собой толстые морщины таты и его клубничный нос. Если бы тата издал хоть один звук, то пружина сорвалась бы. Рыгору казалось, что в кулаке его столько силы, что он пройдёт голову таты насквозь. Но тата не шевелился, удивлённый таким всплеском. Через секунду Рыгор опустил руки, пнул ногой стол и выбежал из кухни. За собой он слышал грохот хлебницы, упавшей на пол.