Огурцы растут ночью

Девушка с бежевыми волосами в беспечности не уследила свой бородатый от бахромы изящный ридикюль – тревожный чемоданчик. Женские предметы острой необходимости большим радиусом действия разошлись по полу, рискуя испортиться под шагающими людьми.

Предметов было в достатке. Бермудский треугольник по сравнению с дамской сумкой прост и понятен, как холодильник с пивом, и пуст, как забытый комод. Но! Если можешь помочь – помоги.

Пружинно согнув ноги, он, проявив гендерную учтивость, пустился складировать временно утерянные вещи в обратной последовательности, бодро двигаясь гусиным шагом в стиле танго «Абордаж», пресекая по пути блажь и смятение пассажирских мокасин. Хорошо иногда побыть идиотом в угаре запоздалого мальчишества. Да и девушек время от времени полезно удивлять.

Время собирать камни промчалось быстро, настала пора оценить урожай.

Он встал: для усиления дальнейшей привлекательности и в ожидании благодарственных событий, слегка звякнув суставами своего возраста.

А она была красива. Или почти красива. Как Изольда Извицкая.

Красива забытой чёрно-белой красотой Марлен Дитрих и Марики Рёкк, далёкая от эпохи «flower power». Девушка из рассказов о доблести морских офицеров с кортиками. Большие антилопьи глаза, в которых отражалось многообразие материального мира и сверкали улыбчивые огни.

Правильные черты матового лица. Бедро – замысловатая поверхность, полученная в результате сложных опытов по разделению масляной капли.

Задорная юбка-татьянка фирмы «Burberry» и шляпка «саке-walk» неизвестного производителя.

В ней была заключена физика мягкого тела. Женщина серебряного поколения, летающая на странных крыльях. Из той эпохи, где играли на кельтских арфах и чай пили из фарфоровых сервизов, а не из добытых литьём в кокель грубых цилиндрических кружек с надписями «Аня», «Маня» и «Петрович».

Но с мужчинами у неё, по всему видать, было строго: можешь хоть обсеренадиться весь – на балкон не выйдет.

Вот таков он предмет его любви, радости и беспокойства, которому хочется за любой пустяк принести надрывные извинения.

Он нашёл прекрасное в повседневности. В нём взбеспорядочилась аномальная нежность, захотелось взять её за руку с аметистовыми щёточками на красивых пальцах и прижать к груди.

Видимо, от законов природы мы зависим гораздо больше, чем иногда себе представляем. Да и немудрено.

Не похоже было, что она замужем. Была в ней какая-то особая незамужняя независимость.

Она представилась, и он тут же заблудился в её имени…

Первый развод Ивана Тюрина (8+)

С первой женой разрыв образовался из-за ерунды: Ваня не то дитя домой принёс на дневное кормление. Чужое дитя, не совсем общее для обоих супругов. Но принёс, расстаравшись. Не подвёл. И чего трагедию ломать, а не комедию.

Они с дружком в парке гуляли. С каталками, в которых копошились дети – геополитические младенцы. У каждого строго по одному экземпляру. Погрустнело и припекло. В их сердца проник лиризм. Сначала они выпили за молодых отцов. За их доблесть и героизм в борьбе с чем-то, за что-то и против чего-то. Потом за всеобщее очень среднее образование в средней полосе огромной общей Родины. За каждую образовательную дисциплину в отдельности, включая искромётные уроки труда, пения под баян и чистописания. А потом все имеющиеся в наличии дети стали орать не по-детски, требуя родительского внимания с обеих сторон, и они начали их раскачивать свободными от стаканов руками. Вроде, всё по уму. А потом некстати нагрянули плохо воспитанные парковые милиционеры с разговорами о нравственности в общественных местах. Но выпивать не препятствовали, лишь одолжили на время стакан. Вот здесь, по всему видно, и произошла незначительная путаница.

А время-то какое в стране было, учитывать надо – всюду поголовная перепись и унификация: коляски одинаковые, одеялки-простынки-пелёнки одинаковые, дети в них – одинаковые. Пойди разберись. А мальчик или девочка – это ж внутрь лезть надо. А если по неопытности повредишь чего индивидуального в этом небольшом теле, не обладая твёрдым материнским инстинктом и стабильными навыками непьющей жизни? Да и самих детей-то еле видно – маленькие, сморщенные, дней по двадцать, небось, каждому, не больше, черты лица мелкие, смутные, шкодливые, на обезьянок похожие – мы такими не были. Что за поколение растёт? И как их в лицо узнавать это новое поколение? В такой ситуации немудрено и семёрку пик от девятки треф не отличить.

А как вино кончилось (люди правильные, добавлять не стали), они с достоинством выкурили по последней, поручкались, гордо разобрали свои коляски и – по домам. Сдаваться.

Ванькина тогдашняя жена, между прочим, тоже не сразу замену определила, а только, когда сиську достала для комплексного питания. И началось: будто он в дом не ребёнка, а кошку какую приволок. Мальчик… девочка… наш… не наш… Корми кого дают, потом разберёмся, не пропьют же нашего-то, это ж временный обмен, обстоятельство непреодолимой силы накрыло…

После эротичной кормёжки молодые матеря встретились на местной нейтральной территории (Швейцария в визах отказала), произвели в штатном режиме обмен военнопленными, согласно инвойсам и субъективным классификационным признакам, обсудили коротенько негодяев-отцов, потрёкали часок о разном и степенно разошлись, обоюдо-довольные обоюдовыгодным бартером. Но семейные отношения не устояли. Разбились об унификацию и модификацию жизни. Об эти малосущественные её составляющие.

А бывшая любимая срочно эмигрировала на ПМЖ в город Мытищи, чтобы жить там в достатке на молокозаводе с непьющим мужчиной-бухгалтером.

Последний развод Ивана Тюрина (8+)

А последняя ванькина жена была очень русской, сильно русской, исконно-домотканно русской, простая такая была русская баба, похожая на крупную эстонскую крестьянку. Пловец в воду.

И вот на этой девушке Ванька, прежде чем развестись, женился.

В назначенный день он подгрёб к невесте пораньше, чтобы ещё пару раз возлюбить широкую суженую и окончательно убедиться в правильности своего выбора. Его как званого гостя ждал праздничный стол, накрытый белой скатертью, тонким вином и плотной закуской. Тюрин в короткий срок освоил игристый напиток, сожрал с голодухи полтаза окрошки с терпко-горьковатым, дающим шумную пену на изрезанной колбасе квасом, выкурил наикрепчайшую сигаретку «Памир» и почувствовал себя чрезвычайно. В животе образовались внутренние «урки», хорошо уловимые снаружи невооружённым ухом.

Медлить было опасно, но знакомая ему девушка уже лежала на греховной fuскальной плоскости и совершала лицом призывные семафорные знаки, не оставляя выбора в жёсткой дилемме «любовь – сортир». Ванька стремительным кроликом нырнул под светлое лёгонькое покрывальце – с целью очень кратковременного общения и не ударить лицом в грязь. Скомкав и невнимательно завершив с детства любимый процесс, он хотел, было, восстать с напарницы, но та не отпускала, лишив губами воздуха и обвив его всего благодарными руками и ногами. Ванька дёргался в ней, как провалившийся в прорубь рыбак, пленённый подводным осьминогом, а она, произнеся много мелких слов, вдруг неожиданно, в порыве остаточной страсти, стала игриво щекотать его напряжённые рёбра, кокетливо мурлыкая в разгорячённую аорту.

Ванюшка не имел стального организма, а имел обычный. И ЭТО случилось. Ожиданно, громко и обильно. Хиленькое покрывало исполнило, конечно, кой-какую малозаметную буферную роль защитного кожуха, позволив уберечь потолок от внеплановой побелки, но спасти положение в целом оно не смогло. Потенциальные молодожёны сначала застыли, подумав каждый о высокой любви, а потом Ванька аккуратненько был выпущен из скользких уже объятий рук и ног. И тут пришли родители. Тоже пораньше. Чтобы покрыть квартиру последними торжественными штрихами перед появлением дочкиного кавалера.